Уарда - Эберс Георг Мориц - Страница 70

Поэт произносил эти слова с такой страстью, что Небсехту они показались звуками, доносящимися из какого-то далекого и прекрасного мира. Тронутый до глубины души, он сделал еще шаг к своему другу и протянул ему руку. Тот схватил ее, порывисто пожал и проговорил:

– О, это были тяжкие минуты! Ты не знаешь, кем был для меня Амени, а теперь… теперь…

Он не успел договорить. Послышались шаги, в комнату вошел молодой жрец и потребовал, чтобы оба друга немедленно явились в зал собраний посвященных. Через несколько минут они уже входили в ярко освещенный лампами зал.

Амени сидел перед длинным столом на высоком троне, справа от него – старик Гагабу, второй пророк храма, а слева– третий пророк. За этим же столом сидели старейшины жреческих разрядов, и среди них – глава астрологов, в то время как остальные жрецы в белоснежных одеждах с важным видом сидели в креслах, образуя большой двойной полукруг, в центре которого высилась статуя богини истины и справедливости.

Позади трона Амени стояла пестро раскрашенная статуя бога Тота – хранителя меры и порядка вещей, дарующего мудрые советы не только людям, но даже богам, покровителя наук и искусств.

В одной из ниш в конце зала виднелось изображение фиванской троицы и приближающихся к ней с жертвами в руках фараона Рамсеса I и его сына Сети, заложивших в свое время этот храм. Все жрецы расположились в строгом порядке сообразно своему сану и времени приобщения к таинству. Пентаур занимал среди них самое последнее место.

Когда Пентаур и Небсехт вошли, заседание еще не началось. Амени задавал жрецам вопросы и распоряжался подготовкой предстоящего празднества.

Казалось, все было хорошо подготовлено, учтены все мелочи, в общем, праздник должен был пройти гладко. Правда, писцы храма жаловались на то, что крестьяне, обремененные военными поборами, жертвуют мало скота; кроме того, праздничное шествие было лишено тех лиц, которые обычно придавали ему особый блеск, – фараона и его семьи.

Это вызывало недовольство у некоторых жрецов, считавших рискованным и даже опасным не допустить к участию в празднике обоих детей Рамсеса, находящихся сейчас в Фивах.

Выслушав их доводы, Амени встал.

– Юношу Рамери, – начал он, – мы изгнали из наших стен, а Бент-Анат вынуждены были объявить оскверненной. И если мягкий и безвольный настоятель храма Амона в Фивах снял с нее осквернение и объявил чистой, – что ж, пусть ее считают чистой там, на том берегу, где думают только о жизни, но не здесь, где нам вменено в обязанность готовить души к смерти. Зато везир, внук великих царей, сброшенных с трона, появится во всем блеске своего величия. Я вижу, что вы удивлены, друзья мои! Но сейчас я могу сказать вам только одно. Свершаются великие дела, и не исключено, что вскоре над нашим народом, изнуренным войной, взойдет новое, милостиво сияющее солнце. У нас на глазах творятся чудеса, и я видел во сне послушного вере благочестивого мужа на троне наместника Ра на земле. Бог Ра словно внял нашим мольбам и дал нам то, что мы заслужили: он вернул на наши пашни посланных на войну земледельцев, он низвергнул алтари чужеземных богов и изгнал нечестивых чужестранцев из священной земли.

– Ты говоришь о везире Ани! – вскричал глава астрологов.

Среди собравшихся началось оживление, Амени же невозмутимо продолжал:

– Быть может, явившийся мне во сне муж и был похож на него, но гораздо важнее вот что – у него были черты истинного потомка Ра. К числу этих потомков принадлежал и пророк Руи, в чьей груди нашло себе прибежище священное сердце овна. Завтра этот залог божественной милости будет показан народу, которому, кроме того, будет возвещено еще и нечто другое. Слушайте и возблагодарите богов за их предопределения! Час назад я получил известие, что в стадах везира Ани в Ермонте обнаружен новый бык Апис со всеми священными знаками.

Все снова заволновались.

На этот раз Амени предоставил жрецам свободно выразить свое удивление, а потом воскликнул:

– Теперь решим последний вопрос! Присутствующему здесь жрецу Пентауру были поручены обязанности праздничного проповедника. Он совершил тяжкий проступок, но я думаю, что мы призовем его на наш суд лишь после праздника, принимая во внимание его чистые устремления, и не лишим его почетной обязанности. Разделяете ли вы мое мнение? Все ли согласны? Ну, тогда выйди вперед ты, самый младший из всех, тот, кому наша святая община доверяет высокое дело!

