Идеал фантазии (Екатерина Дашкова) - Арсеньева Елена - Страница 3

– Дядюшка, князь Дашков только что просил моей руки!

Самое малое десять человек поворотили головы на эту реплику. На счастье, князь Дашков был страстный игрок в покер и не понаслышке знал, что такое – блефовать. Перед главным сановником империи он сумел изобразить живейшую радость от столь внезапно свершившейся помолвки, а перед Катериной Романовной даже измудрился состроить божественный восторг, удержавшись, словно утопающий за соломину, за мысль: ну, она хоть богата! И положился на русский авось…

К слову сказать, для Михаила Ивановича Дашкова жизнь в браке с Катериной Романовной устроилась не столь уж дурно. Столь скоропалительно приобретенная жена его и впрямь оказалась отнюдь не бесприданницей, а главное, на кубышке своей не сидела, а щедро позволяла лазить туда своему расточительному супругу. Она искренне старалась понравиться свекрови и даже стала изучать русский язык, ибо на нем говорили в Москве, где жила старшая княгиня Дашкова, а Катерина Романовна на немецком да французском изъяснялась куда лучше, чем на языке родимых пенат. Однако вскоре освоила его изрядно. Забавы весьма жадного до женского тела супруга она разделяла, конечно, без особенной охоты и даже стиснув зубы, однако никогда ему не отказывала. Всякий мужчина знает: иной раз так приспичит, что и на родную перину взлететь готов, коли до чужой не добежать! Князь Михаил был из породы петухов – какую курочку топтать, ему было без разницы, а оттого Катерина Романовна дважды подряд беременела.

Из жен, к постельным играм равнодушным, порою произрастают чрезвычайно заботливые многодетные маменьки, однако у мужа княгини Дашковой создалось впечатление, будто Катерина и замуж вышла, и детей родила лишь для того, чтобы упрочить свой статус почтенной уважаемой дамы. Вдобавок что-то такое беспрестанно варилось у нее в голове, и результаты сей умственной стряпни князя Михаила весьма изумляли.

К примеру сказать, она вдруг живо сдружилась с великой княгиней Екатериной Алексеевной, женой наследника-цесаревича Петра Федоровича, к свите которого князь Дашков принадлежал. То есть, вернее сказать, что это великая княгиня удостоила ее своей дружбою, однако ведь, по мнению князя Михаила, для того не было никаких оснований! Прежде всего потому, что Екатерина Алексеевна была прелестная дама, а Катерина Романовна – увы… сам-то он так: да ладно, с лица воду не пить. Во-вторых, Катерине Романовне было в ту пору всего лишь пятнадцать, а великой княгине уже к тридцати подошло. А в-третьих и в самых главных, женился-то Дашков на ком? Не токмо на племяннице канцлера, но и на сестре фаворитки будущего государя! Елизавета-то Романовна Воронцова, родная сестрица Катерины Романовны, была любимой игрушкой Петра Федоровича!

Да, что ту, что другую сестрицу господь красотой обидел. Обидел жестоко: обе выдались собой мужиковаты и грубо вытесаны. Однако Елизавета Романовна уродилась с нравом затейливым, книжек в руки не брала, зато любую мужскую компанию могла так развеселить, что дым коромыслом завьется… Кстати, и трубкой дымила, и дымные зелья хлестала – голштинский капрал позавидует, за что и любил ее охочий до простых, крепких развлечений Петр Федорович. Ну а Катерине Романовне только бы умственные беседы вести да ученостью своей кичиться. Князь Дашков полагал это свойство в даме вовсе даже неприличным, а потому был немало изумлен, когда оказалось, что именно на этой почве Екатерина Алексеевна заинтересовалась его супругой. Когда великий князь и великая княгиня были приглашены на торжественный обед к канцлеру, Екатерина Алексеевна изволили уронить веер. Катерина Романовна его поспешно подняла и вернула владелице, сопроводив сие какой-то латинской тарабарщиной, которую Дашков не понял, конечно, ибо никогда себя лишним умственным грузом не затруднял. Однако Екатерине Алексеевне тарабарщина сия оказалась знакома. Она ответствовала на том же наречии и веер молодой Дашковой изволила подарить на память об сем вечере и в честь знакомства. Это она уже выразила человеческими словами – на всем понятном французском языке.

