Маньчжурская принцесса - Бенцони Жюльетта - Страница 17

– Великолепно! – воскликнула генеральша. – И это вам ни о чем не говорило?

– Вначале – да... Это было, как сон. Но до меня быстро дошло, что выйти замуж за Григория – значит полностью потерять свою свободу и оставить театр. А я... я обожаю театр. Тем более, что дела у меня там хорошо пошли. Григорий же шагу мне не давал ступить, я все время была под наблюдением...

– Он находился постоянно подле вас? – спросила Орхидея, чувствовавшая, что ей эта история, так отличающаяся от ее собственной, не безынтересна.

– Он-то нет, а вот его слуга Игорь был как приклеенный ко мне. Он следовал за мной повсюду, ожидал меня возле моей ложи, сопровождал к парикмахеру. Самостоятельно я уже и шагу шагнуть не могла. Вы можете себе представить, я просто задыхалась!

– Так сказали бы ему об этом, – выдохнула мадам Лекур. – Глупо вешать себе такой хомут на шею!

– Хотела бы я на вас посмотреть в этой ситуации! Если я, например, говорила, что хочу поехать повидать свою мать, то он уже приходил в неистовство. И когда он мне объявил, что мы уедем в Россию, где у него огромное поместье с многочисленной челядью и где много снега, мне стало ясно: я погибла. Там мы должны были пожениться. Вы представляете? Нужно было, чтобы я что-то предприняла...

– Ну и что вы сделали?

– Во время одной из репетиций я попросила подругу взять мне билет на вечерний поезд послезавтрашнего дня. После этого я назначила свидание со своим парикмахером. Безусловно, Игорь, который ни на шаг меня не покидал, отвез меня к нему. Но дело в том, что у Гаэтано есть задняя дверь, выходящая на улицу Вольнэй. Как только я приехала к парикмахеру, я сразу же послала за фиакром. Потом заплатила сумму, которую была бы должна, и выскользнула от него, как только подошел экипаж, села в него и отправилась на вокзал... Дальнейшее вам известно!

– Я вижу, он вас быстро отыскал, – промолвила Орхидея.

– Да уж! Ума не приложу, как ему это удалось. Возможно, проболталась моя подружка Фернанда, а может, он это выведал у Гаэтано, с которым я давно знакома, мы с одного места с ним.

– Вы итальянка? – спросила генеральша.

– Нет, я приехала из Ниццы, там моя мама продает цветы. Но только это Григорию неизвестно. Он думает, что я дочь одного лионского фабриканта шелковых изделий, который якобы отверг меня, когда я захотела заняться театром. Слава богу повезло, что он не отправился прямо к нему, чтобы попросить моей руки!

– А сейчас-то мы его оставили именно в этом городе, и ему эта мысль может прийти в голову!

– Ну, мне это уже безразлично! Я хочу лишь одного: больше никогда его не видеть. Не думаю, что он сможет меня отыскать. Во всяком случае, это было бы крайне удивительно. Здесь никому неизвестно, кто такая Лидия д'Оврэй...

– Значит, это ваше ненастоящее имя? – спросила Орхидея.

– Меня зовут Репарата Гальола. Попробуйте-ка с таким именем сделать карьеру в театре!

– Но если вы возвращаетесь в Ниццу, то, значит, вы отказываетесь от сцены?

– Лишь на время, не более того! Я, возможно, найду место в Монте-Карло или в Италии. Во всяком случае, у меня есть деньги и я могу подождать. А Григорий, Григорий в конце концов вернется к себе в Россию. Но хватит обо мне! Я хотела только сказать, что никогда не забуду того, что вы для меня сделали. Вы, можно сказать, спасли мне жизнь!

– Вы так думаете? А мне кажется, что этот человек вас любит и он очень несчастен!

В ответ Лидия уж как-то слишком вольно пожала плечами и с некоторой развязностью бросила:

– Любовь, любовь! Так можно далеко уйти. Как вы меня представляете в образе важной русской дамы?

– А почему бы и нет! Элегантности вам не занимать...

– Да, конечно, я знаю, я могу пустить пыль в глаза на некоторое время, но потом все равно откроется, что мне далеко до породистых кровей. Григорий сам в итоге пресытится своей «голубкой». И что тогда, что будет со мной, затерянной в глуши степей?

– Ну вот, начинается, – сказала со смехом старая женщина. – А кстати, вам известно, что там теперь ходит поезд через всю Россию и Сибирь до самого Владивостока?!

– Этого для меня маловато! Мне нужно солнце или на улице, или на подмостках! Еще раз спасибо, госпожа принцесса! Очень сожалею, что вы так далеко уезжаете и у меня больше не будет случая повидать вас. Китай – это еще почище, чем Россия, но, по сути, вы поступаете точно как я: вы же возвращаетесь к себе? Я вам желаю счастливого пути... и много, много счастья!