Пентаур встал со своего места и, глядя прямо в глаза Амени, по его требованию красиво и возвышенно изложил содержание своей речи, с которой он должен был назавтра обратиться к народу и знати.

Речь Пентаура была встречена с одобрением всеми, даже его противниками. Амени тоже похвалил его и заметил:

– Одного только не хватает в твоих словах – того, о чем нужно сказать особенно красноречиво; я говорю о чуде, которое взволновало сегодня наши души. Необходимо рассказать, как священное сердце…

– Прошу тебя, – неожиданно перебил Пентаур верховного жреца, смело глядя в его суровые глаза, еще недавно воспетые им самим, – прошу тебя не назначать меня провозвестником этого нового чуда.

На лицах посвященных выразилось удивление. Некоторые переглянулись с соседями, потом перевели глаза на поэта и, наконец, с недоумением уставились на Амени. Последний, хорошо зная Пентаура, тотчас же понял, что отказ этот – отнюдь не какая-нибудь прихоть поэта, что он вызван серьезными причинами. Какая-то неприязнь, пожалуй, даже отвращение звучали в чистом голосе молодого жреца, когда он произносил слова: «Это новое чудо».

Он сомневался в подлинности божественного знамения!

Медленно подняв глаза, пророк Амени смерил Пентаура долгим испытующим взором, затем сказал:

– Ты прав, друг мой. До тех пор пока мы не вынесем над тобой свой приговор, пока ты вновь не предстанешь перед нами в своей прежней духовной чистоте; ты недостоин возвестить народу о божественном чуде. Углубись в собственную душу и покажи верующим все ужасы греха, укажи им путь к просветлению сердца, на который и тебе отныне надлежит вступить, я сам возвещу о чуде!

Жрецы радостно приветствовали мудрое решение своего руководителя. После этого Амени отдал еще ряд распоряжений и приказал жрецам хранить в строгой тайне все, что они здесь слышали, даже рассказ о своем вещем сне, и отпустил их. Лишь старого Гагабу и Пентаура он попросил задержаться.

Как только они остались втроем, Амени спросил поэта:

– Почему ты отказываешься возвестить народу о необыкновенном чуде, наполняющем радостью сердца всех жрецов Города Мертвых?

– Ты сам учил меня, что истина есть высшая ступень познания, превыше ее ничего нет, – отвечал поэт.

– И я повторяю это тебе еще раз, – сказал Амени. – Именно потому, что ты исповедуешь это учение, я спрашиваю тебя именем светлой дочери Ра: сомневаешься ли ты в истинности чуда, столь осязаемо свершившегося на наших глазах?

– Сомневаюсь! – твердо отвечал поэт.

– Так останься же на высокой ступени истины, – продолжал Амени, – и возвести нам с ее высоты, какие же сомнения смущают твою веру?

– Мне известно, – нахмурившись, произнес Пентаур, – что сердце, к которому завтра толпа должна приблизиться с благоговением, перед которым склоняются даже посвященные, словно оно сосуд души Ра, извлечено из груди простого барана и обманным путем подброшено в канопы с внутренностями Руи.

Амени попятился, а Гагабу громко воскликнул:

– Кто сказал это? Кто может это доказать? Неужели я должен на старости лет выслушивать такие невероятные вещи!

– У меня неоспоримые сведения, но я не могу назвать имя юго, кто сообщил мне об этом.

– В таком случае мы вправе считать, что ты заблуждаешься и какой-то негодяй просто одурачил тебя! – воскликнул Амени. – Мы узнаем, кто он, и жестоко накажем его! Издеваться над голосом божества – великий грех, но всякий, кто охотно подставляет свое ухо лжи, далек от истины. Свято и трижды свято, ослепленный безумец, это сердце, которое я завтра вот этими руками покажу народу и перед которым ты сам, если не по доброй воле, то по принуждению, должен будешь пасть ниц с молитвой на устах! А сейчас ступай, обдумай слова, которыми ты завтра должен будешь возвысить души народа. Но знай одно: множество ступеней имеет истина, и многообразны ее проявления, равно как и формы проявления божества. Подобно тому как солнце плывет не по ровной глади, как звезды движутся волнообразной тропой, которую мы сравниваем с изгибами тела змеи Мехен [171], так и избранным, обозревающим время и пространство, тем, кому предоставлено право руководить судьбой человека, не только разрешено, но даже велено идти сложными, переплетающимися путями для того, чтобы достичь высоких целей. Не понимая их, ты и тебе подобные в своем неведении воображают, будто они уклоняются в сторону от пути истины.