Сестры - Эберс Георг Мориц - Страница 77

— Гнездо, которое ты послал в дом с черным послом любви, тоже поклон?

— Конечно, это уже третье. Сперва я послал красивый букет из гранатовых цветов и при этом несколько стихов, которые и сочинил в эту ночь, потом корзинку с ее любимыми персиками, а теперь голубей. Хочешь знать ее ответы? О милое, прелестное создание! За букет я получил эту красную ленточку, за фрукты этот откушенный персик. Теперь любопытно, что я получу за моих голубей? Черного повесу я купил на базаре и возьму его с собой в Коринф, на память о Мемфисе, если он принесет мне теперь что-нибудь хорошенькое. Вот открылась дверь, вот и он. Иди-ка сюда, мальчуган, что ты несешь?

Сложив руки за спиной, Публий молча слушал своего друга, и сегодня он казался еще больше, чем всегда, беспечным любимцем богов. «Таким, — думал римлянин, — все прощается, даже их дерзкие поступки, потому что они так непосредственны и непроизвольны в своих поступках, как деревья и цветы, которые не могут не цвести».

Заметив пакет в руках мальчика, Лисий поднял за кушак толстого мальчугана в воздух и поставил его на свой стол со словами:

— Я учу тебя летать, юный крокодил! Показывай, что принес!

Быстро взяв сверток из рук ошеломленного мальчика, он взвесил его в руке и обратился к Публию:

— Там что-то тяжелое. Что это, по-твоему, может быть?

— Я неопытен в подобных делах, — отвечал римлянин.

— А я, выходит, чрезвычайно опытен. Это, может быть… подожди… это, может быть, пряжка от ее пояса. Пощупай, там что-то твердое!

Публий ощупал внимательно сверток и сказал, улыбаясь:

— Я догадываюсь, что там, и если прав, то я очень рад. Я думаю, Ирена тебе прислала обратно браслет с вежливой запиской.

— Бессмыслица! Такая дорогая и красивая застежка! Все девушки любят украшения.

— Твои подруги в Коринфе, во всяком случае! Ну, посмотри, что в этом платке.

— Разверни, — попросил коринфянин.

Публий развязал сперва нитку, потом развернул белый кусок полотна, в котором что-то лежало, тщательно завернутое в папирус.

Когда друзья развернули папирус, там действительно оказался браслет и маленькая натертая воском дощечка.

Лисий был очень недоволен этой находкой и с досадой и смущением смотрел на свой подарок, но быстро овладел собой и обратился к Публию, который задумчиво смотрел в землю:

— Здесь что-то написано на дощечке. Без сомнения, это приправа к блюду с перцем, которое мне предложено.

— Попробуй ее, — заметил Публий. — Она тебе может пригодиться на будущее.

Лисий взял дощечку в руки и осмотрел ее со всех сторон.

— Она принадлежит скульптору, — сказал он. — Вот его имя. И там… действительно, есть приправа или, лучше сказать, горькое лекарство, приправленное стихами. Они написаны лучше, чем сочинены, и относятся к числу дидактических.

— Ну? — Римлянин ждал с любопытством, пока Лисий читал. Последний ответил с легким вздохом:

— Очень хорошо для того, к кому это не относится! Хочешь послушать двустишье?

— Пожалуйста, прочти!

Коринфянин вздохнул еще раз и прочел:

— Вот мое лекарство! Но голуби не люди, и я знаю, что ответить! Дай мне, Публий, пряжку со своего плаща, в котором ты похож на собственного гонца. Я нацарапаю ей ответ.

Римлянин подал Лисию золотой венок с толстой булавкой и, закутавшись в плащ, ждал, пока писал коринфянин:

— Можно узнать твой ответ? — спросил Публий. Коринфянин прочел другу послание, дал мальчику дощечку и браслет, который он снова завернул в папирус, и приказал все это сейчас же отнести прекрасной Ирене.

Но римлянин удержал мальчика и, положив руку на плечо Лисию, спросил:

— А когда девушка примет этот подарок и все другие, которые ты ей вздумаешь послать — ты ведь достаточно богат для этого, — что тогда, Лисий?

— Что тогда? — повторил коринфянин смущенно и нерешительно. — Тогда я буду ждать возвращения Клеа и… смейся надо мной, только я серьезно думаю взять эту девушку себе в жены и увезти с собой в Коринф. Я — единственный сын, и вот уже три года отец не оставляет меня в покое. Он хочет, чтобы или я сам, или мать выбрала мне жену. И даже если бы я привез ему черномазую сестру вот этого олуха, я думаю, он бы обрадовался! Я никогда никого не буду так безумно любить, как маленькую Ирену. Это так же верно, как то, что я твой друг. Я знаю, почему ты опять мечешь в меня молнии очами Зевса! Ты знаешь, что значит наш дом в Коринфе, и когда мне все это приходит на ум, тогда, конечно…

— Что тогда, конечно? — спросил резко и серьезно римлянин.

— Тогда я думаю, что носительница воды и дочь осужденного человека в нашем доме…

— Считаешь ты мой дом в Риме менее знаменитым, чем твой в Коринфе? — строго спросил Публий.

— Напротив, Публий Корнелий Сципион Назика. Мы знамениты своим богатством, вы — могуществом и родовыми именами.

— Да, и все-таки я введу Клеа, сестру Ирены, как законную жену в дом моего отца.

— Ты это сделаешь! — вскричал Лисий, вскочил со скамьи и бросился на грудь римлянину, несмотря на то что несколько египтян проходили мимо них по улице. — Значит, все просто отлично. Ах, как это облегчает мою душу! Значит, Ирена будет моей женой? Как прекрасна жизнь! О Эрос, Афродита, отец Зевс и Аполлон, как я счастлив! Точно с моей души скатилась одна из самых больших пирамид! Теперь, лентяй, иди туда и снеси прекрасной Ирене, невесте верного Лисия… понимаешь ты, что я говорю? Снеси сейчас эту доску и этот браслет. Нет, ты перепутаешь. Я напишу сам над моим двустишием: верный Лисий прекрасной Ирене, своей будущей супруге. Так, теперь, я думаю, она не пришлет обратно. Славная девушка! Слушай, повеса, если это она оставит у себя, то сегодня на празднике можешь есть пирожки, пока не лопнешь, хотя я за тебя только что заплатил пять золотых. Публий, возьмет она браслет или нет?

— Конечно, возьмет.