Князь сердца моего - Арсеньева Елена - Страница 41

– «Что? Крыса? Ставлю золотой – мертва!»

Женский голос, цитировавший «Гамлета», звенел такой уничтожающей насмешкой, что цветочница остолбенела. Она сразу узнала этот голос, ведь он принадлежал той, кого она искала, кого хотела убить, но... но раздавался отнюдь не с постели, а из-за ее спины!

Цветочница на миг зажмурилась. Наконец нашла в себе силы повернуться и с ненавистью взглянуть на роскошно одетую женщину с яркими и прекрасными глазами, которые искрились насмешкой.

– Анжель... – промурлыкала темноглазая дама. – Тебе идут эти цветы! Вот уж воистину – а humble violette![54] – Она закатилась злорадным смехом. – Так, кажется, называл тебя Фабьен?

Дама перекрестилась, а когда опустила руку, то увидела жало клинка у самого горла.

– Именно так, сударыня, – с напускным смирением проговорила цветочница. – Вы ведь были очень привязаны к моему бедному супругу? Утешу: вам очень скоро предстоит встреча с ним.

– Ты опять промахнулась, крошка, – произнесла дама, улыбаясь кому-то за спиной цветочницы, и в то же мгновение руку молодой женщины стиснула мужская рука – да с такой силой, что пальцы ее разжались и клинок со звоном упал на пол.

– Извините, графиня, я позабыл крикнуть, подобно Полонию: «Меня убили!» – произнес мужской голос.

Цветочница обернулась и увидела полуголую девицу, все еще стоявшую на коленях в постели, с ужасом взиравшую на происходящее. Высокий рыжеволосый мужчина поднял оружие с пола и небрежно махнул девице: «Пошла вон!» Ту как ветром сдуло, а он принялся застегивать штаны.

– Но, друг мой, вы хотя бы успели получить удовольствие? – с сочувствием спросила черноглазая дама.

– Нет, – буркнул тот. – Роль Полония оказалась слишком ответственной и потребовала всего моего внимания. Так что я не возражал бы против антракта с какой-нибудь хорошенькой Офелией...

– Вы извращенец, Моршан! – засмеялась дама. – Ведь Офелия была дочерью Полония!

– Ну что поделаешь, я уже давно ничего не читаю! – развел руками Моршан и вопросил: – А не пришла ли пора, сударыня, мне получить старый должок – то, что вы посулили мне еще там... В гостиной со стеклянной стеной?

Дама испытующе взглянула на цветочницу, которая с ужасом смотрела на мужчину, словно увидела призрак.

– Как настроение, Анжель? Держу пари, ты поднимешь юбку, лишь только Моршан коснется тебя одним пальцем. Помнишь, как это было тогда? – Она закатилась истерическим смехом, но вдруг сделалась серьезной и прошептала: – Бывают мгновения, когда смерть близка к нам и нас неумолимо влечет в ее объятия. Ты чувствовала, когда шла сюда, что идешь навстречу смерти, Анжель?

«Нет! – могла бы ответить Ангелина. – Нет, я верила в удачу!» И в самом деле, когда неделю назад, на площади Людовика ХV, она узнала в толпе мадам Жизель, ей показалось, что Бог внял ее мольбам. Ведь с тех пор, как Ангелина обосновалась в Париже, она искала графиню д’Армонти повсюду и уже опасалась, что та ускользнет от ее мести, ибо многие ярые приверженцы Наполеона покидали столицу, страшась, что русские войдут в город.

Наполеон нигде не выказал столько прозорливости и энергии в военных делах, сколько выказал ее в пределах самой Франции. Быстро переходил он из одного места в другое; внезапно появлялся там, где его меньше всего ожидали. Словом, явил все искусство свое. Однако – тщетно.

Российский царь, король прусский и австрийский полководец князь Шварценберг опередили Наполеона на подступах к его столице, в то время как он шел к Парижу кружной дорогою, через Труа и Фонтенбло. Император предписал возвести на заставах укрепления, перекопать улицы рвами, снять с замощенных улиц камни Парижа, чтобы низвергать их на противника. Наконец, повелел вооружить народ, выжечь предместья, взорвать мосты и, отступив на левый берег Сены, защищать Париж, доколе сам не подоспеет к войскам своим.

