Моя подруга – месть - Арсеньева Елена - Страница 48

– А в это время ты, тварь, опрокидывал стакан за стаканом в теплой компании и ржал, как конь, рассказывая про девчонку-безбилетницу, которую запер в троллейбусе. И компания твоя – такие же, под стать тебе, бессердечные кобели и суки – тоже ржала и спорила: живая будет девка, когда ты вернешься, или застынет насмерть? Да, ты не исключал, что придется ее утащить в проходной двор и свалить в сугроб. Во дворик вроде этого… – Он сделал широкий жест. – А тебе не кажется, что высокая трава – тоже неплохое укрытие для трупа?

Марьяна, слушая эту вескую, будто удары топора, речь, не сводила глаз с Пашкиной физиономии. Она успела налюбоваться всеми оттенками страха, которые только способно было изобразить человеческое лицо – пусть оно даже больше всего напоминает мордочку хорька. Да, трудновато было переварить Пашке, что кто-то вызнал все его гаденькие, подленькие мыслишки! Однако, к Марьяниному изумлению, лицо Пахалова вдруг озарилось светом надежды, и он пролепетал:

– Tак ведь не померла! Живая вон!

– Я-то жива, – кивнула Марьяна, опередив своего небесного союзника. – Меня спасло чудо. А моего отца… – У нее перехватило горло, но Марьяна тут же одолела этот приступ слабости. – А моего отца ничто не спасло. Он умер один, потому что меня не было рядом. Умер один, в мучениях. И некому было вызвать «Скорую», дать ему лекарство или хотя бы воды. В полночь умер. В новогоднюю полночь, которую я встретила в закрытом троллейбусе, а ты…

И тут она едва не разрыдалась. Нет, если тогда Пашка не видел ее слез, то и теперь не увидит!

Он молчал, опустив голову. И вдруг осел всем телом – так внезапно, что посланник небес едва успел удержать его за кисть.

Однако Пашка не сделал ни малейшей попытки вывернуться и сбежать. Просто опустился на колени, едва не касаясь лбом сырой земли.

Потом спина его вдруг затряслась, и он что-то забормотал, что-то столь невнятное, что Марьяне пришлось опуститься на корточки, чтобы расслышать его лепет. Она поняла: Пашка плачет.

Он плакал и бормотал:

– Да убивайте, чего там! Мне только это и осталось. Может, я вам потом даже спасибо скажу. Зато теперь хоть знаю, почему вся жизнь колом стала. Слышала, осиновый кол в могилу забивают? А в меня забили в живого… чтоб не дергался. На другой же день, когда с тобой… я тот троллейбус об столб разбил. Хотите, покажу, об который? Вон, на Варварке. Лучше бы сам убился. Баба, с которой я жил, выгнала: чтоб духу твоего… а я, может, на ней жениться хотел… Ну, с работы турнули, это само собой. Я запил. Перебивался где чем… Потом младшего брата забрали в Чечню. Не вернулся… Я из-за язвы не служил ни дня. Кому я нужен? После его смерти мать говорит: «Паша, не пей, ты один у меня остался, уколись, чтоб не пить больше!» Ладно, наскребла мне четыреста тысяч, и я укололся. И что? Ни денег ни гроша, ни радости в жизни. Раньше хоть напьешься – и забудешься, а теперь выпьешь – и сдохнешь. Я уж думал, лучше бы помереть, а мать пишет: приезжай в деревню, будешь вместо Костеньки на тракторе…

– Чего ж не поехал? – внезапно подал голос небесный посланец.

– А на что? – глухо вздохнул Пашка, не поднимая головы. – Я б поехал, да кто на билет даст? К нам сто тыщ минимум надо… в Тульскую область. Я пешком бы пошел, да стыдно к матери бродягою и без копейки…

– А, так ты на проезд добывал в троллейбусе, что ли? – понимающе кивнул Марьянин союзник.

– Ну… вроде того… – прошелестел Пашка и всем лицом уткнулся в землю.

Ангел отпустил его руку, но Пашка не вскочил, не дал деру – так и валялся кучкой грязного тряпья.

Марьяна озадаченно поглядела вверх – и встретила не менее озадаченный взгляд своего нового друга.

Поднялась и едва слышно шепнула:

– Ну? Что будем делать?

Парень пожал плечами.

«Ого, какие плечи! – подумала Марьяна. – Значит, там, на небе, тоже качаются? И… интересно знать, они там все такие красавцы – или только он один?»

