Любовь, только любовь - Бенцони Жюльетта - Страница 48

Свадебное застолье проходило уныло, несмотря на усилия Юга де Ланнуа оживить обстановку. Катрин, которая сидела возле Гарэна во главе стола, почти не прикасалась к еде, которая застревала в ее горле. Гарэн и Катрин едва ли обмолвились словом во время обеда. Гарэн совершенно ее не замечал, как не замечал он, собственно, всех других присутствующих дам, предоставив им беседовать между собой. Он разговаривал на политические темы с Николя Ролленом, проявляя несомненный интерес к предстоящему посольству канцлера в Бург-ан-Брэсс, где бургундцам и приверженцам Карла VII предстояло попытаться договориться о мире в соответствии со страстными чаяниями герцога Савойского.

Страдания Катрин все усиливались, и к тому времени, когда слуги в пурпурно-серебряных ливреях внесли сладкое: вазу с вареньем, куски нуги и засахаренные фрукты, у нее было такое ощущение, что нервы вот-вот лопнут, как натянутые струны, и она спрятала дрожащие руки под скатертью. Через несколько мгновений, когда все встанут из-за стола, дамы проводят ее в брачный покой и оставят одну с человеком, у которого теперь была полная власть над ней. От одной только мысли, что ей придется прикоснуться к нему, у Катрин мурашки побежали по коже. Отчаянным усилием, призвав на помощь все свои силы, она пыталась изгнать из памяти постоялый двор во Фландрии, лицо, голос и страстный, властный поцелуй. Ее сердце замерло, когда она подумала об Арно и таких скоротечных мгновениях их любви. Что бы ни сделал Гарэн этой ночью, что бы ни сказал он, это в лучшем случае станет жалкой пародией на тот самый дорогой момент в ее жизни. Да и как может быть иначе, с горечью подумала она, если – а она уж знает это, без тени сомнения, – в лице Арно она встретила настоящую любовь, мужчину, для которого она была создана Богом.

Запел менестрель, аккомпанируя на арфе грациозным танцовщицам:

Моя Любовь, Владычица, Отрада,

Мне даже память о тебе – награда

За муки жизни от тебя вдали…

От этих печальных слов на глаза девушки навернулись слезы. Они были так похожи на эхо стенаний ее собственного сердца – как будто менестрель на мгновение позаимствовал ее голос… Сквозь пелену слез она взглянула на молодого человека и увидела, что он был очень юн, тонок и белокур, с выступающими коленками и детским лицом… В это время издевательский голос Юга де Ланнуа разрушил чары, и она возненавидела его за это.

– Что за мрачная песенка для брачной ночи! – воскликнул он. – Во имя Неба, молодой человек, разве ты не знаешь какого-нибудь веселого ронделя, которым можно было бы развлечь новобрачных?

– Это красивая песня, – вступился Гарэн. – Я ее не знаю. Где ты услышал ее, менестрель?

Юный певец вспыхнул, как девушка, почтительно преклонил колено и снял свою зеленую шапочку, на которой колыхалось перо цапли.

– От моего друга, если будет угодно вашей милости, который слышал ее по ту сторону Ла – Манша.

– Английская песня? Не верю, – сказал Гарэн презрительно. – Эти люди сочиняют лишь застольные песни!

– Если будет угодно вашей милости, песня эта из Лондона, но она французская. Его высочество Карл Орлеанский сочиняет баллады, песни и оды в своей английской тюрьме, чтобы скоротать долгие и утомительные часы. Эта песня стала известна за тюремными стенами, и мне повезло услышать ее…

Он бы продолжал и далее, если бы Юг де Ланнуа не вытащил свой кинжал и не прыгнул через стол, взметнув руку, чтобы поразить незадачливого менестреля.

– Кто это смеет произносить преданное анафеме имя Орлеана на бургундской земле? Проклятый дурак, ты дорого заплатишь за это!

Вне себя от гнева вспыльчивый друг Филиппа уже собирался заколоть менестреля, когда Катрин поднялась на ноги, не в силах сдерживать свои чувства ни на мгновение дольше.

– Довольно, господин рыцарь! Вы под моей крышей, и это мой свадебный ужин. Я запрещаю вам проливать здесь невинную кровь! Песню должно судить по красоте, а не по происхождению.