Однако Жозеф, брат Наполеона, не сумел выполнить все его приказания. На площади Людовика ХV во всеуслышание читали воззвание фельдмаршала Шварценберга к жителям Парижа, заканчивающееся словами: «...приступите к общему делу человечества, утвердите мир и спокойствие!» И Ангелина поняла, что уже никто не сомневается в неотвратимости падения Парижа. Кое-кто уже нацепил белые банты, знак роялистов, на шляпы; загремело имя Бурбонов, не повторяемое двадцать лет. Знатнейшие дамы раздавали народу банты и воспламеняли сердца против Наполеона. Пытались всучить белую розетку и Ангелине, однако она не хотела привлекать к себе излишнее внимание, поторопилась смешаться с толпой и направилась туда, откуда доносился страстный женский голос.

– Россия – это огромная, дикая, нищая страна. Стужа, болота, леса и непролазная грязь в городах и на дорогах, – размахивая руками, кричала женщина в старом чепце и таком же платье. – Там два сословия: баре и мужики. Одни живут в вызывающей роскоши, а другие влачат жалкое существование в задымленных хижинах. И те и другие ненавидят цивилизованные народы, мечтают пройти по Европе, подобно армии гуннов, предавая все вокруг огню и мечу! Я сама была в Москве, я видела, как они сжигали свою столицу, чтобы обречь на голод и смерть наших храбрых солдат!..

Ангелине почудилось что-то знакомое в голосе этой ораторши, манерами и одеждой очень похожей на старую полковую маркитантку. Она попыталась пробраться поближе к этой неистовой крикунье, но была зажата в толпе и только могла, что смотреть на нее, слушать – и медленно сходить с ума, узнавая в «маркитантке» мадам Жизель.

Да, это была она! Ее выразительные глаза, ее звучный голос, ее актерство производили огромное впечатление на публику. Ангелина была так потрясена внезапно сбывшейся мечтой: найти мадам Жизель и сквитаться с ней, что даже не сразу и обрадовалась. А потом вдруг вспомнила, что у нее нет никакого оружия и бросаться на мадам Жизель с голыми руками вряд ли стоит, ибо если та крикнет, что на нее напала русская шпионка, то толпа разорвет Ангелину в клочки. Поэтому она смирила себя и долго еще стояла, слушая злобную брань старой мегеры. Ангелина еще в бытность свою беспамятной Анжель обнаружила, что когда эта утонченная аристократка выходит из себя, то даже пьяный мужик или базарная торговка выражаются пристойнее, чем она. Так что в этом мадам Жизель не изменилась. Откричавшись, она выскользнула из толпы и, пройдя несколько улиц, села в весьма презентабельный экипаж с кучером в ливрее. На счастье Ангелины, поблизости оказался наемный фиакр, потому ей удалось проследить путь мадам Жизель до самого Мальмезона. Но понадобилась уйма времени и денег, дабы выяснить, что графиня д’Армонти является одной из ближайших наперсниц бывшей императрицы и постоянно живет во дворце. Не сразу сложился план. Сначала Ангелина лелеяла мечту пасть в ноги бывшей государыне и, открыв ей всю подноготную графини д’Армонти, молить о правосудии, но Оливье высмеял ее очень жестоко:

– Вы, русские, все в душе крепостные, знаете только одно: надеяться на милость барина. Ну сама посуди: чего ради Креолка[55] предпочтет тебе свою подругу? Кто ты для нее? Русская, одержимая местью француженке? Да она глазом не моргнув отдаст тебя Фуше[56], ибо мадам Жизель трудилась в России на благо своей родины, а ты... совсем наоборот! Какая-то у тебя болезненная страсть к драматическим эффектам, выяснениям отношений... Наше дело – метко и вовремя ударить эту мерзавку отточенным кинжалом. Конечно, еще надо ухитриться и самому живым уйти.

– Нет, – твердо возразила Ангелина. – Нет, этого не будет.

– Чего именно, неразумная? – постучал Оливье пальцем по ее лбу.

– Ты не будешь принимать в этом участие, я сделаю все сама, – заявила Ангелина с такой решимостью, что Оливье понял: спорить бесполезно. Давно миновали времена, когда он вез по заснеженной России запуганное, покорное, а главное – молчаливое существо. Теперь Анжель пришла в себя и частенько демонстрировала Оливье твердость и даже жесткость своего характера, а уж язычок ее был воистину острее бритвы. Особенно дерзка она стала с тех пор, как овдовела и получила немалое наследство после мужа, и хотя Оливье тоже кое-что перепадало, случались и неудачные дни. Что поделаешь, он уже натворил множество глупостей из-за Анжель и ничуть не сомневался, что натворит их еще немало.