Катрин и хранитель сокровищ - Бенцони Жюльетта - Страница 40

— Она будет жить у меня, — перебила Эрменгарда. — Неужели вы полагаете, что я намерена предоставить ее назойливому вниманию старых торговок рыбой из квартала Нотр-Дам? Там будет немало таких, кто возрадуется падению государственного казначея. Я не уверена, что Катрин будет в полной безопасности в подобном буржуазном окружении.

У Руссэ не было возражений. Он дал Катрин разрешение проживать в особняке Шатовилэнов. Надо сказать, что в последнее время отношение молодого капитана к Катрин стало необычно сдержанным. Его заботило, что он не мог теперь понять, как с ней обращаться: как с любовницей своего повелителя или как с женой преступника? Он втайне поведал о своих затруднениях Эрменгарде.

— Я больше не знаю, на чьей я стороне, графиня.

Монсеньор Филипп приказал мне охранять госпожу де Брази и предотвращать любые покушения на ее безопасность со стороны ее мужа, но ведь он ничего не знает обо всех этих последних событиях. Он все еще в Париже, и мне остается лишь гадать, как такой благочестивый человек воспримет известие о нападении Брази на монастырь! Он придет в ярость, и я боюсь, что его гнев падет и на молодую госпожу, — он может подумать, что она тоже частично в ответе за это дело, что она даже была сообщницей…

— Вы, должно быть, не в своем уме, молодой человек!

Разве вы забыли, как сильно герцог любит Катрин? Его сердцем правит она, и только она!

Жак де Руссэ почесал в затылке. Он был явно смущен и смотрел в сторону.

— Видите ли… Я больше и в этом не уверен тоже. Говорят, что он обхаживал в Париже прекрасную графиню Солсбери. Вы знаете его не хуже меня. Он непостоянен и страстно увлечен женщинами. Мне трудно представить себе чтобы он мог быть верен одной из них достаточно долго. Госпожа Катрин находится в очень щекотливой ситуации, и ее нынешнее положение не улучшает ее шансы. Я боюсь…

— Вы боитесь за свое собственное будущее! Вы боитесь сделать неверный шаг, не так ли? — язвительно добавила Эрменгарда. — Для военного человека вам явно недостает храбрости! Что ж, может быть, я и не солдат, но в данном случае у меня храбрости предостаточно: я намерена принять Катрин под свою крышу и обещаю ей свою защиту. Если герцог будет возражать, у меня найдется что сказать ему! Вы можете поступать с собственностью де Брази как угодно, но будьте добры прислать мне личную служанку Катрин и ее врача-мавра вместе с двумя его рабами, а также личные вещи госпожи де Брази: одежду, драгоценности и тому подобное. Вот! А об остальном я позабочусь. Никто никогда не скажет, что Шатовилэны не знают, что такое дружба. И если Филипп попытается причинить этому ребенку еще какой-либо вред помимо того, что уже причинил, то ему придется иметь дело со мной! А я не люблю бросать слов на ветер!

Больше сказать было нечего; Руссэ сдался. Графиня, как он прекрасно знал, и в самом деле была способна выполнить свои угрозы и начать третировать герцога, будто маленького гадкого мальчишку. Покидая Сен-Син, молодой капитан думал про себя, что он не хотел бы находиться в шкуре герцога, если тот попытается скрестить шпаги с этим своим ужасным вассалом. Сам Жак лучше бы принял бой со всей турецкой армией, чем с разъяренной госпожой де Шатовилэн…

Катрин и Эрменгарда должны были покинуть монастырь на следующий день. Катрин очень нуждалась в хорошем ночном отдыхе, и графиня решила, что благоразумнее будет не возвращаться в Дижон прямо вслед за Гарэном, закованным в цепи. Когда утром обе женщины, простившись с настоятелем, забирались в носилки, Катрин, к своему изумлению, увидала идущего к ним Ландри. После окончания той битвы она видела его очень редко. Тогда он трогательно обнял ее, однако прервал ее излияния благодарности и быстро удалился в келью, которую настоятель предоставил в его распоряжение. Катрин приписала его необычайную бледность и дикое выражение лица утомлению, вызванному поездкой и последующим сражением. Но сегодня он выглядел еще хуже.

— Я пришел проститься с тобой, Катрин, — сказал он.

