Узник в маске - Бенцони Жюльетта - Страница 54

– Это было уже слишком. Давая клятву, я думал о Сильви, которая возненавидела бы меня на всю жизнь, если бы ее дочь из-за меня наложила на себя руки. Я сказал, что свадьба – дело будущего, что о ней не может быть речи перед военной кампанией, в которой мне предстоит сражаться с берберским беем Хассаном – перебежчиком-португальцем, адмиралом Алжира. Это будет таким затяжным делом, что она может спокойно возвращаться в Париж. Она отказалась, настаивая, что вернется только замужней и что ее не смутит, если для достижения этой прекрасной цели ей придется задержаться здесь на год, а то и на два. Я в ответ напомнил ей, что для брака требуются еще разрешения короля и ее родителей, то есть матери и брата, являющегося теперь главой семьи. На это она лишь улыбнулась – ведь она отлично знает, что Филипп будет счастлив, если я стану его зятем! Ждать его разрешения пришлось бы недолго: скоро он возвратится из Сен-Мандрие, куда я отправил его для инспекции фортификаций. Вот как обстоит дело на эту минуту, милейший Рагнель. Согласитесь, что я угодил в капкан, как последний кролик. Надо же было оказаться таким простаком!

– Вряд ли вы смогли бы повести себя как-то иначе. Я знаю, что Мари не занимать решительности, хотя и меня ее методы шокируют... Извиняет ее разве только любовь к вам чуть ли не с младенчества. Можно даже сказать, что ее любовь к вам по продолжительности равна любви Сильви...

– Сильви!.. – подхватил Бофор с болью в голосе. – Надеюсь, вы не считаете, что я мечтаю сделать ее своей тещей? На самом деле она уже виделась мне моей герцогиней, как вдруг...

– По-моему, наша единственная надежда теперь – на целительную силу времени. Вы поступили правильно, сделав упор на задержки, диктуемые обстоятельствами. Но... Не могли бы вы подсказать, где находится Мари сейчас?

– В Сольесе, в трех лье отсюда, у маркизы де Форбен. Как вам, возможно, известно, маркиза – мать госпожи де Раска, прекрасной Лукреции, любовницы моего брата Меркера, строящего для нее в Эксе так называемый Вандомский павильон. Нас с маркизой связывает давняя дружба, поэтому я и поручил Мари ее заботам, не уточнив, что речь идет о моей... невесте. Язык не поворачивается это выговорить! Я потребовал, чтобы вплоть до иных распоряжений это оставалось нашей с ней тайной.

– Мудрая предосторожность! Будем надеяться, что наступит день, когда Мари согласится вернуть вам ваше слово.

– И не мечтайте! Вы еще не видели ее такой, какой видел я...

Письмо заканчивалось лаконичным описанием встречи шевалье де Рагнеля и Мари в замке Сольес и обещанием его скорого возвращения. Судя по всему, встреча прошла совсем не гладко, и Персеваль решил дождаться личной встречи с Сильви, чтобы посвятить ее во все подробности. Не исключалось также, что он решил вообще предать эти подробности забвению. Таким было, по крайней мере, суждение госпожи де Шомбер.

– Любой, кто умеет читать между строк, поймет, как велико его недовольство, – заявила она. – Признаться, я недовольна не меньше его. Никогда бы не подумала, что моя крестница, которую я нежно люблю, способна на подобные выходки! Не скрою, Сильви, само ее бегство меня скорее позабавило, но эта позорная сцена, эта готовность навязать себя мужчине под угрозой самоубийства попросту меня шокирует!

– Наверное, в этом отчасти виновата я сама, – вздохнула Сильви. – Я не распознала пылкость ее любви к Франсуа и не представляла, что она применит такие отчаянные средства...

– Вся беда в том, что мы плохо знаем собственных детей. Мы даем им жизнь и на этом основании воображаем, будто они наши точные копии, забывая, что за нами и за ними стоят бесчисленные предки, тоже влияющие на их характеры. Да, мы любим своих детей, но дети так и остаются для своих родителей незнакомцами, ибо любовь слепа... То, как вам приходится страдать, моя милая, помогает мне легче переносить собственную бездетность.

Сильви сделала два-три круга по комнате, поправила цветок в вазе, подержала в руках книгу. Ей хотелось чем-то занять руки, чтобы унять дрожь в пальцах.

