Огнерожденный - Афанасьев Роман Сергеевич - Страница 34

Потом Марион стал расспрашивать Фараха о семье, о родителях. И тогда подмастерье соврал. Первый раз соврал прямо в лицо жрецу, желавшему ему только добра. Соврал, чтобы остаться в живых, стать жрецом и искупить грехи своего рода. Сказал, что не помнит родных. Что он подкидыш и воспитал его деревенский кузнец. Что родился и вырос в Эшмине, маленькой деревеньке на самом юге Каван-сара. И это было правдой. Почти. Фарах действительно не знал родных. И действительно кузнец относился к нему как к сыну. Вот только воспитал его дед Тейрат – дважды вероотступник, еретик, Темный Жрец, изменивший своей вере, а потом и новым братьям во грехе. Об этом подмастерье умолчал.

Поговорив с Фарахом еще немного и убедившись в том, что парень в своем уме, довольно образован, и действительно сирота, брат Марион остался доволен. Он то знал, что такое встречается редко. Большинство его воспитанников, до поступления в приют, были тупы как пробки от леаранских бутылок и довольно агрессивны. Сирот воспитывает улица, а она учит одному – выживает сильнейший. Вдобавок, часто, Всеблагой Энканас награждал избранных не только даром Огня, но и слабоумием. Южанин же оказался силен, достаточно умен, и вдобавок имел дар. Такие встречались не часто. Об этом, Марион, разумеется, ничего не сказал Фараху. Тот узнал это сам, много позже, прожив в приюте несколько месяцев.

Но тогда, когда уже прошла страшная ночь, и занимался рассвет нового дня, довольный брат-покровитель приюта не сказал ничего. Просто похвалил Фараха и сдал его на руки брату Састиону, старшему воспитателю. Тот осмотрел новичка с ног до головы, сухо поприветствовал, а потом отвел в приют.

Это оказался большой двухэтажный дом, располагавшийся за высоким каменным забором, стоявший довольно далеко от Великого Храма. Большие ворота, сделанные из дубовых досок, охранял одинокий страж – пожилой копейщик, отслуживший свое и доживавший век при приюте. Он окинул подозрительным взором Фараха, кивнул Састиону и распахнул перед ними небольшую калитку в воротах.

Войдя во двор, Фарах понял, что жутко устал от всего, что случилось с ним. Устал от смертельной угрозы, от путешествий, от неопределенности. Фарах хотел получить передышку, найти уголок, где можно было бы побыть одному. Кажется, судьба, наконец, сжалилась над ним, и подарила ему новый дом. А может, Всеблагой все же услышал его мольбы и простил его.

Фарах вздохнул и пошел по каменным плитам двора, вслед за Састионом, ощущая как уходит напряжение последних дней. Он смотрел в будущее с опаской, не зная чего ожидать от нового дома, но ему очень хотелось верить, что все образуется и здесь он, наконец, обретет покой. Он вошел в двери приюта надеясь на лучшее, и его ожидания сбылись. Он стал воспитанником и нашел то, что искал.

В приюте Фараху понравилось. Сразу. Здесь жилось легче, чем скажем в Эшмине. Вставать можно поздно, ложиться рано, да и кормят досыта. Каждому воспитаннику была отведена маленькая комнатушка, куда влезали всего-то: жесткий узкий топчан, стол для занятий и табурет из плохо обструганных досок. Тесно, но зато есть свой собственный угол. Кормили три раза в день: кашей, тушеными овощами, иногда и вяленым мясом быков, жестким как подошва сапога. Без изысков, но сытно. Кроме того, когда пришла зима, Фарах по достоинству оценил старый дом, в котором жили воспитанники. Оказалось, что в толстых стенах проложены трубы, а по ним шел теплый воздух. Его давали печи, установленные в подвале. За ними приглядывал Таг – охранник приюта. С печами было много возни, но все труды окупалось, в комнатах воспитанников было тепло. Не то что бы жарко, но – тепло. Никто из ребят не мерз, если вовремя успел обзавестись теплым одеялом. Оказалось, что здание строили в одну из тех редких зим, когда в Таграме выпало много снега. Строители расстарались для жрецов на славу, предусмотрительно позаботившись о системе отопления. Нынче, лет через полста, и воспитанники, и воспитатели, вспоминали их добрым словом.