Орхидея дала бы много, чтобы Лидия была более сдержана в излиянии своей благодарности и поэтому, когда не в меру болтливая мадемуазель собралась уходить, она испытала некоторое облегчение и стала готовиться к ответам на вопросы, которые вот-вот должны были на нее посылаться. Однако, к великому ее изумлению, госпожа генеральша не задала ни одного, она лишь с видимым удовольствием продолжала смаковать оставшиеся капли спиртного.

Затем она поднялась, чтобы откланяться и пожелать спокойной ночи хозяйке купе. А та, в свою очередь, не смогла удержаться и задала сама, возможно, неосторожный, но сильно мучивший ее вопрос:

– А как вы догадались, что я не китаянка, а маньчжурка?

– Мой покойный муж работал в Тиньцзяне в течение многих лет. Именно там я и научилась различать. Это элементарно, когда хорошо знаешь оба народа...

– А вы любили Китай?..

– Даже очень! Но зачем же употреблять прошедшее время, я его люблю и сейчас! Спите! Увидимся с вами в Марселе...

Со вздохом облегчения Орхидея закрыла дверь, расшатавшуюся от ранее полученных ударов князя Григория. Теперь уже уверенная, что больше никто не набросится на проводника, Орхидея с удовольствием потянулась к кровати и тут же заснула. Такого тяжелого дня у нее не выдавалось даже в дни осады. Выспаться – это было сейчас лучшее, на что она могла претендовать.

А в это время, одернув свою спутницу, продолжавшую неизвестно почему настаивать на пока еще не прекратившемся, как она считала, нападении террористов, Агата Лекур вышла от себя, чтобы поболтать немного, как завсегдатай этого поезда, с Пьером Бо, которого она давно знала. Ее любопытство, безусловно, разгорелось, и она желала прояснить некоторые темные места из странных высказываний мадам Бланшар и непонятных фраз, оброненных певичкой.

В ее голове уже выстроилась целая цепочка вопросов, которые в общем сводились к одной мысли: «Что эта очаровательная молодая женщина на самом деле собирается делать в Марселе?»

Прекрасно зная проводника, она не могла не понимать, что из-за его скрытности надеяться на откровенность не приходится. Он довольствовался повторением слов самой Орхидеи:

– Она едет к мужу...

– Ага, значит они вдвоем едут в Китай?

Пьер, так привыкший к неожиданным вопросам пассажиров, на этот раз лишь пожал плечами.

– Это она вам сама сказала, – отвечал он спокойно.

– Да нет, это театралочка. Это она благодарила ее и сожалела о том, что та скоро уезжает на Дальний Восток и что она не сможет больше ее увидеть. А что вы об этом думаете?

На это Пьер ответил лишь дежурной очаровательной и застенчивой улыбкой, так нравившейся пассажирам Средиземноморского экспресса:

– Может, это и так, на вашем месте я бы полагался на информацию, данную самой мадам Бланшар. У вас слишком пылкое воображение, мадам Лекур. Могу предположить, что вы чересчур увлекаетесь приключенческими романами.

– Хм... Я знала заранее, что вы ничего мне особенного не скажете, но я исходила из принципа, что нужно хоть чуть-чуть рискнуть, чтобы узнать хоть что-то. Вижу, мне лучше всего сейчас отправиться поспать, иначе получится, что за всю ночь я так и не сомкну глаз, а мадам Прайс скажет потом, что у меня помятая физиономия. Спокойной ночи!

– Позвольте я провожу вас. Хочу удостовериться, что в этом вагоне все в порядке.

Никаких звуков, кроме посапываний, в вагоне не раздавалось. Возвращаясь к себе, Пьер дотронулся до двери купе Орхидеи, чтобы проверить, все ли в порядке, а потом сел на свое служебное место. Рассказ об отъезде в Китай его заинтересовал. Неужели принцесса сказала это лишь для того, чтобы избавиться от ненужных вопросов? Насколько он знал ее, Орхидея не пожелала бы видеться с Лидией д'Оврэй, учитывая мнение Эдуарда, который не одобрил бы этих отношений. Иначе быть не могло! Но его внутренний голос не разделял этой уверенности столь категорично. А что если Орхидея на самом деле возвращается к себе на родину? Это разъяснило бы сразу же кучу вещей, например, почему она едет одна, без мужа, в то время как их никогда не видели порознь. А потом, у нее ведь нет никакого багажа... А что это значит? Да просто реакция влюбленной женщины, которой стало невмоготу переносить свое одиночество у себя дома и которая под влиянием минутного настроения в одно мгновение собралась без всяких чемоданов к своему мужу. Может быть, тут имеет место ревность? Да нет, тогда бы она поехала в Ниццу, куда поехал Эдуард.