Смерть в сочельник - Эллин Стенли - Страница 1

Стенли ЭЛЛИН

СМЕРТЬ В СОЧЕЛЬНИК

Когда-то в детстве Борэм-хауз поражал мое воображение. В то время это был еще совершенно новый, блестящий краской дом — гигантское нагромождение причудливых, в викторианском стиле, украшений из металла, дерева и цветного стекла, соединенных с такой беспорядочной расточительностью, что с трудом удавалось охватить все это одним взглядом. Стоя перед домом в этот Сочельник, я, однако, не мог найти и следа того, что так поражало меня в юности. Краска уже давно облупилась, все деревянные, стеклянные и металлические части здания приобрели одинаковый мрачновато-серый оттенок, а окна были так плотно зашторены, что проходящему мимо человеку казалось, будто дом глядит на него дюжиной незрячих глаз.

Когда я резко постучал в дверь своей тростью, мне открыла Силия.

— Вот же звонок, прямо рядом с дверью, — произнесла она. На ней было все то же давно вышедшее из моды и изрядно помятое черное платье, которое она, по-видимому, извлекла из сундука своей матери, и она, как никогда прежде, напоминала старую Катрин в последние годы жизни: костлявая фигура, плотно сжатые губы, бесцветные волосы, стянутые на затылке так, чтобы разгладить все морщинки на лбу. Она была словно стальной капкан, готовый с шумом захлопнуть каждого, кто неосторожно заденет его.

— Я полагал, Силия, что звонок отключен, — сказал я и прошел мимо нее в прихожую. Не оборачиваясь, я чувствовал на себе ее испепеляющий взгляд; затем она резко и недовольно хмыкнула и с силой захлопнула дверь. В то же мгновение мы оказались в густом полумраке, и запах тлена, окруживший меня, перехватил дыхание. Я пошарил рукой в поисках выключателя, но Силия с раздражением произнесла:

— Не надо! Сейчас не время! Я повернулся туда, где неясно белело ее лицо — единственное, что я мог разглядеть, и проговорил:

— Силия, избавьте меня от этого представления.

— В наш дом пришла смерть. Вы же знаете об этом.

— У меня есть на то полное право, — сказал я, — а ваш спектакль меня совсем не впечатляет.

— Она была женой моего родного брата. Я так ее любила.

Я шагнул туда, где она стояла в полумраке, и положил трость ей на плечо.

— Силия, — произнес я, — позвольте мне на правах адвоката вашей семьи дать вам совет. Следствие завершено, вас признали невиновной. Но никто не поверил ни одному вашему слову, когда вы рассказывали о своих глубочайших переживаниях, и никогда не поверит. Запомните это, Силия.

Она так резко отпрянула от меня, что трость чуть было не выпала из моей руки.

— И вы пришли лишь затем, чтобы сказать мне об этом? — спросила она.

— Я пришел потому, что знаю: ваш брат хотел бы видеть меня сегодня.

И если вы не будете возражать, я попросил бы вас не присутствовать при нашем с ним разговоре. Я не хочу никаких сцен.

— В таком случае и вам нечего у него делать! — закричала она. — Он был на следствии. Он видел, что с меня сняли все подозрения. Через какое-то время он забудет все то зло, что держал на меня. Оставьте его в покое, чтобы он смог забыть.

Силия была вне себя от ярости, и, чтобы остановить истерику, я стал подниматься по темной лестнице, на всякий случай держась одной рукой за перила. Но я услышал, что она устремилась вслед за мной, и у меня возникло жуткое ощущение, будто она обращалась не ко мне, а к скрипящим под нашими ногами ступеням.

— Когда он придет ко мне, — говорила она, — я прощу его. Сначала я сомневалась — смогу ли это сделать, но теперь я знаю, что смогу. Я стала молить Бога дать мне совет, и мне было сказано, что жизнь слишком коротка для ненависти. Поэтому, когда он придет ко мне, я его прощу.

Я добрался до конца лестницы и чуть было не растянулся на полу.

Выпрямляясь, я выругался от досады.

— Если вы не собираетесь включать свет, Силия, то вы должны по крайней мере убрать все с дороги. Почему вы не унесли этот хлам отсюда?