Ее голос, который дрожал от негодования, звучал ясно, как зов трубы. Воцарилась тишина. Рука ошеломленного Юна де Ланнуа опустилась. Глаза его, как и всех остальных гостей, были прикованы к молодой женщине. Она стояла очень прямо, касаясь стола кончиками пальцев и высоко подняв подбородок; глаза ее еще пылали гневом, но держалась она с таким достоинством, что никто из присутствующих не смел даже выразить удивление ее поведением. Красота Катрин никогда не сияла столь ярко, как в тот момент. Все присутствующие мужчины были поражены величественностью ее манер. Может, эта девушка и жила раньше в лавке суконщика, но царственная красота ее была достойна королевы.

Юг де Ланнуа, чьи бледно-голубые глаза светились странным блеском, медленно вложил кинжал в ножны, отпустил менестреля и подошел к столу. Он улыбнулся и преклонил колено:

– Простите меня, милостивая госпожа, за то, что я вспылил в вашем присутствии. Я молю вас о прощении и улыбке…

Когда Катрин увидела, что все взоры прикованы к ней, уверенность снова покинула ее. Она с легким замешательством улыбнулась молодому человеку и в растерянности повернулась к мужу.

– Скорее вам, мессир, надлежит принимать извинения. Простите, что я говорила за вас. Но надеюсь, вы будете…

Гарэн поднялся на ноги и взял ее за руку, чтобы прервать ее извинения и вывести из затруднения.

– Как вы справедливо сказали, это ваш дом… и вы моя жена. Я счастлив, что вы так поступили, ибо вы полностью правы. Будем же считать, что наши друзья согласны и позволят нам удалиться…

Румянец на щеках Катрин сменился смертельной бледностью. Ее рука задрожала в руке Гарэна. Неужели страшный момент наступил? Лицо ее мужа, безусловно, не наводило на мысли о сладостных любовных излияниях, но вел он ее тем не менее к брачным покоям.

Гости последовали сзади, возглавляемые шестью музыкантами, игравшими на флейтах и виолах. Охваченная волнением, Катрин быстро оглянулась на Одетту, которая шла за ней чуть позади в сопровождении де Ланнуа. В выражении ее лица она увидела теплое сочувствие и жалость.

– Тело не имеет значения, – сказала ей Одетта этим утром, помогая одеваться. – Момент физического соединения болезнен почти для всех женщин, даже когда они любят; однако же тем, кто не любит, иногда суждено полюбить потом.

При этих словах Катрин отвернулась, чтобы принять головной убор от одной из служанок. Несмотря на свою тесную, но все же короткую дружбу с Одеттой, она пока не решилась довериться ей и рассказать о своей тайной страсти к Арно де Монсальви. Она считала, может быть, и глупо, что если облечет свою тайну в слова, то и так уже смутный, отдаленный образ станет еще более призрачным, и разрушатся чары, привязывающие ее к возлюбленному-врагу.

…Мне даже память о тебе – награда

За муки жизни от тебя вдали…

Слова печальной песни эхом отозвались в ее сердце. Они казались особенно горькими сейчас, когда Катрин подошла к порогу брачных покоев. Еще несколько мгновений – и за ней захлопнется эта дверь.

Одетта ушла последней, оставив Катрин ждать прихода мужа. Прощальный сестринский поцелуй, мимолетная улыбка – и молодая женщина исчезла. Катрин знала, что Одетта должна возвратиться в свой замок Сен-Жан-де-Лонь, где ее ожидала дочь. Несмотря на снег и жгучий мороз, гости разъехались. Заночевали лишь Гийом и Мари де Шандивер, и их присутствие под одной с нею крышей было некоторым утешением. Тем не менее она вовсе не сожалела об отъезде де Ланнуа и Роллена.

Сидя на огромной кровати, на занавесях которой были вытканы сцены охоты, она вслушивалась в звуки отходящего ко сну дома. Постепенно все погрузилось в тишину, и в большой мрачной комнате слышны были только потрескивание огня в огромном каменном камине и зевки одной из собак у кровати. Вторая собака спала, положив голову на лапы.

Еще утром каменные стены ее довольно аскетически обставленной спальни завесили новыми драпировками, которые прикрыли узкие окна и скрыли из виду пустынные снежные равнины под черным небом. По полу разложили несколько любимых Гарэном бурых медвежьих шкур, что не только спасало от холода, но и делало круглую комнату, расположенную в башне, более красивой и уютной. Ярко пылавший огонь отбрасывал блики, и от камина исходил такой жар, что Катрин чувствовала, как по ее спине струится пот, но сцепленные руки по-прежнему были холодны как лед. Она напрягла слух, чтобы уловить звук шагов в коридоре.