Тварь - Бенчли Питер Бредфорд - Страница 12

Теперь, когда ловушки были вне закона, появилась надежда, что рыба вернется, но Дарлинг очень сомневался в этом.

В отличие от Бермуд, Багамы представляли собой цепь из семи сотен островов, у которых была возможность восполнять друг друга, если вокруг того или другого острова рыба оказывалась истреблена. Однако казалось, что некоторые багамцы с более дьявольским упорством, нежели бермудцы, стремились погубить сами себя. Они занялись рыбной ловлей при помощи клорокса: накачайте немного этой дряни на риф, и вся рыба, все омары выйдут на открытое место, где их легко подобрать. Конечно, клорокс убивает риф – весь и навсегда. Но человек должен зарабатывать на жизнь.

Бермуды были одинокими скалами вдали от всего остального мира. То, что существовало на них, то и существовало, а чего не было, никогда и не могло появиться.

И как будто оттого, что человек трудился недостаточно быстро, чтобы превратить острова в голую пустыню, природа вдруг наносит Бермудам свой уничтожающий удар. У Дарлинга был приятель, Маркус Шарп, служивший на военно-морской базе США. Он немного разбирался в метеорологии и показал Випу данные Национальной администрации по океану и атмосфере, которая делала заключение, что температура воды вокруг Бермуд повысилась на два градуса за последние двадцать лет.

Некоторые ученые утверждали, что это является следствием выжигания джунглей Амазонки и сгорания слишком большого количества ископаемого топлива. Другие считали, что это является частью естественного ритма, подобного наступлению и отступлению ледникового периода. Но причина была не столь важна, как сам факт: это происходило.

Для человека, живущего в городе, два градуса могли ничего не значить. Для кораллов в море они означали разницу между жизнью и смертью. Десять процентов кораллов Бермуд уже погибли. Дарлинг каждый день видел свидетельства этому – пятна выбеленных рифов. Если десять процентов превратятся в двадцать, если затем все кораллы исчезнут, Бермуды постепенно размоются, потому что кораллы – это щит островов, закрывающий их от открытого океана.

Коралловые полипы оказались далеко не единственными животными, на которых сказалось повышение температуры. Некоторые существа исчезли, другие ушли на большую глубину, а неожиданно появились новые. Например, новые микроскопические черви или вши, которые жили в песке. Когда ныряльщики задевали песок, черви высвобождались, прицеплялись к коже человека и вгрызались в нее. Они выделяли яд, вызывавший гноящиеся раны и адский зуд, который длился неделю.

И последней лошадью в тройке разрушителей были иностранцы. Пока бермудцы убивали рыбу на рифах, японцы и корейцы приканчивали глубоководные виды. Они выходили в море каждый день, устанавливали сети длиной в тридцать миль для перехвата мигрирующей рыбы.

Они вылавливали все – тунца и морскую щуку, макрель и ваху, акул и бонито, молодых шурят и бурых дельфинов.

Те из рыбаков, кто не использовал сети, ставили длинные переметы – целые мили переметов с наживкой на крючках через каждые несколько футов, что приводило к тем же результатам. Они убивали все без разбора и различия.

Дарлинг считал это равным массовому убийству.

Когда-то рыбная ловля вызывала у Випа чувство бодрости, признательности и удивления богатством и разнообразием жизни.

Теперь же рыбная ловля заставляла его думать только о смерти.

Дарлингу и Майку потребовался час, чтобы нацепить приманку и установить глубинную лесу. Дарлинг прицепил резиновый буй к кольцу на конце лесы и выбросил его за борт, предоставив возможность дрейфовать по течению, в то время как легкий ветерок двигал судно к юго-востоку.

Майк открыл банку польской ветчины и бутылку кока-колы, ушел на корму, уселся на крышке люка и еще немного провозился с мотором насоса.

Дарлинг отправился в рулевую рубку, он грыз яблоко и слушал радио, чтобы узнать, выловил ли кто-нибудь где-нибудь что-нибудь. Один капитан сообщил, что поймал акулу. Другой, сдающий лодки напрокат в районе мели Челленджера, выловил несколько тунцов Алисона. Больше никто ничего не видел.

Солнце только начало склоняться к западу, когда они выбрали лесу. Они менялись местами – один на лебедке, другой прощупывал лесу – и с надеждой обменивались догадками.

