Дамочка с фантазией - Арсеньева Елена - Страница 71

– Алена Дмитриева… – задумчиво повторил Долохов, нажимая на пульт. – А впрочем, мне это имя что-то говорит, только не пойму что. Слушай, Валька, а твоя сердитая жена ничего про Ярушкину не сказала? Та не звонила, не появлялась?

– Спросил, а она все про эту свою Алену Дмитриеву талдычит, которая едет с ней в Лопушки. Финиш!

Открыли машину, сели.

Долохов включил мотор, начал поправлять сбившуюся настройку радиоприемника. В Нижнем любимое «Радио 7 на семи холмах» работает на другой волне, чем в Москве.

– Рыба маринованная, говоришь? – Он включил фары. Мелькнула обрюзгшая фигура. Тот самый мужик в куртке. – Рыба мне тоже осточертела. А давай дома лучше отбивных нажарим?

– Где ты отбивные сейчас возьмешь? – вздохнул с тоской Валентин.

– В «Европу» завернем. Все равно нам через площадь Горького ехать.

– Давай! – обрадовался Валентин. – Слушай, а почему ты домой не торопишься? Ты же должен встретиться с Ярушкиной! Вдруг она там ждет? Хотя… она же не приехала…

– Не факт, – задумчиво проговорил Долохов и больше не проронил ни слова, пока они не переехали Оку и не взобрались по крутизне наверх, на площадь.

Остановились напротив дверей «Европы», вошли в магазин. Выбрали шесть роскошных отбивных, Долохов уплатил за них, а Валентин взял в овощном отделе букет разнообразной зелени и килограмм свежих огурцов.

– Может, и вовсе оскоромимся? – спросил, все еще явно злясь на жену. – Я возьму «Каберне», что ли?

– Давай, – Долохов рассеянно кивнул. – Хотя нет, лучше послаще какого-нибудь, а то у меня от сухого печенка болит. «Хванчкару», может, только марочную?

Пока Валентин выбирал вино, Долохов подошел к хлебному отделу, взял лаваш. Рядом помещалась книжная стойка. Магазин работал чуть не до полуночи, и все сопутствующие отделы – парфюмерный, книжный, игрушек, сувениров, аптечный, цветочный – были еще открыты.

Перебрал книги, стоящие под табличкой «Детективы». Выбрал одну – в сине-красной обложке с завлекательной картинкой: женщина в зеленом платье лежит связанная на диване, а вокруг огромными, сказочными хлопьями падает белый, невероятно прекрасный снег. Хмыкнул, прочитав название: «Любимый грех» – и имя автора: Алена Дмитриева. Вздохнул, словно решаясь на что-то. И перевернул книгу…

На четвертой сторонке обложки помещался портрет автора и аннотация на книгу. Долохов посмотрел на фотографию. В принципе, он увидел то, чего и ожидал, однако все же не мог не покачать задумчиво головой. Перелистал книгу, некоторые сцены торопливо пробежал глазами. Кое-где усмехнулся, кое-где нахмурился. Пару раз хмыкнул с явным осуждением.

Подошел Валентин:

– Чем зачитался?

Долохов показал ему фотографию, потом обложку.

Валентин поймал бутылку «Хванчкары» уже у самого пола.

– Матка Боска Ченстоховска, – сказал ошарашенно, – где ж Валентина ее подцепила?!

– Неведомо. Главное, что она ее раскрыла! – возбужденно сказал Долохов.

– Ну что, я так понимаю, отбивные мы сегодня жарить не будем? – со вздохом спросил Валентин.

– Почему? – пожал плечами Долохов. – В Лопушках пожарим, какие проблемы?

– Ты что? В Тулу со своим самоваром? Там что-то о свежей жарехе говорилось. И «Хванчкара» у бабы Паши котироваться не будет. У нее самогонка классная, а из городских напитков предпочитается «Рябина на коньяке». И, главное, мятные пряники не забыть привезти. «Невские» называются.

– Понятно. Тогда пошли по второму кругу. Хотя сомневаюсь, что мы найдем в «Европе» «Рябину на коньяке». Вот «Реми Мартен», «Бифитер» – сколько угодно. А такие изыски… Да и с пряниками, боюсь, здесь могут возникнуть проблемы. Это же не печенье «Дэнмарк»! Ну ладно, есть магазины и попроще. Потом отвезем несчастные отбивные в холодильник – и отправимся в Лопушки. Смотреть на нашу писательницу, которую изловили не мы с тобой, бравые ребята, а твоя нежная и загадочная супруга.

– Но как она добралась в Нижний?! Каким образом?! – возмущенно воскликнул Валентин.

