Сверстники - Ролингс Марджори Киннан - Страница 24

– И шкура, – сказал Джоди, – тебе на коврик. Она моя. Я его подранил.

Бабушка Хутто всплеснула руками. Их подарки вдруг приобрели величайшую ценность. Джоди казалось, что за её похвалу он мог бы в одиночку справиться хоть с пантерой. Она потрогала мясо и шкуру.

– Не марайте ваши маленькие ручки, – сказал Пенни.

Мужчины тянулись к ней с любезностью, как вода тянется к солнцу. Её живость очаровывала. Молодые уходили от неё воодушевленными. Старики пленялись её серебристыми кудряшками. Что-то неумирающе женственное в ней делало всех мужчин мужественными. Этот её дар приводил в ярость всех женщин. После четырёхлетнего пребывания в её доме матушка Бэкстер вернулась на росчисть с чувством сильнейшей неприязни к ней. Она платила ей тем же.

– Позвольте, я отнесу мясо на кухню, – сказал Пенни. – И ещё я, пожалуй, повешу шкуру на стене в сарае, чтобы она подсохла.

Пенни унёс за дом шкуру и оленину. Им были тут рады, всем троим – отцу, сыну и собаке в боевых шрамах. Джоди чувствовал себя здесь непринужденнее, чем дома, когда он возвращался к собственной матери.

– Спорю на что угодно, ты хочешь купаться.

– В реке?

– Где же ещё, как не в реке. После купанья я дам тебе чистую одежду. Что-нибудь из вещей Оливера.

Она не предостерегала его ни от аллигаторов, ни от мокасиновых змей, ни от течения. У неё разумелось само собой, что он имеет хотя бы каплю собственного здравого смысла, и это было хорошо. Он сбежал по тропинке к причалу. Река была глубока и темна. Она тихонько плескалась у берегов, но большое текучее сердце её двигалось молча. Лишь по быстро несущимся листьям можно было догадаться, какое сильное тут течение. Джоди постоял с минуту в нерешимости на деревянном причале, потом нырнул. Вынырнул он с прервавшимся дыханием и поплыл вверх по течению, держась у самого берега, где вода бежала не так стремительно. Интересно, подумалось ему, сможет ли он доплыть до верхнего причала, где ходит через реку паром и останавливаются пароходы. Он стал пробиваться к нему. По пути ему подвернулась кипарисовая коряга. Он уцепился за неё и, переведя дух, двинулся дальше. Причал казался далеко-далеко. Ему вдруг стало не по себе в текучей темноте вокруг. Он повернул назад. Течение подхватило его и понесло. Он старался подгрести к берегу. Щупальца воды не отпускали его. На него напал панический страх: что, если его унесет к отмели перед Волюзией или в озеро Джордж, а то и в океан? Он боролся отчаянно, стараясь нащупать хоть что-нибудь твёрдое под ногами, и достал до дна, чуть не достигая причала. С облегченным сердцем он осторожно подплыл к нему, вскарабкался на деревянный помост. Страх прошёл, он чувствовал лишь лёгкую весёлость от холодной воды и опасности. Пенни стоял на причале.

– Тебе пришлось-таки побарахтаться, – сказал он. – Пожалуй, слезу-ка я тихонечко через край. Я уже своё откувыркался.

Он вскоре вылез из воды, и они вернулись на задворки дома. Матушка Хутто уже приготовила для них чистую одежду: затхлое от времени платье давно умершего мистера Хутто – для Пенни, штаны и рубашку Оливера, из которых тот много лет назад вырос, – для Джоди. Они оделись в сарае и пригладили руками волосы. Чужая одежда ощущалась чем-то чистым и странным. Веснушчатое лицо Джоди сияло, ржаные волосы мокро блестели. Матушка Хутто кликнула их, и они вошли в дом.

Его запах был Джоди знаком, но он никогда не мог разобрать до конца, из чего он состоит. Душистая лаванда, которой матушка Хутто перекладывала платье, была явственно различима. В кувшине перед камином стоял пучок сухой травы. Безошибочно улавливался запах мёда, который матушка Хутто держала в буфете, домашних пирожных, пирогов с вареньем, печенья, фруктовых лепёшек. Слышался едва ощутимый аромат цветов из сада. И над всем этим – он понял это наконец – царил запах реки. Она текла через самый дом и вокруг него, оставляя после себя водоворот пахучей сырости и гниющего папоротника. Он выглянул в открытую дверь. Среди ноготков сбегала к воде тропинка. Река сверкала под лучами предзакатного солнца, красновато-жёлтая, под стать ярким цветам. Вместе с её течением мысли Джоди уносились к океану, где Оливер спорил с бурями и узнавал белый свет.

