Невеста императора - Арсеньева Елена - Страница 22

Оберечься от дерзобесного гостя можно было, купив у юродивого на паперти сорок раз написанный на бумажках псалом: «Да воскреснет бог», надеть на крест и носить не снимая. Маша уже совсем собралась украдкой сбегать в церковь, да призадумалась: а хочет ли она, чтобы восхитительные сновидения прекратились?.. Она как раз отважилась признаться себе, что почувствует себя несчастной и брошенной, избавившись от своего ненаглядного «полунощника», когда тетка в присутствии клеветника Бахтияра устроила ей тот самый грубый разнос, который был столь достопамятно прерван внезапным сватовством.

От искры загорается пожар – любовь загорается от одного взгляда.

Маша очнулась. Кони их стояли; князь Федор, спешившись, помогал сойти с седла великой княжне, однако отнюдь не на толстощекую Наталью был устремлен его обеспокоенный взор. Маша слегка улыбнулась в ответ и едва не всхлипнула от счастья, когда, наконец, увидела в его лице то, что мечтала увидеть. Федор слегка подмигнул, потом нахмурился предостерегающе, слегка поведя глазами в сторону Натальи, которая прищурясь глядела на них.

– А ты, Машенька, отменно держишься в седле! – проговорила она таким тоном, как будто уличила будущую невестку в отвратительной непристойности. – Не то что батюшка твой, Александр Данилыч, – сундук сундуком, прости господи! – Она засмеялась, заслонившись рукою, а когда отвела ладонь, князь Федор и Маша едва не ахнули: толстощекое лицо Натальи еще больше надулось, приобрело выражение враз важное и заискивающее, а голос был уже не ее, неприятно-визгливый, а надменный, рокочущий, укоряющий: – Ах ты, волчья сыть, вот уж воистину, кобылища треклятая, али у тебя шесть ног, что ты в них заплетаешься?!

Маша глядела растерянно. Известно было, что великая княжна отличается поразительными способностями к подражанию, и прежде приходилось видеть образчики Натальина лицедейства, но это всегда были вполне невинные и очень смешные шутки. Теперь же она явила истинный сарказм – причем очень злой… рассчитанно злой.

Маша вспыхнула, подалась вперед, и мстительное словцо уже готово было слететь с ее уст, однако в это время князь Федор взялся за ее стремя, протянул руку:

– Позвольте вам помочь… Мария Александровна!

Обе девушки уловили чуть заметную заминку в его словах – он явно хотел сказать: «Ваше императорское высочество», но вмиг изменил свое намерение. Маленький, туго сжатый ротик Натальи Алексеевны растянулся в ехидной улыбке: она решила, что князь Фе-дор желал сыскать ее милости и намеренно унизил Меншикову. Она была столь упоена своей догадкой, что не заметила невообразимо быстрого взгляда, которым обменялись князь Федор и Маша. В этот миг громче слов было сказано, что он любит ее, любит всем сердцем, и титуловать «императорским высочеством», то есть признать на нее права другого, для него непереносимо! Впрочем, Наталья успела увидеть, как мягко засияли прекрасные темно-серые глаза, как дрогнули румяные губы… и с острой завистью осознав свою неприглядность по сравнению с этой изысканной красотой, вновь метнулась к коню, путаясь в слишком широких шароварах и почти истерически крича:

– Я хочу снова сесть в седло, князь! Я хочу подъехать к брату!

Князю Федору ничего не оставалось, как отойти от Маши и с немалым усилием втолкнуть на лошадиную спину тучную фигуру разъяренной, а оттого еще более неуклюжей, чем всегда, Натальи Алексеевны.

Остальные охотники тоже не спешивались, хоть собрались поодаль веселой громкоголосой кучкой, разглядывая что-то. Гонка закончилась, и, оказавшись ближе, Маша поняла, что несчастная лисица, назначенная жертвою царской охоты, обрела свою судьбу.

Поджарый, смуглый, похожий на калмыка стремянный, скалясь в улыбке, прижимал к траве голову едва живого зверька, а троица главных охотников – Петр, Елисавет и Долгоруков – смотрела на нее с таким восторгом, как если бы это была по меньшей мере тигрица-людоедка.

– Вот, погляди, князь Федор! – торжествующе выкрикнул Петр. – Ты там с баба… – Он осекся, прыснул и тут же поправился: – Тьфу, с дамами копошился, а мы тут затравили добычу.

– Suum cuique [27], – с легким поклоном ответил князь Федор. – Однако примите мои поздравления.

