Дамочка с фантазией - Арсеньева Елена - Страница 68

– Ой, здрасьте, баба Паша. Рада вас слышать.

Я разочарована. Честно говоря, думала, что это позвонил Долохов…

Да, моя новая подруга оказалась не в меру болтлива. Но кто бы мог подумать, а?! Угодила я из огня да в полымя. Еще слава богу, что меня стерег муж этой Валентины, а не она сама. А он, получается, и впрямь «милый мой бухгалтер»! Нет, это просто полный песец! Нашла я, честное слово, кого спасать от этой Ивановой-Дарзиной, сумасшедшей «проводницы»! С другой стороны, история с очечником преинтереснейшая. Может, пригодится для нового романчика. Особенно классно про цыган, которых Иванова наняла ограбить докторшу. Но что за комиссия, создатель? Что за надобность была прятать этот паспортный листок? Что такого ужасного в сведениях о двух браках Олега Пластова? Может быть, конечно, он скрывал от приемного сына, что Ирина Петровна – не его мать? Но они поженились в 1993 году. Насколько я помню, Сергею Пластову было двадцать лет, когда он погиб. Значит, десять лет назад ему было десять. В этом возрасте ребенка трудно обмануть в таком вопросе!

А ведь Сергей погиб. Какой смысл именно сейчас заниматься старинными бракоразводными процессами?

Все-таки у меня не голова, а какая-то электронно-вычислительная машина. Я мгновенно углубляюсь в анализ «поступившей информации», но пока вопросов слишком много, я их не могу переварить. Да еще пытаюсь краем уха слушать довольно бестолковый разговор Валентины с какой-то бабой Пашей. Она усиленно зазывает Валентину к себе в гости, расхваливает ей баньку, смородиновую наливочку и свежайший ливер, который ей нынче привез племянник, забивший свинку. Обещает жареху из печенки и легкого…

При упоминании о еде мой грешный желудок начинает ностальгически сжиматься. Это отнюдь не то, что может позволить себе перманентно худеющая дама-шейпингистка, но боже ж ты мой, какая же это вкуснотища… С картошкой, с капустой-однодневкой, которую нигде в мире не делают так превосходно, как в Нижнем, да и вообще нигде в мире больше не делают!

Ага, особенно в разгар Великого поста печенка и легкое – самая та еда!

Чтобы не искушаться попусту, осторожненько опускаю трубку на рычаг и с усилием поворачиваю свои мысли в сторону сугубо интеллектуального пиршества. На меня сегодня навалилось столько открытий, что даже моя «персональная ЭВМ» стала давать сбои.

Как Дарзина узнала, что очечник попал к Валентине? Ну, это я попытаюсь выяснить у самой Валентины.

Хотя… какая мне разница? Меня гораздо больше должно волновать другое: ведь я, кажется, знаю, кто убил Олега Пластова. «Проводница» – а именно Лариса Дарзина. Не могу придумать, по какой другой причине она возникла бы в том роковом вагоне. Меня мало волнует, каким образом она там оказалась в роли проводницы. Она гораздо более реальная кандидатура на роль убийцы своего бывшего мужа, чем я, которая его никогда в жизни не видела. О господи, наконец-то я все понимаю… На меня обрушилась случайность – одна из тех, которые я обожаю, которые живописую в своих романах, искусный подбор этих случайностей я считаю основой всякого мало-мальски приличного детектива. Однако на моем пути оказалась не рафинированная выдумка досужей писательницы – а роковое стечение обстоятельств, подобное цунами, смертоносной волне, которая сминает человека, как спичечный коробок, с такой же легкостью и нерассуждающей жестокостью обрушивает его дом – и все это тащит в ревущее море…

Моя вина только в том, что кассир на Нижегородском вокзале продал мне билет именно в то восьмое купе именно на тот рейс «Ярмарки». Окажись на моем месте любой другой человек, случайность-цунами обрушилась бы на него. Он тоже был бы обречен глотнуть отравленной водички, а потом проснуться в компании с трупом. Любая другая женщина увидела бы напротив себя голое тело с… Противно вспомнить! Окажись там молодой парень, не исключено, что и для него была бы приготовлена та же картина: якобы столкнувшись с нетрадиционными пристрастиями господина Пластова, он не сдержал ярости. Окажись там мужик постарше, определенно была бы инсценирована смертоубийственная пьяная драка. Да, Лариса Дарзина хорошо все продумала!