— Проститься? Но почему? Я думала, ты поедешь с нами в Дижон.

Он покачал головой и отвернулся, чтобы она не могла увидеть выступившие на его глазах слезы.

— Нет, я не буду возвращаться в Дижон, — сказал он. Я оставляю службу.

Наступила тишина. Катрин пыталась осознать смысл того, что произнес сейчас Ландри.

— Оставляешь герцогскую конницу? Ты сошел с ума!

Тебе что, плохо в ней? Может быть, кто-то тебя обидел или ты устал служить монсеньору Филиппу?

Ландри покачал головой. Несмотря на все его усилия, по его смуглым щекам покатились две крупные слезы. Катрин стояла как громом пораженная. Она никогда раньше не видела его плачущим. Он всегда встречал жизнь с таким непоколебимым упорством и был заразительно жизнерадостен.

— Я не хочу, чтобы ты был несчастлив! — страстно вскричала она. — Скажи мне, что я могу сделать, чтобы помочь тебе теперь, когда ты спас мне жизнь!

— Я всегда буду рад тому, что вызволил тебя, — кротко сказал Ландри. — Но ты ничем не можешь помочь мне, Катрин. Я собираюсь остаться здесь, в этом монастыре.

Я уже просил настоятеля постричь меня в монахи, и он согласился. Он мне по сердцу. Я буду гордиться тем, что повинуюсь ему.

— Ты собираешься стать монахом? Ты?

Катрин не могла бы быть более потрясена, даже если бы гром небесный раздался вдруг с ясного неба. Ландри, весельчак Ландри, одетый в темную грубую сутану бенедиктинского монаха! Ландри с выбритой головой, день и ночь стоящий на коленях на холодном каменном полу церкви, возделывающий землю и помогающий, беднякам! Ландри, который любил вино, женщин и гулянки!

Ландри, в прежние дни всегда насмехавшийся над Лоиз, стоило ей лишь заговорить об уходе в монастырь!

— Забавно, не правда ли? — с тусклой улыбкой сказал молодой человек. — Но это — единственная жизнь, которой я хочу. Видишь ли… Я любил Пакеретту и думал что она тоже меня любит. Я всегда надеялся, что когда-нибудь мне удастся убедить ее изменить свой образ жизни и бросить всю эту чушь с колдовством, что я смогу сделать из нее порядочную женщину, честную хозяйку с целым выводком детей. Я хотел забрать ее из этого треклятого места. Она была странным существом, но, по-моему, мы понимали друг друга. Теперь ее нет…

Усталый, разочарованный жест Ландри внезапно наполнил все существо Катрин сокрушительным чувством вины. Ей стало невыносимо стыдно за то, что она сама все еще жива после того, как невольно причинила столько страданий людям. Разве ее недостойная, бесполезная жизнь стоила пролитой крови? Она опустила голову.

— Это моя вина! — воскликнула она. — Это я виновата в том, что она мертва! О Ландри, как же случилось так, что я одна принесла тебе столько несчастья?

— Тише! Тебе не за что себя казнить. Пакеретта сама виновна в том, что с ней случилось. Если бы она не совершила это непростительное преступление, выдав тебя Гарэну в припадке ревности, ничего бы не произошло.

Она должна была быть наказана по справедливости, хотя и не таким варварским способом! Но теперь, когда ее больше нет рядом, все, чего я хочу, — это мира и одиночества. А у тебя впереди по-прежнему долгий и прекрасный путь.

Слезы Катрин мгновенно высохли.

— Ты действительно так думаешь? — сказала она. — На что я могу еще надеяться? Мой муж скоро будет казнен, я , буду разорена, а ты собрался похоронить себя заживо в монастыре — и все из-за меня. Человек, которого я люблю, меня презирает. Я приношу людям несчастье, я проклята, проклята… Тебе следует сторониться меня…

Она была на грани истерики. Почувствовав это, Эрменгарда сделала Ландри знак уйти, а сама начала уговаривать дрожащую Катрин забраться поскорее в носилки.

— Пойдем, дитя мое. Перестань мучить себя. У парня серьезное потрясение, но он еще молод, и у него есть время передумать и вернуть себе вкус к жизни. Их ведь не постригают раз и навсегда за одну ночь. Можешь поверить Моему кузену Жану: если у парня на самом деле нет склонности к этому, позже он сможет их в этом убедить.