Надо было видеть, как засверкали маленькие глазки княгини! Как она смотрела на Екатерину Алексеевну! Как прижимала украдкой этот веер к губам! Как пылко восклицала, что станет хранить драгоценный дар всю свою жизнь и последнею волею ее будет – положить его вместе с нею во гроб! Лицо ее сияло, и, честное слово, собственная жена показалась князю Дашкову почти хорошенькой.

Екатерина Алексеевна, судя по всему, была тронута изъявлениями такой преданности и поглядывала на Катерину Романовну весьма дружески.

Князь Дашков усмехнулся. Ситуация показалась ему весьма пикантной. Поскольку всем, близким ко двору, было известно, что великая княгиня к мужской красоте неравнодушна, Михаил Иванович не единожды ловил на себе игривый взор ее очей. Петр Федорович тоже замечал сие и даже пошучивал фривольно по этому поводу, не изъявляя, правда, ни малейшей ревности, ибо к супруге своей был совершенно равнодушен и даже забавлялся утренними беседами с нею и ее любовником Станиславом-Августом Понятовским, завтракая с ними по-семейному. То есть князь Михаил не исключал, что ему может-таки выпасть счастливый случай сделаться фаворитом будущей императрицы, сохранив при этом расположение будущего императора. И коли его любовница с его женою подружатся, то жизнь князя Дашкова вовсе сделается приятной и веселой.

Однако вот какая однажды произошла история…

Катерина Романовна, родившая уже дочь Анастасию, вновь забеременела. Что делать, приходилось и в этом отдавать дань условностям! Однако она надеялась, что сделает из своих детей существа совершенные, а потому мирилась с необходимостью производить на свет потомство. Итак, она с часу на час ожидала разрешения от вторых родов. Как и подобает доброму супругу, Михаил Иванович отправился в Москву, дабы присутствовать при сем великом событии: рождении сына-первенца. Ведь все повивальные бабки предсказывали, что непременно, по всем приметам будет сын. А назвать его решено было Павлом – в честь отпрыска великого князя и великой княгини.

С выездом из Петербурга князь Михаил задержался – сопровождал Петра Федоровича и Екатерину Алексеевну в поездке в Ораниенбаум. При этом он простудился. Заметив, что Дашков непрестанно чихает и кашляет, великий князь приказал лечить его водкою, растирая наружные члены и непременно давая принимать огненное зелье внутрь. После сих растираний и принятий Михаил Иванович пришел в чрезвычайно веселое состояние духа, а поскольку не переставал лечиться и по пути из Петербурга в Москву, то прибыл в старую столицу в состоянии, весьма далеком от земных забот. Голова его была винными парами столь затуманена, что ему отчего-то возомнилось, будто едет он на званый вечер к тетке своей Новосильцевой. Туда и велел кучеру везти его.

Тетушка, увидав племянника мертвецки пьяным и выслушав бессвязный рассказ о поездке в Ораниенбаум, рассудила, что отпустить его в таком виде к жене, ожидающей разрешения от родов, будет просто глупо. И уложила его спать, послав, однако, известить мать Дашкова, что Мишенька жив и здоров, вот только ножки его, бедного, не держат, поскольку был удостоен слишком щедрых милостей великого князя и великой княгини.

Доклад сей, по несчастной случайности, подслушала Катерина Романовна…

Известно, что беременные женщины частенько мешаются в уме, тем паче – на самом пороге разрешения. Такое вот помешательство и содеялось с супругою князя Михаила: бог весть отчего она вообразила, что он болен и пребывает при смерти, только сие от нее тщательно скрывают. Тайно, с помощью запуганной ею повитухи, она выбралась из дому и поехала туда, где находился обожаемый супруг… Хоть князь Михаил не любил жены, а все ж ему лестно было потом вспоминать, с какими блуждающими очами явилась Катерина Романовна в его опочивальне, как вперила в него, лежащего в постели, взор, а потом грянулась в беспамятстве об пол… Ее едва успели отвезти в дом старшей княгини Дашковой, как она произвела на свет чаемого сына.