– Хотелось бы мне знать, что обо всем этом думает Филипп, – сказала она наконец. – Крестный на сей счет молчит.

– Потому и молчит, наверное. Не знает, что сказать...

В действительности же Филипп был слишком растерян, чтобы иметь обо всем происходящем определенное мнение. Груз новостей, обрушившихся на него сразу после возвращения, оказался чрезмерным. Прибытие сестры, поселившейся у госпожи де Форбен-Сольес, его встреча с глазу на глаз с Бофором, на которой герцог просил у него руки сестры и одновременно настаивал, что сия сногсшибательная новость ни в коем случае не подлежит огласке, долгая прогулка вдоль пристани с Персевалем, наконец посещение замка Сольес – все это вызвало у него слишком много противоречивых мыслей и тревожных вопросов. Почему, к примеру, такое счастливое событие, как предстоящее бракосочетание любящих друг друга людей, следует держать в тайне? Почему его обожаемый адмирал, находившийся с момента их приезда в Тулон в приподнятом настроении, вдруг пал духом? Почему, наконец, Мари, поведение которой оставалось для него совершенно непонятным, так яростно противится малейшим его попыткам вспомнить мать? Не говоря уж об ее отказе вернуться к Мадам, к которой она так привязана...

Аббат Резини, к которому Филипп по-прежнему обращался с самыми своими сокровенными вопросами и мыслями, дал ему мудрый совет: держаться от всего этого в стороне, не пытаясь постичь алхимию девичьего сердца. В письмах аббата, приходивших к госпоже де Фонсом раз в две недели, подробно описывались настроение молодого человека и советы, которые ему давал он сам, а также Персеваль.

Наконец эскадра покинула Тулон и устремилась навстречу берберским пиратам, а Персеваль де Рагнель, повидавшись напоследок с Мари, отправился назад в Париж. Ехал он с тяжелым сердцем. До самой последней минуты его не покидала надежда, что он услышит от Мари хотя бы одно нежное словечко, адресованное Сильви. Однако девушка, уверенная, что Бофор не изменит слову, которое она у него вырвала, и не сомневающаяся в своей юной красоте и грядущей окончательной победе, которая заставит ее «жениха» забыть о ее матери, сказала ему только такие слова:

– Передайте ей, что я счастлива и собираюсь продлить и упрочить свое счастье. Я признательна ей за письменное согласие на столь желанный для меня брак. Возможно, она поможет нам добиться также и дозволения короля?

– Я не стану ей советовать добиваться этого. Пытаться влиять на королевское решение – опасное занятие, тем более когда речь идет о герцоге де Бофоре, к которому король относится неприязненно. Как вы поступите, если король не разрешит вам пожениться?

– Все равно поженимся, только тайно! Поймите наконец: у меня одно желание – принадлежать ему. Даже если это приведет к изгнанию, я не испугаюсь, потому что у меня будет он!

Что на это скажешь?.. Персеваль рассказал Сильви все, что сумел. Она молча выслушала его и под конец попросила:

– Опишите мне по крайней мере эту госпожу де Форбен! Вы считаете, что Мари у нее хорошо?

– Более чем! – усмехнулся Персеваль. – Маркиза наделена всеми достоинствами особы завидного происхождения, сочетающимися с изяществом, красотой, утонченностью и великодушием. Остается благодарить бога за то, что эта безумная попала под ее опеку. На лучшее нельзя было и надеяться. Как мне представляется, она хорошо ее понимает. Когда я зашел к ней проститься, поговорив на прощание с Мари, она шепнула мне: «Передайте госпоже герцогине де Фонсом, что ей не в чем будет меня упрекнуть, когда мне представится честь встретиться с ней...»

Сильви закрыла глаза. У нее свалилась с плеч целая гора. Зная, что речь идет о знакомой Франсуа и хорошо помня пережитое у Катрин де Гонди на острове Бель-Иль, она боялась, что госпожа де Форбен-Сольес тоже окажется либо бывшей его возлюбленной, либо отвергнутой влюбленной. Ведь он так неудачно подбирал себе женщин! Зато Персеваль видел женщин насквозь. Облегченно переведя дух, она открыла глаза и улыбнулась своему старому преданному другу.