Лунный парк - Эллис Брет Истон - Страница 76

Но черные камни были влажными. Они блестели.

И, присмотревшись, я понял, что это на самом деле.

Это же гнездо.

А черные овоиды были вовсе не из камня.

Тут уж я сообразил, что это.

Это же яйца.

Рядом с дверцей шкафа было еще одно гнездо. (А потом еще одно обнаружилось в гостевой.) Я тут же вспомнил, о чем предупреждал меня Миллер.

Миллер говорил, что фумигация необходима, дабы на момент начала чистки в доме не было ни одного живого существа.

Вот зачем требовалась эта процедура: духи, демоны ищут любое существо, чтобы войти в него и «продолжить свое бытие».

Вопрос: а что, если игрушка спряталась и переждала?

Что, если Терби скрывается где-то здесь?

Что, если он пережил химическую обработку?

А что, если в него вошел демон?

Связь между игрушечной птицей и гнездами обнаружилась сразу и казалась вполне здравой.

Помню, как я ринулся из комнаты и слетел по лестнице, хватаясь за перила, чтобы не упасть.

Добежав до фойе, я стал набирать Робби.

И опять же точно не помню, но вроде бы, когда я ждал, чтоб оставить сообщение, я заметил Виктора.

Опять же из-за Виктора сообщения для Робби я не оставил. (Но позвони я в третий раз, и мне – как и многим другим, звонившим после меня, – сказали бы, что телефон отключен.) Виктор лежал на мраморном полу фойе в позе эмбриона и подрагивал.

Это был уже совсем не тот весело скалящийся пес, что выскочил мне навстречу всего несколько минут назад.

Он подвывал.

Услышав, что я приближаюсь, он поднял на меня грустные, остекленевшие глаза и снова задрожал.

– Виктор? – прошептал я.

Я присел на корточки, чтоб его погладить, и Виктор лизнул мою руку.

Шуршание языка по сухой коже внезапно перекрылось каким-то хлюпаньем, исходившим от задней части пса.

Виктор сблевал, не поднимая головы.

Я медленно поднялся и обошел его сзади, откуда доносились влажные звуки.

Когда я поднял песий хвост, у меня чуть не выскочили мозги.

Анус собаки был растянут до невероятных размеров, сантиметров двадцать в диаметре.

Оттуда свисала нижняя часть Терби и, трепыхаясь из стороны в сторону, чтобы легче проскользнуть, медленно исчезала в отверстии.

Я замер.

Помню: досмотрев, как исчезли игрушечные лапки, отчего пузо собаки вспучилось, но тут же втянулось обратно, я машинально нагнулся поближе.

Виктора снова тихо стошнило.

На короткий миг все замерло.

И тут пес забился в конвульсиях.

Я уже потихоньку пятился.

Но Виктор – или кто другой – заметил мое движение.

Он вдруг резко вскинул морду.

Поскольку собака преграждала дверь на улицу, а переступать через нее мне не хотелось, я стал отходить к лестнице.

Я рассчитывал каждое движение.

Хотел притвориться невидимым.

Скулеж вдруг обернулся рычанием.

Я замер, надеясь, что это успокоит Виктора.

Я старался дышать глубже.

Изо рта собаки, все еще клубком лежавшей на мраморном полу фойе, пошла пена. Собственно, пена просто текла из пасти непрерывным потоком.

Сначала она была желтой, желчного оттенка, потом потемнела до красноты, и в ней стали попадаться перья. А потом пошла черная пена.

В этот момент, помню, я рванулся вверх по ступенькам.

И будто бы через миг, на середине лестницы, что-то – а именно челюсти Виктора – сомкнулось на моем бедре.

Тут же последовал укус, потом жгучая боль, потом сырость.

Я рухнул ничком и заорал.

Перевернувшись, я хотел отпихнуть собаку, но она уже отпрянула.

Пес, вздыбившись, стоял на три ступеньки ниже моих скорченных конечностей.

И тут его стало распирать.

Собака начала мутировать.

Кости вытягивались и прорывали кожу.

Виктор пронзительно визжал на одной высокой ноте.

Спина изогнулась вверх, а лапа по своему хотению вытянулась вперед, и собаку, казалось, это удивляло не меньше моего.

Пес опять болезненно взвизгнул и принялся ловить пастью воздух.