Молодой царь растерянно моргнул и сразу сделался похож на того, кем он, в сущности, и был, – на недоучившегося отрока.

– Понимаю, ты – завидуешь! – воскликнул он заносчиво. – Правда, что богу – богово, кесарю – кесарево. Но коли хочешь, я дам тебе добычу пришибить.

Pука Маши дрогнула на поводу, и кобылка ее нервно переступила.

– Не велите казнить, велите миловать, государь, – с нарочитой серьезностью проговорил молодой Долгоруков. – Однако же я слишком долго пробыл в чужих краях и позабыл некоторые слова, прежде вполне привычные.

Иван хмыкнул: не напрасно, ох, не напрасно дядюшка Василий называл Федьку хитромудрым! Эк вывернулся от гнева государева!

– Уж лучше латыни не знать, нежели родной речи! Пришибить, – сказал царь, – по-нашему, по-русски, означает просто-напросто пристукнуть. Желаешь?

Краем глаза Федор увидел, как Мария снова стиснула поводья.

– Судите сами, ваше величество: ежели я забыл слово, неужто могу помнить действие, им обозначаемое? – невозмутимо вопросил Федор.

– Э! – покровительственно засмеялся Петр. – Это просто-запросто! Берешь арапник – и кнутовищем пришибаешь лису в голову, ударом по переносью! – Он взмахнул арапником над головою лисы, и несчастное создание содрогнулось, взвизгнуло, словно чуя, что следующий удар будет его. – Только надо непременно убедиться, что она более не жива: лисицы, как известно, хитры и часто притворяются мертвыми! Ну как? – не унимался Петр. – Желаешь попробовать?

– Боюсь промахнуться, государь! – сухо проронил Федор, не в шутку начиная опасаться этой настойчивости. Черт с ней, с лисой, – нельзя показаться Ма-рии таким же бессмысленно-жестоким, как остальные. Он кожей чувствовал ее отвращение к происходящему и не хотел, чтобы даже мелочь тревожила ее или испортила мнение о нем.

– А ты попробуй руку набить! – Петр выхватил из-за пояса у стремянного арапник, сунул Федору. – Вот так, на борзой! На борзой! – И он взмахнул кнутом, целясь по тонкой, изящной морде белой поджарой борзой – одной из тех, которые только что самозабвенно гнали для него несчастную лисицу и доставили победу.

Маша вскрикнула. Князь Федор взмахнул своим арапником – два кнутовища перехлестнулись. Рывок был так силен, что Федор не удержал рукоять, и его кнут отлетел в сторону. Стремянный, державший лисицу, изумленно вскрикнул, всплеснул руками… лиса, казавшаяся уже неживой, метнулась рыжей искрою, вспыхнула средь зелени – и бесследно исчезла, словно погасла в густой траве.

10. Коррида по-русски

– Ч-ч-что?! – не воскликнул, даже не прошипел, а как бы просвистел Петр, и лицо его побагровело от гнева.

Федор на миг оцепенел – этот перекошенный лик и впрямь внушал страх! Он растерялся, не зная, что сказать, что предпринять, и в тот же миг ощутил такой тычок в поясницу, что невольно изобразил некое подобие поклона, и чей-то голос сзади воскликнул:

– Больно уж вы торопливы, князь! Следовало бы подождать, пока его величество вам преподаст урок, а уж потом повторять!

Федор, пребывая в полусогнутом состоянии, тупо глядел на руки Петра, ломающие кнутовище. Этот го-лос был так заносчив, что он не сразу сообразил: ведь говорит Мария! И, не успев удивиться, Федор сообразил: да она пытается спасти его! Она подсказывает ему, как оправдаться перед царем за несусветную дерзость! Надо полагать, именно она столь замечательным образом вынудила его согнуться в три погибели, давая Петру доказательства нижайшей покорности. Да, чуть ли не десять лет прожив в другой стране, привыкнув полагаться лишь на себя и подчиняться только себе, Федор подзабыл, что такое Россия, что такое власть в России! Она требует прежде всего нерассуждающей покорности, как и везде на Востоке. Да, забылся он, забылся не ко времени… спасибо, напомнили! Федор едва сдержал смех: кто бы мог подумать, что эта нежная, молчаливая особа способна на такие тычки и на такую стремительность мыслей и поступков. Впрочем, она ведь играет в шахматы, а значит, умеет и мгновенно оценить ситуацию, предвидеть действия противника. Иного не остается, как ей подыграть.