Отрава для сердец - Арсеньева Елена - Страница 23

С Тинторетто, Троянда знала, Аретино был в ссоре: художник угрожал ему оружием, когда тот вздумал заступаться за Тициана в споре, случившемся между двумя великими мастерами. Зато дружба с Тицианом окрепла: Троянда знала, что Пьетро нередко бывает на улице Бирирде, где близ церкви Святого Канчиано жил художник. Разумеется, Троянду Аретино с собой не брал: ведь она была всего лишь Аретинка, а самые знатные люди Венеции, все эти Саммикелли, Нарди, Донато Джиакотти, добивались, как великой чести, приглашения на ужины к Тициану! И ей оставалось только воображать свой (и Пьетро, конечно) визит к гению, представлять, как она входит через резной портик в громадную темную залу, а потом – прямо в веселый сад, откуда открывается вид на поэтические лагуны, на отдаленные, едва различимые на небесах вершины Альп…

Там она познакомилась бы с вдовой великого пейзажиста Корреджо, которую называли «дамой Корреджо» и которая вместе с друзьями покойного мужа, Сансовино, Тицианом и Аретино, просиживала целые часы за столом, уставленным блюдами с дроздами, приправленными перцем и лавровыми листьями, с окороками из Фриуля, присланными для Аретино графом Манфредом де Калланто. Во время этих застолий рекой лилось превосходное треббиано, которым снабжала компанию сама дама Корреджо… Все это Троянда знала только по рассказам Пьетро. И обо всем прочем, что происходило с ее возлюбленным за пределами палаццо, Троянда узнавала только из его собственных уст.

Боже мой, как же она скучала! Но ведь у бедняжки Пьетро не было ни минуты свободной!

– Столько важных господ, – говорил он, – одолевает меня постоянно своими визитами. Лестницы моего палаццо просто истоптаны их ногами, точь-в-точь как мостовая Капитолия колесами триумфальных колесниц. Но не думаю, чтобы Рим видел такую смесь народов и языков, какая наполняет мой дом. У Пьетро Аретино можно встретить турок, евреев, индийцев, французов, испанцев, немцев; что до итальянцев – подумай, сколько их может быть! Я не говорю уже о черни; невозможно видеть меня без монахов и патеров вокруг… Я всемирный секретарь!

Что это означало, Троянда почти не понимала. Она знала только, что Аретино – писатель. Да-да, настоящий писатель, почти как Овидий, Гораций, Гесиод… вернее, как Менипп, ибо он писал не стихи, а giudizii.

Аретино так часто произносил это слово, что Троянда как-то умолила его показать ей хотя бы одну giudizii. Он со смехом – Аретино всегда был в хорошем настроении! – принес ей кругом исписанный бумажный лист, на котором она прочла:

– «Объявляю вашему величеству и выражаю уверенность…» – Она запнулась: – Величеству?..

– Я пишу королю Франциску, – спокойно пояснил Аретино.

Троянда чуть не упала от изумления, а он продолжал:

– Ну что ж такого? Я пишу свои giudizii Карлу V, султану Солейману, мавританскому пирату Хайреддину Барбаруссе, Фуглерам в Германию, Генриху VIII… А они мне платят.

– Платят?! – изумилась Троянда, не имевшая представления о том, что за удовольствие можно получать деньги.

– Разумеется! Правда, по-разному. Скажем, Карл платит аккуратно, а Генрих не вполне. Отлично платят маркиз дель Васто, полководец Карла, граф Лейва, губернатор Ломбардии, Федерико Гонзага, маркиз Мантуанский, Франческо-Мария делла Ровере, герцог Урбинский, и его преемник Гвидубальдо.

– Да почему ж они платят? – все еще не могла взять в толк Троянда.

– Потому что не хотят, чтобы я во всеуслышание трепал их имена, имена их любовниц и фаворитов, их грешки и грешищи. Да ты читай, читай!

И она снова начала читать:

– «Объявляю вашему величеству и выражаю уверенность, что Рак, Скорпион, Весы и Близнецы при содействии книжников и фарисеев Зодиака вольют в меня секреты неба, как вливают в зверинец князей все пороки: коварство, трусость, неблагодарность, невежество, подлость, хитрость и ереси, чтобы сделать вас великодушным, храбрым, благодарным, доблестным, благородным, добрым и христианнейшим. А если небу угодно сделать их ослами, грубиянами (plebei) и преступниками, почему именно мне хотят зла герцоги Феррары, Милана, Мантуи, Флоренции и Савойи, герцоги только по имени? Разве я несу вину за молчаливую скаредность императора? Я побуждал короля Англии к перемене ложа?..»

Тут Аретино заметил изумление Троянды и пояснил:

– Генрих развелся с Екатериной Арагонской из-за Анны Болейн.

– «Если Венера заставляет злоупотреблять косметиками маркиза дель Васто, что я могу поделать?..»

– Это так, мелочи, – перебил Аретино. – Легкий выпад по адресу приятеля.

– «Если Марс отказывает в воинской доблести Федерико Гонзага, зачем сваливать это на меня? Если Рыбы заставляют Альфонсо д'Эске солить угрей, пусть он пеняет на себя, а не на Аретино. Если…»

Пьетро хлопнул себя по коленям:

– Я особенно горжусь этой фразой. Альфонсо д'Эске объявил рыбную торговлю монополией феррарской казны. Да слыхана ли где-нибудь такая чушь?! Рыба ловится в водах Венеции – а налог за это платить в Ферраре! Умереть можно от смеха. И дальше, про кардинала Чибо… Ну-ка, вслух!

– «Если Близнецы сводят кардинала Чибо с невесткою, за что дуется на меня славный синьор Лоренцо? Если Козерог украшает голову герцогу Падуанскому, ведь не я же был сводником!..»

Троянда опустила листок на колени. Отношения кардинала Чибо к жене его брата Лоренцо были притчею во языцех, слухи об этом в свое время просочились даже сквозь толстенные стены Нижнего монастыря. Но только этот оскорбительный намек до нее и дошел, все остальные уколы остались непостижимы, хотя она и понимала, как ранят giudizii тех, о ком там говорится. Она сообразила, что это никак не частное письмо, а что-то вроде листовок, которые смогут прочитать все грамотные люди. Прочитать – и позлословить о распутнике Генрихе Английском, о неуемном щеголе дель Васто, о рогоносце из Падуи. Значит, богатые и именитые люди платят Аретино за то, чтобы он не упоминал об их язвах. Понятно…

Видимо, Аретино заметил смущение в ее лице, потому что рассмеялся: – Не тревожься. Я, конечно, профессор шантажа, но в литературе прославлен своей драматургией.

– Как Эзоп и Еврипид? – с надеждой спросила Троянда, впервые остро пожалев, что лишена возможности посетить театр и увидеть произведение своего господина на сцене.