– Чувствуешь что-нибудь?

– Пара кроликов.

– Может, резиновая акула?

– Нет, крахмальная рыба.

– Я думаю, пара люцианов.

– А не хочешь ли...

На восемь крючков попались два небольших красных люциана с лопнувшими глазами и, из-за быстрого понижения давления, выдавленным через рот воздушным пузырем. Дарлинг бросил их в ящик для наживки, посмотрел на небо, потом перевел взгляд на море. Ни одного плавника, ни одной кормящейся птицы. Пусто.

– Что ж, в таком случае к черту все это, – проговорил он, вытер руки о штаны и пошел заводить мотор.

Только Вип хотел войти в рубку, как услышал слова Майка:

– Посмотри вон туда.

Он указывал на южную часть неба.

С юга в направлении судна Випа летел вертолет военно-морского флота.

– Интересно, куда это он спешит? – проговорил Дарлинг.

– Никуда. Они никогда никуда не спешат. Кружат вокруг островов, чтобы налетать часы.

– Может быть.

Дарлинг помахал рукой, когда вертолет пролетел над ними и продолжил свой путь на северо-запад. Возможно, Майк был прав. За исключением случайных поисковых и спасательных мероприятий, у морских летчиков было так мало работы, что им приходилось летать туда-сюда вокруг островов только для того, чтобы сохранить свое мастерство и набрать летные часы.

Но этот пилот летел не бесцельно, он направлялся к северу в безграничное пространство, и притом на приличной скорости.

– Не знаю, – сказал Дарлинг. – Если только он не опаздывает на ужин в Новую Шотландию, я бы сказал, что он выполняет очень важное задание.

Дарлинг повернулся к рулевой рубке и снял радиомикрофон:

– Хьюи-один... Хьюи-один... Хьюи-один, это «Капер», отвечайте.

7

В ту пятницу лейтенант Маркус Шарп бросал мячи в баскетбольную корзину, воображая, что играет один на один с Ларри Бёрдом, когда дежурный офицер позвал его и сообщил, что летчик компании «Бритиш эйруэйз» по пути в Майами над океаном в двадцати милях к северу от Бермуд поймал аварийный сигнал.

Летчик не видел на море ничего, сказал дежурный офицер, это и неудивительно, учитывая, что скорость самолета над океаном – свыше шестисот миль в час. Но сигнал по сверхчастотному радио был громким и ясным. Кто-то попал в беду.

Парни на радиовышке военно-морской базы связались с Майами, Атлантой, Роли, Даремом, Балтимором и Нью-Йорком, чтобы выяснить, опаздывают ли какие-нибудь самолеты. Затем дежурный офицер вызвал Бермуду, чтобы узнать, есть ли сообщения о пропавших, опаздывающих или терпящих бедствие судах. Казалось, все обстояло отлично, но они не могли рисковать – они должны были до конца проследить сигнал.

Пока дежурный офицер разыскивал второго пилота и ныряльщика-спасателя и контролировал заправку горючим одного из вертолетов, Шарп быстро принял душ, натянул летный костюм, записал координаты, сообщенные британским пилотом, сунул плитку шоколада и жевательную резинку в карманы и побежал по бетонированной площадке к ожидавшему его вертолету.

Взлетая с аэродрома Киндли и делая вираж, чтобы взять курс на север, Маркус Шарп впервые за многие недели почувствовал себя живым. Он воспрянул духом. Пульс стал более четким, появился интерес; перед ним была цель, требующая сосредоточенного внимания. Что-то происходило, не что-то большое, не то, что он назвал бы действием. Но это что-то все же было лучше, чем бездеятельное уныние, которое стало его повседневной жизнью.

Может быть, думал Шарп, корректируя курс на северо-запад, может быть, они действительно отыщут кого-то в море, кого-то в опасности. Может быть, им даже придется совершить что-то... для разнообразия.

Проблема Шарпа заключалась не только в том, что ему было скучно. Она была более сложной, значительно более сложной, чем просто скука. Его преследовало странное, неоформившееся ощущение, что он умирает, но не физически, а как-то по-другому, менее ощутимо. Ему всегда были нужны приключения, он заигрывал с опасностью, лучше всего ощущал себя, когда в жизни начинались перемены, чувствовал, что не может выжить без них. И жизнь всегда давала ему достаточно пиши для такого существования.