На недолгий миг все затихло, и я, обливаясь слезами, в бессмысленном, дурацком порыве протянул руку, чтобы погладить песика, дать ему понять, что я друг и что нападать на меня больше не надо, ведь никакой угрозы для него я не представляю.

Но тут пес оскалился и начал дико визжать.

Глаза его непроизвольно крутанулись в орбитах и закатились так, что видны были только белки.

На помощь, завопил я.

И пес рванулся вперед, ударившись о стену и продолжая расти.

Я попытался встать, но правая нога была так измочалена, что я снова рухнул на лестницу, липкую от крови, натекшей из моей раны.

Пес остановился и затрясся, морда вытянулась и стала похожа на волчью.

Передними лапами он бешено колотил по лестнице, царапая ступеньку с такой силой, что когти взрезали гладкое лакированное дерево.

Я пытался отползти вверх.

Пес наклонил голову и, медленно подняв глаза, оскалился.

Задыхаясь, я пнул его обеими ногами и попятился.

Пес остановился.

Он вскинул морду и тут снова завопил.

Глаза его выпучились так, что выскочили из орбит и повисли на черенках.

Из пустых глазниц по морде рекой хлынула кровь, пятная оскаленные зубы.

Теперь у него появилось что-то наподобие крыльев – они проросли по обе стороны собачьего торса.

Крылья прорвали грудную клетку – и забили, отряхиваясь от крови и потрохов.

Тварь поползла ко мне.

Я отбивался что было сил.

Но зубастая пасть без особых усилий дотянулась до меня и снова впилась в правое бедро.

Я завопил, отползая, и когда тварь разжала пасть, на стену брызнула струя крови.

В доме вдруг стало жутко холодно, однако по лицу моему струился пот.

Я пополз на животе, и тут она цапнула меня опять, как раз под местом, которое изорвала прошлым укусом.

Я пытался стряхнуть тварь с ноги.

Я стал соскальзывать вниз, потому что лестница намокла от крови.

Тварь набросилась снова.

Зубы, ставшие клыками Терби, впились в икру.

Жуткая догадка осенила меня: твари нужно, чтоб я не шелохнулся.

Она хочет, чтоб я остался здесь.

Она не хочет, чтоб я спешил в «Фортинбрас».

Чтобы нашел Робби.

Ярость придала мне сил, и я двинул кулаком по собачьей морде, слепо терзавшей мою ногу. Из носа хлынула свежая кровь. Я снова двинул что было сил.

С морды хлестала кровь, пес визжал.

Я стал вопить в ответ.

Я все тянулся вверх и, соскальзывая обратно, смотрел, сколько мне до верхней площадки.

Оставалось ступенек восемь.

Я стал подтягиваться на руках, волоча за собой изувеченную ногу.

И тварь, сообразив, куда я направился, прыгнула мне на спину.

Я перевернулся и скинул ее.

Ворочаясь в кровавой жиже, я старался ее отпихнуть.

Меня вырвало на грудь, и, обессилевший, я зашептал:

– Я слышу тебя я слышу тебя я слышу тебя.

Но заклинание больше не работало.

Пес собрался с силами и встал, как конь, на дыбы, навис надо мной, расправил мерзкие свои крылья и забил ими, разбрызгивая кровь на нас окровавленных.

В этот момент я поднял левую ногу и, не раздумывая, сильно пнул его в грудь.

Он пошатнулся и попытался взмахом крыльев сохранить равновесие, но крылья были еще слишком тяжелые от крови и плоти, и, опрокинувшись навзничь, тварь с диким визгом соскользнула по лестнице и рухнула на пол, где затрепыхалась, как перевернутый на спину жук.

Я что есть силы пополз вверх по лестнице к комнате Робби.

Внизу тварь выпрямилась и стала карабкаться за мной, клацая жуткими кривыми клыками, заполнившими ее пасть.

Я прополз на груди и проскользнул в комнату Робби, захлопнул дверь и запер ее мокрой от крови рукой.

Тварь обрушилась на дверь.

Так быстро она проскочила лестницу.

Я поднялся и на одной ноге неуклюже попрыгал к окну.

Рухнув на подоконник, я нащупал щеколду.

За мной вдруг все стихло, и я обернулся.

Дверь над моим кровавым следом выгнулась до отказа.