Матушка Хутто принесла мускатного винограду и пряных лепёшек. Он рассеянно жевал их и вдруг, к стыду своему, увидел, что опустошил всё блюдо. Дома это означало бы катастрофу. Ну, а матушка Хутто просто подошла к буфету и снова наполнила блюдо.

– Не порти себе обед, – сказала она.

– Я сам не знаю, как это у меня получается, а потом уже слишком поздно.

Она пошла на кухню, и он последовал за ней. Она начала нарезать оленину для жаркoго. Он разочарованно нахмурился. Мясо было не бог весть каким лакомством для Бэкстеров. Она открыла дверцу печки, и он увидел, что готовится и кое-что другое. Лепёшки приглушили его аппетит, но вкусные запахи вновь оживили. Он вызвался помочь на кухне, но матушка Хутто прогнала его прочь. Тогда он вышел во двор и стал играть с Пушком. Старая Джулия с недоумением смотрела на них. Баловство было ей не менее чуждо, чем её хозяину. На её чёрной, с подпалинами морде застыло торжественно-серьёзное выражение рабочей собаки.

Обед был готов. Из всех знакомых Джоди матушка Хутто единственная имела отдельную комнату для еды. Все другие ели на кухне, на скобленых сосновых столах. Даже когда она внесла еду, он не мог оторвать глаз от белой скатерти и синих тарелок.

– Нас, бродяг этаких, и сажать-то за такой нарядный стол неприлично, – сказал Пенни. Но он шутил и болтал с матушкой Хутто с непринужденностью, какой у него не было дома за собственным столом.

На обед был окунь, только что из реки, нафаршированный вкусной начинкой и зажаренный целиком. Был несладкий картофель, казавшийся лакомством Бэкстерам, евшим сладкий по три раза на дню. Была ранняя кукуруза. Бэкстеры редко ели раннюю кукурузу, считая, что весь её урожай необходим скоту. Джоди вздохнул от невозможности съесть всё и сосредоточился на пышном хлебе с боярышниковым вареньем.

– Он так разбалуется, что матери придётся заново дрессировать его, словно молодую собаку, – сказал Пенни.

После обеда все вместе прошли садом к берегу реки. Мимо проплывали лодки. Сидевшие в них махали матушке Хутто рукой, она махала в ответ. Перед заходом солнца на тропинке, ведущей к дому, показался Изи Озелл, помогавший матушке Хутто по хозяйству. Она критически озирала его.

– Ну, не похож ли он на счастье, вывернутое наизнанку?

Джоди решил, что Изи скорее похож на недужного журавля с мокрыми от дождя перьями. Его седые волосы космами налезали на шею, а длинные, жидкие седые усы уныло свешивались вниз чуть ли не до самых челюстей. Руки его свисали по бокам, словно перебитые крылья.

Изи прошлёпал на задворки дома. Джоди слышал, как он сперва возился с коровой, а потом колол дрова. Когда вечерняя работа по дому была сделана, он робко подошёл к крыльцу и уселся на нижнюю ступеньку. Вокруг него лился разговор, и его серое лицо сияло довольством. С наступлением сумерек матушка Хутто исчезла в доме. Изи чопорно поднялся и ушёл.

Ночевать она устроила их в комнате, белой как снег, о котором говорил Оливер. Джоди вытянулся рядом с отцом между безупречно чистыми простынями.

– Бабушка живёт по-благородному, правда? – сказал он.

– В некоторых женщинах это есть, – ответил Пенни и добавил: – Только не думай плохо о матери потому, что она не живёт так, как бабушка Хутто. У матери никогда не было такой возможности, и виноват в этом я, а не она.

– Эх, кабы бабушка Хутто взаправду приходилась мне бабушкой, – сказал Джоди. – И ежели б мы с Оливером вправду были родные.

– Люди, которые кажутся родными, – родные. Ты бы остался жить здесь у бабушки?

Джоди представился их дом на росчисти. Будет кричать филин и, быть может, выть волки, стонать пантера. В провал на водопой будут приходить олени, быки в одиночку, самки вместе с детёнышами. Свернувшись клубком, будут спать на своих ложах медвежата. Было что-то на Острове Бэкстеров лучше скатертей и покрывал на кроватях.