Дамочка с фантазией - Арсеньева Елена - Страница 74

Смутно вспоминаю, что я хотела кое-что спросить у Валентины. Ага, про Хромова… Но если волосы на моей голове все же сохранились, то мыслей связных в ней точно нет! Поспать бы, а? Только собираюсь свернуться клубочком на широченной лавке и малость вздремнуть, как из парилки выглядывает красная, словно свежеотваренный рак, Валентина.

– Ты куда пропала? А ну-ка иди мне спину похлещи, нечего филонить. А потом я еще разик по тебе пройдусь.

– Да ты что! Я уже намылась!

– Ничего, потом еще намоешься. Давай, давай!

Делать нечего. Нахлобучиваю подозрительную шапчонку на свои стерильные волосы и снова иду в камеру пыток.

Удивительно – теперь я переношу ее гораздо легче. Мне даже удается вполне удовлетворительно отхлестать Валентинины роскошные стати веником. Потом она опять издевается надо мной, а когда я, держась за стеночку, собираюсь угнездиться в мыльне, она хватает меня за руку:

– Погоди! Теперь – экстремалка! За мной!

Валентина выбегает в предбанник и рывком отворяет какую-то дверь. Я едва успеваю сообразить, что эта дверь ведет на улицу, как Валентина выскакивает туда сама и тащит меня следом, и мы с ней голышом очутились посреди снежной мартовской студеной ночи.

Стою, окаменев и оцепенев от изумления. Да уж, экстремалка!

– Конечно, сейчас бы в сугроб нырнуть! – кровожадно заявляет Валентина. – Беда, они уже коркой подернулись, кожу ободрать можно. Ничего, постоим под снежком, это тоже хорошо.

С ума сойти, сколько экзотики на меня навалилось в последнее время. Возможно, я бы устроила истерику по поводу этого стояния голышом под снегом – еще трое суток назад устроила бы. Но за последние дни я как-то подустала ужасаться.

Оказывается, удовольствие можно находить не только в творческом запое, но и в таких вот простых житейских радостях. Суперпростых, сказала бы я. Или это все же мазохизм?

Честное слово, это что-то необыкновенное – стоять после бани под снегом. Причем непременно в темноте! Изредка налетает порыв ветра, сносит край снеговой завесы, и я вижу черную зубчатую кайму леса. А то снегопад вдруг утихает, и видно тогда, какое темное, воистину бездонное небо накрыло нас со всех сторон, словно черный бархатный колпак.

Я не чувствую холода. Не мерзнут даже босые ноги на деревянном крылечке.

– Ну как? – хитро спрашивает Валентина.

– Волшебство! – выдыхаю я.

Не хочется ни говорить, ни двигаться. Я настолько переполнена восторгом, что готова стоять так вечно.

В эту минуту открывается дверь из дома сторожихи, и на снег падает широкая полоса света.

– Все, возвращаемся! – заботливо приказывает Валентина. – Еще разик попаримся, потом помоемся – и будем выходить. Уже и поесть пора. Баба Паша! – кричит она, повернувшись в сторону, и я слышу приближающиеся шаги. – Мы максимум через двадцать минут будем готовы!

Она открывает дверь в баню – и в эту секунду что-то грохочет неподалеку, да так, что я невольно пригибаюсь, потом вижу, как из косяка двери брызнули щепки.

Валентина громко визжит. Я не успеваю ничего сообразить – все существо мое действует быстрее мозга. Я отвыкла не только ужасаться по поводу и без повода, но и тратить время на пустые размышления. Я могу только действовать.

Поэтому с силой вталкиваю Валентину в дверь, влетаю следом – и захлопываю ее за собой с такой силой, что банька отчетливо содрогается.

Окидываю взглядом предбанник и бью по выключателю. Становится темно, и я вижу, как мечется снежная пелена за окошком.

Окно! Оно невелико, однако вполне достаточно для того, чтобы в него мог просунуться человек и решетить пулями все вокруг.

Я не думаю над тем, кто этот человек. Я думаю только о нашем спасении.

Скорей задвинуть щеколду на входной двери. Подтащить к ней стол, лавку. Распахнуть дверь в мыльню, втолкнуть туда Валентину, влететь самой. Через секунду я выскакиваю обратно, хватаю со стола стопу полотенец – и захлопываю за собой дверь. Здесь нет засова, поэтому я проталкиваю в дверную ручку палку старой, растрепанной щетки, предназначенной для сбора мусора с полу. Мне чудится или там, в предбаннике, зазвенело разбитое стекло? Возвращаться проверять я не собираюсь.