Стоп! Я сжимаю руками виски. Совершенно так же сидела несколько минут назад Валентина. Классический жест, чтобы заставить голову работать получше! И помогает…

Не верится, что Лариса Дарзина сама способна заплести такую уж несусветную интригу. Эта женщина полубезумна, у нее такой вид, словно она только что из психушки сбежала. Она в этом деле была только сообщницей полного, бабоватого человека в форме железнодорожника, с лицом, заросшим черной щетиной. Несмотря на свою внешнюю рыхлость, он обладал немалой силой. Я же помню, как он схватил меня, как стремительно протащил по вагону и вытолкнул из двери.

Кто он Ларисе? Новый муж? А что, если это настоящий отец Сергея? Ведь за кем-то она была замужем прежде, чем вышла за Олега? От кого-то родила сына?

Я не знаю, кто этот «железнодорожник». Может быть, не узнаю никогда. Но в одном я практически уверена – это не Долохов. Насколько я поняла, Залесские и Долохов очень дружны. Одно исключает другое, Лариса исключает Валентину – и наоборот. Или Долохов дружен с Валентиной – или он сообщник Ларисы и убийца Пластова.

Я давлю на виски еще сильнее. Зажмуриваюсь и изо всех сил пытаюсь вспомнить… Лицо железнодорожника – черные глаза, расплывшиеся черты, усы, черные взъерошенные волосы, неопрятная щетина, из-за которой лицо почему-то кажется грязным. Конкретно не помню ничего – только общий очерк. Мрачный, пугающий, зловещий. Но почему-то в моей памяти с той же ночью связан очерк другого мужского лица, наклонившегося надо мной. При воспоминании о нем у меня в сознании возникает запах автомобиля, отзвук далекой музыки. Я даже припоминаю эту мелодию. Она часто звучит в моем любимом радио – «Радио 7 на семи холмах»… Ну да, это Марк Алмонд! «A lover spend», «Отвергнутый любовник» – одна из самых красивых песен, которые я знаю. У незнакомого мужчины, который возникает в моей памяти одновременно с этой мелодией, четкие, даже резкие черты, темные глаза, напряженно сошедшиеся к переносице брови, растрепанные русые волосы. У него выбритые щеки и нет никаких признаков усов или бороды.

Может быть, это и есть Долохов? Может, он и в самом деле спас меня? Подобрал около путей, где я валялась… под насыпью, во рву некошеном, лежит и смотрит, как живая, в цветном платке, на косы брошенном, красивая и молодая! Подобрал, значит. Привез в Нижний. Попросил своих друзей присмотреть за мной, пока уехал по каким-то своим делам. А я в благодарность за спасение обчистила его компьютер и вызвала пожарку. Черт… я ведь еще не знаю, чем кончилось дело с вызовом пожарной бригады!

Меня начинает потихоньку угрызать совесть. В принципе, моя совесть – существо дрессированное. Стоит на нее покрепче цыкнуть, как она вспоминает свое место. Вот и сейчас ее мгновенно утихомиривает следующий разумный довод: а почему Долохов не обратился, найдя меня, в милицию? Почему тайно привез в Нижний?

Лет пятнадцать назад я бы на полном серьезе допустила, что он настолько прельстился моей неземной красотой, что не в силах был со мной расстаться. Сейчас мое самомнение значительно потрепано минувшими годами, я могу только мысленно возблагодарить Долохова за то, что он не сдал меня ментам. Иначе мне отродясь не отбрехаться бы от версии, которую, не сомневаюсь, преподнесли Лариса Дарзина и ее сообщник: кокнула-де случайного любовника, а потом с перепугу, потеряв голову, попыталась спрыгнуть на ходу с поезда – и убилась. То-то Лариса Дарзина смотрела на меня сегодня как на ожившего мертвеца! В ее понимании я таковой и являюсь!

Или таковым? Как применить это слово по отношению к женщине? Женщина – оживший мертвец? Или ожившая мертвец? Аналогичный лингвистический прикол: женщина – большой молодец? Большая молодец? Или вообще – большая молодица?!

Стоп, стоп, погоди. Стоит начать упражняться на темы великого и могучего, как немедленно потеряешь всякую способность к логическому мышлению. А мне оно сейчас необходимо!