Дамочка с фантазией - Арсеньева Елена - Страница 69

Вопросы плодятся и размножаются, как моль на старом шарфе, заброшенном в угол шкафа. Если версия об убийце Ярушкиной уже запущена в милицию, значит, жена Пластова могла знать о моем существовании. Ведь кто-то сообщил ей об убийстве мужа. Кто-то вызвал во Владимир. После рассказа Валентины я не сомневаюсь, что странная мужиковатая женщина, которая оказалась в одном купе со мной, была именно Ирина Пластова. И теперь понятно, почему она смотрела на меня сущим зверем!

Понятно? А почему, собственно? Откуда она знала, что я – это я? О да, конечно, проводница прочла вслух мою фамилию, но попутчица начала демонстрировать свою антипатию сразу, только увидела меня!

А может, я просто очень мнительна? На воре шапка горит, в том состоянии, в каком я находилась вчера, мне все казалось подозрительным. На самом деле многое объяснимо элементарным хамством. Или стрессом, в котором она находилась, узнав о смерти мужа. А все демарши Пластовой против меня начались после того, как прозвучала моя фамилия. Подсунутый мне мобильник. Попытка устроить скандал и вызвать охрану. Она лезла из кожи вон, чтобы сдать меня в милицию, привлечь внимание к моей фамилии!

Секундочку. Но… если она знала, кто я, если ей сообщили, что в убийстве ее мужа подозревается некая Ярушкина, зачем было именно что лезть вон из кожи? Почему бы просто не подойти к проводнице, к начальнику поезда, к начальнику охраны, не позвонить во Владимир, в вокзальное отделение милиции и не сообщить, что в одном купе с ней – преступница? Зачем надо было устраивать весь этот спектакль?!

– Алена, ты что? – слышу рядом перепуганный голос. – Тебе плохо?

Открываю глаза и разгибаюсь. Оказывается, под гнетом своих бессмысленных размышлений я натурально согнулась в дугу.

– Ничего, просто голова разболелась, – бурчу, уворачиваясь от озабоченного взгляда Валентины. И вдруг до меня доезжает, что если моя вчерашняя эскапада с пожаркой имела успех, то не кто иная, как моя новая знакомая, расхлебывала заваренную мною кашу.

Совесть опять начинает пощелкивать зубками.

Лежать! Я еще пока не поняла, среди друзей или врагов нахожусь! Пока надо затаиться и выжидать.

– Извини, я тебя тут бросила. Понимаешь, это звонила сторожиха нашего дачного кооператива, – тараторит Валентина. – Мы с ней дружим. И я еще две недели назад обещала к ней приехать. Главное, позвонила из консультации, сообщила, что буду сегодня. Я практически уже собралась ехать, а тут эта Иванова, или как там ее…

Тактичность всегда была моим ярко выраженным качеством. А также мнительность и самокритичность. И поэтому я отчетливо слышу в словах Валентины подтекст: «А тут эта писательница Дмитриева, или как там ее…»

С одной стороны, я ее вроде спасла от ненормальной добывательницы зеленого очечника. С другой стороны, съела в доме весь зефир…

– Ой, Валентина, я прекрасно понимаю, – подхватываюсь я. – Все было чудно, классно, необыкновенно, замечательно, но мне, честно, уже пора.

Строго говоря, мне нисколько не пора. Время едва подбирается к шести вечера – день нынче просто резиновый. До рандеву с Долоховым еще три часа. Появляться у него раньше времени у меня больше нет желания. И я знаю почему! Кажется, появился шанс открыть еще одну его секретную папку. Похоже, я нашла второе ключевое слово! Сейчас мне больше всего в жизни хочется включить мой боевой ноутбук. Однако я не могу сделать это здесь! Неужели придется идти домой?

Страшно. Прежде чем поговорю с Долоховым – страшно!

Господи, куда податься? Не хочу появляться ни у кого из своих знакомых. Не могу сейчас вести досужие разговоры, отвечать на никчемные вопросы.

– Погоди! – ловит меня за руку Валентина. – Ты решила, что я тебя выгоняю? Да брось ты! Это совершенно невозможно. Слушай, ты сегодня вечером очень занята?

– А что такое? – настораживаюсь я.

– Поехали со мной в Лопушки, а? На машине всего час езды. Ну поехали! Очень тебя прошу!