Долохов поставил книгу Дмитриевой на полку и щелкнул пальцем по обложке другой, на которой был нарисован мощный «Боинг» среди облаков и стояло название: «Энциклопедия мировой авиации».

– Как могла? Да очень просто. Есть такая штука – самолет называется! Да, непростая барышня, что и говорить. Тем приятнее будет встретиться с ней снова. Глядишь, поможем ей с сюжетом… – Он хмыкнул. – Нового романа!

Расшифровка магнитофонной записи.

– Алла Павловна, еще раз приношу свои соболезнования. И прошу извинить меня, что врываюсь к вам в такой день и в такое время. Прекрасно понимаю, что сороковины – не самый подходящий момент, но, во-первых, я только сегодня случайно узнал кое-какие важные вещи о вашем муже, а во-вторых, дело, которым я занимаюсь, не терпит отлагательства. Словом, еще раз прошу меня простить и все же уделить мне внимание.

– Да, конечно, дело есть дело. Я все прекрасно понимаю. А вы думаете, удастся найти того, кто убил Алексея?

– Собственно, за этим я здесь.

– В милиции мне сказали… что это может быть или дело рук наркомана какого-нибудь, или месть пациента, обиженного на Алешу. Вы тоже так думаете?

– Знаете что, Алла Павловна, я пока остерегусь высказывать какие-то предположения, хорошо? Обе версии вписываются в мою… скажем так, концепцию. Я, конечно, это сформулировал бы несколько иначе. Но пока еще не готов. К тому же у меня мало времени. Да и поздно уже, вы очень устали сегодня… Поэтому я буду задавать совершенно конкретные вопросы. А вы по возможности отвечайте откровенно, хорошо?

– Я постараюсь.

– Дело в том, что я пришел к вам непосредственно после разговора с вашей знакомой, Людой Головиной.

– Люда Головина?.. Да нет, она не столько моя знакомая, сколько Алексея. Вернее, ее парень дружил с Алешиным младшим братом, я эту Людмилу раз или два видела всего. И о чем вы с ней говорили?

– Может быть, вы в курсе, что она – студентка химбиофака нашего университета? Она рассказала, что примерно полтора месяца назад, то есть, получается, незадолго до своей смерти, Алексей Александрович обратился к ней с просьбой… Он специализировался по токсикологии, однако, несмотря на это, счел необходимым попросить у Людмилы кое-какие справочники. Точнее, не у нее самой. Она учится на одном курсе с неким Шуриком Осташко, а его отец – серьезный авторитет в области токсикологии в нашем городе. Потом, однако, оказалось, что дело не в справочниках. Алексей Александрович хотел встретиться с самим Осташко-старшим и просил Людмилу как-то посодействовать этой встрече через Шурика. Однако буквально на следующий день произошло то кошмарное убийство. Людмила даже не успела поговорить с Шуриком. Она и не вспомнила бы о разговоре с Алексеем Александровичем, если бы не одна фамилия, которая случайно прозвучала в нашем с ней разговоре.

– Какая фамилия?

– Дарзина. Вам эта фамилия что-нибудь говорит?

– Абсолютно ничего.

– А название такого вещества, как дарзин?

– Нет… Хотя я вспомнила! Именно это название было упомянуто в одной газетной заметке… Речь шла о парне, который чуть не замерз в Щелковском лесу. Там и про Алешу говорилось, поскольку именно он тогда работал на «Скорой», которая его забирала, того парня… Но тогда в первый и последний раз я слышала это слово.

– Значит, о Ларисе Дарзиной вы ничего не знаете?

– Совершенно точно. С другой стороны, вы поймите, мы с Алешей всего два года вместе прожили. Я знаю толькотех его знакомых, которые к этому периоду его жизни относятся. Он же на десять лет старше меня… был, у него была другая жизнь без меня. Мы с ним познакомились, когда он уже на «Скорой» работал, а раньше-то… он и в Афгане служил, вы слышали, может быть? Он работал и в вытрезвителе, и в психбольнице, а мединститут заканчивал уже фельдшером на «Скорой». То есть он знал массу людей, мы когда в компаниях бывали, он такое мог рассказать, что народ просто под столы падал от смеха. Он вообще был хороший рассказчик. И повидал много. Он знал и очень печальные истории, не для веселой компании, потому что там после таких все рыдать будут, всякое веселье насмарку пойдет. Я ему иногда говорила: почему ты не записываешь это? Мог бы такую книгу сочинить, вроде как у Булгакова, «Записки земского врача», или у Вересаева, к примеру. Зачитывались бы все! А он смеялся и объяснял, что только рассказывает хорошо, а писать начнет – и все слова куда-то расползаются. И жалел об этом, конечно. Потому что у него на глазах и целые детективы разворачивались, и настоящие любовные романы.