Женщины - Буковски Чарльз - Страница 76

Мы вернулись в 1010-й. Мне уже вручили чек. Я сказал внизу, чтобы нас не беспокоили. Мы с Тэмми сидели и выпивали. Я прочел там 5 или 6 стихов о любви к ней.

– Они знали, кто я такая, – сказала она. – Иногда я хихикала.

Так неудобно было.

Они знали, кто она такая – это уж точно. Она вся блестела от секса. Даже тараканам, муравьям и мухам хотелось отъебать ее.

В дверь постучали. Внутрь проскользнули двое: поэт и его женщина. Поэт был Морзе Дженкинсом из Вермонта. Его женщину звали Сэди Эверет. У него с собой было четыре бутылки пива.

Он был в сандалиях и старых рваных джинсах; в браслетах с бирюзой; с цепочкой вокруг горла; борода, длинные волосы; оранжевая кофта. Он всё говорил и говорил. И расхаживал по комнате.

С писателями проблема. Если то, что писатель написал, издавалось и расходилось во многих, многих экземплярах, писатель считал себя великим. Если то, что писатель писал, издавалось и продавалось средне, писатель считал себя великим. Если то, что писатель писал, издавалось и расходилось очень слабо, писатель считал себя великим. Если то, что писатель писал, вообще никогда не издавалось, и у него не было денег, чтобы напечатать это самому, то он считал себя истинно великим. Истина, однако, заключалась в том, что величия там было очень мало. Оно было почти несуществующим, невидимым. Но можете быть уверены – у худших писателей больше всего уверенности и меньше всего сомнений в себе. Как бы то ни было, писателей следовало избегать, но это почти невозможно. Они надеялись на какое-то братство, на какое-то бытие вместе. Это не имело ничего общего с писанием и никак не помогало за пишущей машинкой.

– Я спарринговал с Клэем, прежде чем он стал Али, – говорил Морзе. Морзе наносил удары по корпусу и финтил, танцевал. – Он был довольно неплох, но я его обработал.

Морзе боксировал с тенью по всей комнате.

– Посмотрите на мои ноги! – говорил он. – У меня клевые ноги!

– У Хэнка ноги лучше, чем у вас, – сказала Тэмми.

Будучи известным своими ногами, я кивнул.

Морзе сел. Ткнул бутылкой пива в сторону Сэди.

– Она работает медсестрой. Она меня содержит. Но я когда-нибудь своего добьюсь. Они обо мне еще услышат!

Морзе на чтениях никогда бы не понадобился микрофон.

Он взглянул на меня.

– Чинаски, ты один из двух или трех самых лучших поэтов, из еще живущих. У тебя в самом деле всё получается. У тебя крутая строка. Но я тоже тебя догоняю! Давай, я тебе свое говно почитаю. Сэди, подай мои стихи.

– Нет, – сказал я, – подожди! Я не хочу их слушать.

– Почему, чувак? Почему нет?

– Сегодня и так было слишком много поэзии, Морзе. Мне хочется просто прилечь и забыть о ней.

– Ну, ладно… Слушай, ты никогда не отвечаешь на мои письма.

– Я не сноб, Морзе. Но мне приходит 75 писем в месяц. Если б я на них отвечал, то больше ничем бы не занимался.

– Спорим, женщинам ты отвечаешь!

– Смотря какая женщина…

– Ладно, чувак, я не сержусь. Мне по-прежнему твои дела нравятся. Может, я никогда не стану знаменитым, но мне кажется, я им стану, и ты будешь рад, что знаком со мной. Давай, Сэди, пошли…

Я проводил их до двери. Морзе схватил меня за руку. Он не стал ее пожимать, и ни он, ни я толком не взглянули друг на друга.

– Ты хороший, старина, – сказал он.

– Спасибо, Морзе…

И они ушли.