Фарах попал в старшую группу. Воспитанники – два брата с юга Сальстана и двое таграмских сирот, встретили его довольно приветливо. Все они умели читать, писать, знали молитвы и были, скорее, молодыми мужчинами, а не мальчишками. Братья – Сасим и Васка, доучивались последний год. Им уже исполнилось по девятнадцать лет, и летом их должны были отправить в Храмовое Училище. Там, после посвящения, братья стали бы послушниками. Поначалу они очень смутили Фараха тем, что держались надменно и почти не разговаривали с ним. Сасим и Васка уже считали себя почти жрецами и старались держаться соответственно – гордо, независимо, и подчеркнуто вежливо, как и полагалось вести себя жрецам при общении с простыми смертными. Потом Фарах все же к ним привык, хотя братья оказались на редкость набожными и серьезными ребятами, без чувства юмора. Но не злыми, просто гордыми. Зато таграмцы – Грендир и Килрас, наоборот имели непоседливый и задорный нрав. Так и норовили вляпаться в какую-нибудь неприятность. С ними Фарах сошелся быстро, не посмотрев на то, что оба были чуть младше него. Возраст не помеха, раз нашлось много общего. Фараху было с ними интересно и этого было достаточно.

Грендир – бывший воришка карманник, чернявый паренек небольшого роста, пронырливый и непоседливый, оказался хорошим собеседником. Знал множество баек, историй, анекдотов и не уставал трепать языком. Фараху он напоминал Танвара. А вот широкоплечий здоровяк Килрас, оставшийся сиротой в раннем детстве и помогавший приютившему его кузнецу, оказался молчуном. Но с ним Фарах тоже нашел общий язык. Два кузнечных подмастерья всегда могли найти тему для разговора. Кузня, молот, меха… Тяжелая рука мастера. Все это сближало, и даже когда Грендир молчал, Фараху было приятно просто посидеть рядом.

Появление Фараха неожиданно сдружило и Грендира с Килрасом. Если раньше, из-за разности характеров, они едва общались, то теперь троица была почти неразлучна. Новичок послужил связующим звеном между здоровяком-молчуном и болтуном-пронырой. Два полюса, получив центр тяжести, сошлись и уравновесили друг друга, образовав дружную компанию. Теперь приятели все делали вместе: сидели на занятиях, гуляли, отбивались от городских мальчишек, дразнивших сирот "колченогими". От чего именно так – никто не знал, даже сами городские. Но воспитанники, как и положено, обижались и отвечали на шутку шуткой, а на удар ударом.

Так же Фараху понравились и занятия. Утро начиналось, разумеется, с молитвы. Все воспитанники, старшие и младшие, по утру собирались в большом холле приюта и молились Энканасу о ниспослании тепла и блага на светлый город Таграм. Потом расходились по комнатам, на занятия. С каждой группой занимался свой преподаватель. Занятия у старших вел сам Састион – настоятель приюта. Это был высокий и худой таграмец, поджарый и вечно напряженный, как натянутая струна. Он являлся обладателем замечательного носа, длинного, чуть загнутого и острого словно клинок. Обликом он был похож на каван-сарца, но родился и вырос в Таграме, хотя глаза у Састиона были почти черные, как у настоящего масунца. Фарах, все же, думал, что у настоятеля в роду было много южан, поэтому про себя считал его земляком. Как все воспитатели и воспитанники Састион тщательно брился, и на его остром подбородке, составлявшим прекрасную пару носу, никогда не видели щетины. Он был настолько худ, что младшие воспитанники называли его "жердиной". Одевался обычно в простую рыжую жреческую тогу, полинявшую и заштопанную в десятке мест. Састион был очень аккуратен, любил чистоту и порядок, вдобавок, не переносил роскоши, излишеств. Часто бывал строг с воспитанниками, но вместе с тем разумен и справедлив. Никогда не бранился попусту, но за дело мог наказать сурово. К Сасиму и Васке старший воспитатель благоволил, а к "веселой троице", как прозвали послушники Грендира, Килраса и Фараха, относился с прохладцей. Но лишних придирок себе не позволял.

Вообще учеба Фараху очень нравилась. Иногда даже больше, чем работа в кузне. Он раньше и не подозревал, что в мире есть столько интересного. Поэтому на уроках он жадно слушал преподавателя, стараясь запомнить все, что услышал. И совершенно не понимал Грендира, откровенно бездельничающего на занятиях.