На миг меня охватывает такое желание оказаться где-нибудь вдали от шума городского, что даже слеза прошибает, честное слово. Выйти ночью из деревенского дома, посмотреть в небо, усеянное частыми ясными звездами, словно кто-то жемчуг просыпал из лукошка… Стоп, а можно ли представить себе лукошко жемчуга? О господи, Алена, ну оставь ты свое девье занудство! Не цепляйся к словам! Какая разница, на что будут похожи звезды? Главное, их будет много – над деревнями звезд всегда больше, чем над городами. Да-да, опять смысловой прокол: не звезд больше, а небо чище. Короче, до смерти хочу стать под звездным небом, вволю, до тихого головокружения, на него насмотреться, потом зажмуриться и слушать, как ветер шумит в голых ветвях: даже хорошо, что еще далеко до листвы, потому что, когда деревья одеты, шуршит именно листва, а в голых ветвях слышен его истинный, вольный голос…

Как странно сформулировалась моя мысль. До смерти хочу… То есть я хочу успеть сделать это до смерти? Последнее желание приговоренного?

Меня пробирает озноб. Тьфу ты, что за чушь лезет в голову! С другой стороны, я вот уже который день иду по самому по краю…

Все, не думать об этом. Забыла обо всем плохом – на счет «три». Раз, два, три!

– А ты туда надолго собираешься? У меня вообще-то дела в городе. В девять важная встреча. Я смогу вернуться автобусом, если ты решишь задержаться?

Валентина взглядывает на меня исподлобья. На секунду пугаюсь: а вдруг Долохов не скрыл от нее шантажа некоей Ярушкиной? Но тут же успокаиваюсь: для нее я не Ярушкина, а Алена Дмитриева. Можно быть совершенно спокойной.

– Знаешь как? – говорит Валентина рассудительно. – Давай сейчас не будем ничего решать. Приедем, поужинаем с бабой Пашей. Она там грандиозную жареху готовит. Ты не постишься, надеюсь?

Что-то в ее тоне останавливает меня от того, чтобы признаться в этом. Качаю головой.

– Ну и ладно, – улыбается Валентина. – Я, правда, пыталась, но сегодня, чувствую, охотно согрешу. Короче, поедим у бабы Паши, потом дойдем до нашей дачи, посмотрим, как там дела…

Мы обе одновременно смотрим в окно. Уже начинает смеркаться. Вряд ли мы успеем что-то разглядеть, когда доедем…

– Да фиг с ней! – машет рукой Валентина. – Баба Паша говорит, там все нормально. Просто малость прогуляемся по свежему воздуху – и, если захочешь, вернемся домой. Будешь в городе к девяти, ну, может, на полчасика опоздаешь. А может быть… – она делает интригующую паузу, – баба Паша баньку натопила. Ох и баня у нее! Стоит над излучиной речки, на другом берегу лес, тишина, небо там – с ума сойти, звезды… Попаримся в баньке, переночуем у сторожихи, утром по лесу погуляем. Хочешь? А в перерывах все эти безумные загадки попробуем поразгадывать. А свое свидание ты вполне сможешь по телефону перенести. У меня есть мобильник.

– Да у меня есть свой, – говорю я.

– Алена, – чуть не хнычет Валентина, – ну поехали, а? Честно тебе говорю, не пожалеешь! Такая разрядка – ну просто как по заказу.

Я знаю, что соглашаться не следует. Но я… соглашаюсь!

В свое оправдание могу выставить только один довод: «Вдруг удастся что-нибудь узнать у нее про Долохова?»

Ню-ню…

Конечно, искать кого-то в такой толчее – практически бессмысленно. Долохов понимал, что притащился сюда больше для самоуспокоения, чем для чего-то толкового. И все же пришел, встал на платформе и начал всматриваться в лица пассажиров, выходящих из девятого вагона. Следовало здесь, в Нижнем, довести до конца то, что они начали во Владимире. Нельзя упустить даже малого шанса на то, что Валентин ошибся и просто не заметил Ярушкину.

Правда, его пробежка по вагонам на стоянке во Владимире была такой стремительной, что это вполне могло случиться. Именно поэтому Долохов дал совершенно четкие указания своему единственному «подчиненному»: снова и снова мотаться по поезду, продолжая поиски. Потому что Ярушкина – особа до такой степени хитрющая, что с нее станется и замаскироваться, и переодеться. Валентину было велено в случае обнаружения «противника» (честное слово, достала она Долохова, просто достала, теперь он смотрел на нее почти как на врага, на эту фам фаталь!) в контакт не вступать, а вести отдаленное наблюдение и, главное, немедленно информировать «командование».