Валентина смотрит на меня огромными карими глазами.

– За-зачем по-пол-полотенца? – выстукивает она дробь зубами.

Я не отвечаю: просто оборачиваю одно вокруг себя, а второе, поменьше, накручиваю на голову в виде тюрбана. И в этом подобии одежды мгновенно начинаю чувствовать себя гораздо лучше и даже защищенней.

Видимо, Валентина понимает это и тоже, так сказать, одевается.

– Кто это? Что это было?

Так, ее зубы перестали стучать. Уже хорошо. И глазищи вроде бы уже не такие ошалелые. Наверное, у нее тоже выработался определенный иммунитет к приключениям.

– Стреляли, – лаконично объясняю я, с трудом подавив судорожную улыбку: это точное слово сейчас кажется набившей оскомину цитатой.

– Кто? Почему?!

– Не знаю. Какая разница?! Гораздо важнее другое: сможет ли он открыть вот эту дверь? Давай-ка на всякий случай подопрем ее лавкой. Теперь окошко надо как-то забаррикадировать.

С этим сложнее, гораздо сложнее. Закрывать окно нам просто нечем. То есть имеются в наличии шайки и один табурет, однако каким образом его присобачить к окну – этого не можем придумать ни я, ни Валентина.

– Давай посидим в парилке, – предлагает она наконец.

– Мы в парилке уже через пять минут сваримся всмятку, – вздыхаю я.

Подумав, решаем открыть дверь в парилку, чтобы она перегородила окно, и сидеть на пороге. И тепло, и не жарко, и мы защищены.

По закону жанра сейчас самое время бы проникнуться озарениями и делать логические умозаключения на всем известном мне «материале». Окажись мы персонажами какого-нибудь детектива, да хотя бы одного из моих, мы бы сейчас начали размышлять о том, каким образом Алеша Хромов мог знать о дарзине (а может быть, и о Дарзиной!) и кем, а также почему он был убит, не связано ли это убийство с его знанием. Я бы наконец спросила Валентину, как Лариса Дарзина могла узнать о том злополучном очечнике. В конце концов мы чудесно разгадали бы под воздействием стресса все загадки, которые нам за истекшие двое суток загадала судьба…

Но мы не персонажи романа. Мы две живые и изрядно перетрусившие женщины. У нас уже прошел первый шок, под влиянием которого они действовали на чистом инстинкте, а на смену пришло осознание ситуации. И ничего хорошего в этом осознании нет…

– Интересно, баба Паша жива? – насморочным, полным слез голосом спрашивает Валентина.

– Будем надеяться. Так или иначе помощи нам ждать неоткуда. Что она может одна против оружия?

– Почему неоткуда?! – вскидывается Валентина. – Должен приехать мой муж.

Не припомню, чтобы я смотрела на какого-то человека с таким изумлением, с каким таращусь сейчас на Валентину.

– А он откуда возьмется?

– Да я Вальке позвонила и велела сюда приехать.

– Когда?!

– Ну, ты занята была, – туманно отвечает Валентина.

Понятно. Пока я возилась с долоховскими файлами, она звонила мужу.

– У него есть оружие?

– Нет. Ну ничего, это не страшно. У Долохова есть.

Новый ба-бах по моей усталой головушке!

– А он откуда тут возьмется? Ты ему тоже позвонила, что ли?

– Нет, Валька его обязательно привезет.

– Вряд ли. Насколько мне известно, у Долохова сегодня должна быть очень важная встреча. В девять вечера. Причем со мной. И он не приедет, пока я не позвоню и не отменю ее. А наши мобильники, увы, остались в доме.

Я прекрасно понимаю, что раскрываю свою роковую тайну. Но, ей-богу, все эти страсти-мордасти кажутся сейчас совершенно неважными!

– Долохов обязательно приедет, – говорит Валентина, которая почему-то совершенно не удивлена моими словами. – Штука в том, что я сказала Валентину, что ты со мной. И Долохов примчится как на пожар, чтобы встретиться с тобой, можешь не сомневаться. Его файлы в твоем ноутбуке, да?

Да, рановато я зареклась изумляться… Интересно, что еще в этом плане день текущий мне готовит?