— Ах! — воскликнула она. — Это все вещи бедняжки Джесси. Чарли так больно видеть ее вещи, и я поняла, что самое лучшее — это выбросить их.

Затем в ее голосе послышалась тревога.

— Но вы ведь не скажете Чарли об этом, правда? Вы ведь ему не скажете? — спросила она и продолжала повторять свой вопрос, каждый раз произнося его на более высокой ноте, все то время, пока я удалялся от нее, так что, когда я вошел в комнату Чарли и закрыл за собой дверь, мне уже казалось, будто там позади пищит летучая мышь.

Как и во всем доме, шторы в комнате Чарли были до конца опущены.

Одна-единственная лампочка, горевшая в люстре под потолком, тут же ослепила меня, и мне пришлось долго вглядываться, прежде чем я заметил Чарли, который лежал растянувшись на кровати, прикрыв рукой глаза.

Затем он не спеша поднялся и уставился на меня.

— Ну что, — произнес он наконец, кивая головой на дверь, — так она и не включила свет, чтобы вы могли подняться сюда, не правда ли?

— Так и не включила, — ответил я, — но я знаю дорогу.

— Она как крот, — сказал он. — Ориентируется в темноте лучше, чем я при свете. Хорошо бы она это делала и при свете. Иначе когда-нибудь посмотрит в зеркало и придет в ужас от своего вида.

— Да, — согласился я, — похоже, она принимает все это очень близко к сердцу.

Он резко и отрывисто рассмеялся, и его смех был похож на лай морского льва.

— Это потому, что в ней до сих пор сидит страх. Сейчас от нее только и слышишь, как она любила Джесси и как она сожалеет о случившемся. Быть может, она считает, что, если повторить эти слова достаточное количество раз, люди поверят в то, о чем она говорит. Но дайте ей немного времени, и она опять станет все той же Силией.

Я бросил свою шляпу и трость на кровать и рядом положил пальто.

Затем я достал сигару и стал ждать, пока он не извлечет спичку из коробка и не даст мне прикурить. У него так сильно дрожала рука, что он никак не мог зажечь сигару и сердито заворчал на себя. Затем я медленно выпустил облако дыма в потолок и замер в ожидании.

Чарли был на пять лет моложе Силии, но, увидев его тогда, я поразился — он выглядел лет на двадцать старше. У него были все такие же светлые, тусклые, почти бесцветные волосы, так что трудно было сказать, начали ли они седеть или нет. Но его щеки заросли тонкой серебристой щетиной, а под глазами виднелись огромные сине-черные мешки. И если в Силии всегда чувствовалась некая твердость и непреклонность, словно внутри у нее был негнущийся стержень, то Чарли вечно казался сгорбленным, поникшим — неважно, сидел ли он или стоял, — как будто он того и гляди упадет вперед. Он пристально смотрел на меня и в нерешительности теребил свои усы, которые мягко свисали над уголками рта.

— Вы ведь знаете, зачем я вас пригласил, не так ли? — произнес он.

— Догадываюсь, — ответил я, — но лучше бы все-таки вы сами объяснили.

— Не буду от вас ничего скрывать, — сказал он. — Все дело в Силии.

Я хочу, чтобы она получила по заслугам. Никакой тюрьмы. Я хочу, чтобы ее взяли и убили по закону, и я хочу при этом присутствовать.

Пепел с моей сигары упал на пол, и я старательно втоптал его в ковер.

— Но вы же присутствовали на следствии, Чарли, и знаете, как все было. Силию признали невиновной, и до тех пор, пока не появятся новые доказательства ее вины, она так и останется вне подозрений.

— Доказательства! Боже мой, какие еще нужны доказательства! Они громко спорили, стоя на самом верху лестницы. Силия просто схватила Джесси и сбросила ее вниз. Она убила ее. Это же убийство, не так ли?

Точно такое же, как если бы она воспользовалась оружием, или ядом, или еще чем-нибудь, не окажись поблизости лестницы.

Я устало опустился в старое кожаное кресло и стал наблюдать, как на кончике сигары снова стал образовываться пепел.

— Позвольте мне объяснить вам все это с юридической точки зрения, произнес я таким монотонным голосом, что мои слова могли показаться просто хорошо заученной фразой. — Во-первых, у вас нет свидетелей.