Глаза у него были серые. Пожалуй, посветлее Марьяниных. У нее темные, а у небесного посланца – как сталь. Но не ледяные, совсем нет. А вот волосы темнее Марьяниных. Густые, прямые. Под ее взглядом ангел откинул их со лба (лоб оказался высокий, умный) и растерянно захлопал длинными светлыми ресницами. Глаза у него были расставлены широко, и в сочетании с коротким хищным носом это придавало лицу выражение и настороженное, и доверчивое одновременно – такое бывает у больших птиц, у орлов, например, у коршунов или у ястребов.

«Как его зовут? – подумала Марьяна. – А разве ангелов как-нибудь назы…»

– Григорий, – прочитал ее мысли посланник небес и протянул руку. – Орлов моя фамилия. – И, увидев, как взлетели Марьянины брови, усмехнулся: – Нет, не тот самый. И даже не родственник. А тебя как зовут?

– Марьяна Ле… Корсакова, – едва успела поправиться она, потому что с языка невесть почему едва не слетела позабытая «замужняя» фамилия. С чего это вдруг она выпала из гиперпространства? Марьяна думала, что уже напрочь ее забыла, а тут – на тебе!

Bзгляд небесного посланца молниеносно скользнул к ее правой руке, а когда вновь поднялся к лицу, Марьяна прочла в нем такую откровенную радость, что даже смутилась. «Интересно, какое ему дело, замужем я или нет? – подумала она. – Там, в небесах-то…»

Нет, хватит валять дурака! Никакой он не ангел, однако дай Бог всем его посланцам являться перед попавшими в беду так же своевременно, как пришел Марьяне на помощь этот высоченный парень с улыбчивыми губами… Губы у него тоже были красивые. Странно и как-то волнующе смотреть на его твердый подбородок и ямку между ключиц, видную в расстегнутом вороте. На шее бьется жилка…

Марьяна быстро отвела глаза. С ума сошла, что ли?!

– Ну хорошо, – сказала она. – Я не знаю, что делать. Пока искала его все это время, вроде бы знала, что хочу отомстить, а теперь…

– Получается, что уже отомстила, только не знала об этом, – сказал Григорий, и Марьяна медленно кивнула, удивляясь точности его слов.

– Так… Ну, давай подумаем.

Григорий уставился на Пашкину спину. Марьяна тоже.

Правда, мыслей у нее не было никаких.

Рядом с этим сероглазым парнем, с его улыбкой, с пристальными быстрыми взглядами, которыми он то и дело окидывал Марьяну, и с тем ощущением счастья, которое расцветало в ее душе, не было места пришибленному Пашке Пахалову. Ему вообще больше не было места в ее жизни! Все свершилось и без ее участия, а сегодняшняя встреча в троллейбусе, вдруг с изумлением поняла Марьяна, нужна была только для того, чтобы она узнала: Пашка свое получил, да столько, что чуть жив. Стоит ли его добивать, тем более что благодаря ему…

Вот именно!

Она взглянула на Григория и поняла, что он каким-то непостижимым образом догадался о ее намерениях.

Сунула руку в сумочку, достала злополучный кошелек и вынула из него желтенькую бумажку. Сто тысяч рублей.

«Русскому человеку всегда не хватает для полного счастья ста рублей…» – вспомнилось вдруг. Кто сказал? Достоевский или Чехов, наверное. Знали, что говорили! Только не учли дикой инфляции девяностых годов двадцатого века. Ну что ж, будем надеяться, эти сто тысяч принесут счастье Пашке Пахалову и завершат мстительные мучения Марьяны Корсаковой. Да, вот именно: Корсаковой. Никакой не Ле… Всего остального просто не было!

Желтая бумажка плавно спикировала на траву и улеглась рядом с Пашкиным лицом. Лицо чуть-чуть повернулось – и замерло, Пашка не верил своим глазам.

А Марьяна взяла Григория за руку, и они пошли из этого заросшего травой дворика.

Что-то трепетало в груди Марьяны, сердце билось так, будто его то вздымали, то опускали тысячи, десятки тысяч крошечных летучих пузырьков.

«Да у меня в груди будто шампанское играет!» – в изумлении подумала она.

«Которое полусладкое…» – отозвался где-то далеко-далеко бесконечно ласковый голос.

Марьяна в растерянности огляделась, подняла глаза к небу.

И вдруг ее осенило! Повернулась к Григорию, заговорила, не слыша своего голоса, чувствуя только, как от волнения похолодели губы: