Мастер силы - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 7

Емельян Павлович побарабанил пальцами по столу, но всё-таки поставил чайник на огонь.

— Не знаю, — сказал он, — чаю выпью, но, думаю, ни в чём вы меня не убедите.

— Да? — Иван Иванович хитро приоткрыл один глаз. — Убедил же я вас, что вы — мастер силы? Без особого труда, заметьте.

Пение бомжа наконец-то прекратилось. Алена Петровна продолжала заботливо бубнить. Леденцов обдумывал последнюю фразу Портнова и вынужден был с ней согласиться: он уже не сомневался в своих способностях, хотя и не мог вспомнить аргументов собеседника. Тут засвистел чайник, и Емельян Павлович наполнил заварник.

— Допустим. И в чём будет состоять лечение?

— Проще простого. — Иван Иванович поблёскивал уже обоими глазами. — Вы будете думать то же, что и наш друг-текстолог. Его усилиями цель будет отдаляться, вашими — приближаться. Туда-сюда.

Портнов свободной от кружки рукой совершил ряд возвратно-поступательных движений.

— Тянитолкай какой-то, — сказал Емельян Павлович.

— Нечто вроде. Вы сильнее, уж поверьте, не льщу. Поэтому вы должны будете подстраивать свою силу под его. Чем сильнее он толкает, тем сильнее вы тянете. Он усиливает, и вы усиливаете.

— А смысл?

— В какой-то момент он выйдет за пределы своих возможностей и, скажем так, перегорит. Или, если вспомнить давешнюю аналогию, пружина лопнет.

Дверь ванной открылась, но оттуда вышла только Алена Петровна.

— Совсем протрезвел, — сообщила она, пряча улыбку в пухлых губах, — стесняться начал. А поначалу все звал к себе в ванну, побарахтаться.

— Скоро он? — поинтересовался Портнов.

— Думаю, минут пять.

С этими словами заведующая и по совместительству банщица прислонилась к стене и замерла. Леденцову показалось, что лицо её приняло то же выражение, что недавно в машине, но напряжённости было куда меньше.

— Компенсатор за работой, — пояснил Иван Иванович. — Алёнушка, чаю хотите?

Алена Петровна молча покачала кучерявой головой.

— Кофеманка, — пожаловался Портнов.

— Так что там по поводу сеансов? — “вторая вода” Леденцову действительно понравилась больше, и рыбой уже не так пахло.

— Если господин Тридцать Три перенапряжётся, то избавится от своего дара, вернее, проклятия.

— И заживёт нормальной жизнью?

— Это уж не знаю. От него зависит. Обычно после этого бывший “отбойник” или резко идёт на поправку, или падает на самое дно.

— Нашему лингвисту, — сказал Емельян Павлович, — вторая возможность не грозит. Падать некуда. Слушайте, а как я узнаю, о чём думает этот, прости господи, мастер сглаза? Или я ещё и мысли читать умею?

— Нет, — ответил Портнов, — для чтения мыслей у нас Другой человек приспособлен. К тому же, в данном случае…

Дверь в ванную распахнулась, и оттуда показался бледный Тридцать Три, облачённый в огромный банный халат. Он с некоторым удивлением рассматривал свои руки, на которых деятельная Алена Петровна успела даже состричь ногти.

— Круто, — сказал он, — не то что в вытрезвителе. Такое дело нужно отметить соответствующими напитками.

— …в данном случае, — закончил мысль Иван Иванович, — догадаться о мыслях нашего гостя несложно.

12

Катенька смогла дозвониться до Палыча только в четверг вечером, хотя в милиции ей сообщили, что задержанный Леденцов отпущен из-под стражи в тот же день. Под какую-то подписку.

Поэтому романтическая решимость таскать в тюрьму пирожки с капустой у Катеньки трансформировалась в откровенную злость. В конце концов, что должен делать влюблённый мужчина, вырвавшись из тюремной камеры? Естественно, звонить своей избраннице. По крайней мере, не пропадать неизвестно где. И уж точно, не говорить таким недовольным голосом, когда избранница наконец дозванивается и хочет узнать подробности.

Из всех подробностей Леденцов сообщил ей только одну-время.

— Полтретьего ночи, — сказал он крайне недовольно, — ты спать собираешься?

— Палыч, гад! Тебя в тюрьму забрали, а я спать, думаешь, буду?

— В какую тюрьму? Просто задержали на пару часов… а-а-а-ау…

— Ты ещё и зеваешь? Если я тебе надоела, так и скажи!

“Не надо, — подумала Катенька с несвоевременным отчаянием, — ой, не надо было этого говорить!”

— Не надоела. Просто я спать хочу. Вымотался.

— Где это ты вымотался? Офис, между прочим, закрыт!

Катенька еле успела не сказать банальное: “Кто она?”.

После такого любой нормальный мужик обычно швыряет трубку и отключает телефон.

— Есть проблемы и вне офиса. А-а-а-а-у-а… А давай завтра поговорим, ладно?

— Завтра? Во сколько?

— Вечером. Приезжай ко мне, я тебя ризотто накормлю. Это такая итальянская еда, меня один знакомый в прошлое воскресенье научил.

Это было что-то новенькое. Леденцов собирался готовить для неё еду! Катенька решила пока не обольщаться.

— Палыч, имей в виду, если ты опять исчезнешь… это все! Я больше не позвоню.

— Хорошо, — сказал Емельян Павлович и в очередной раз зевнул. — Значит, в пятницу, часов в восемь, договорились?

— Смотри у меня! — Катенька брякнула трубку на рычаг и задумалась.

Следовало всё хорошенько обдумать. Катенька немного поворочалась, встала и пошла на кухню жарить блинчики. А заодно смотреть в кулинарной книге, что такое “ризотто”.

13

Следующий день был пятницей. Об этом Емельян Павлович узнал по телефону от мэра.

— Все практически решено, — сказал Вячеслав Андреевич, — этот пацан уже все понял, но позу пока держит. Сегодня пятница, так что пусть за выходные приходит в себя, а с понедельника можешь открываться.

Это был судьбоносный разговор. Начинать новое дело в пятницу — кто же на такое пойдёт? Можно было отдохнуть, но Леденцов не любил неподготовленного отдыха. Он по этой причине и не болел никогда. То есть теперь-то он знал, почему не болел. Потому что управлял миром силой своего желания. Емельян Павлович прошёлся по квартире и рассмеялся. Сейчас, на свежую голову, все эти приключения и таинственные мастера казались тем, чем, собственно, и являлись, — забавным бредом. Вот наезд прокуратуры был проблемой серьёзной. Три потерянных рабочих дня нужно компенсировать. Продумать план на уик-энд. Реальных, осязаемых проблем хватало.

Леденцов сел за домашний компьютер и принялся набрасывать список первоочередных дел. Однако любимое занятие (Емеля с детства обожал всяческое планирование и систематизацию) не доставляло привычного удовольствия. Тогда Емельян Павлович переключился на приготовление завтрака. Он давно собирался попробовать сварить ризотто (сначала сварить, а потом попробовать), и сегодня был очень подходящий день. Но и возле плиты Леденцов не смог собраться и переварил рис. Блюдо вышло похожим на запеканку. О том, чтобы пригласить Катеньку на такую мерзость, он и думать боялся.

Следовало признаться себе: мистика с “отбойниками” и “топорами” оккупировала голову Емельяна Павловича, как США Панаму. Леденцова не покидало ощущение, что он бросил дело на полпути, а это было ещё хуже, чем жизнь без графика. “Пойду и поругаюсь, — подумал Леденцов, наводя порядок на кухне, — пусть признает, что компостирует мне мозги!”

В съёмной квартире Портнова за ночь ничего не изменилось, разве что табуретки на кухне появились. Сергей Владиленович (так звали несчастного лингвиста на самом деле) сидел в углу с видом покорности похмелью. Алена Петровна кашеварила, Иван Иванович читал какой-то — кажется, медицинский — журнал.

Гостя встретили как своего. Не зря полночи пробеседовали над зелёным чаем.

— Емельян, — приказала хозяйка, — мойте руки и давайте за стол. Только вас ждём.

— Да я позавтракал.

— А мы нет. Так что давайте, не задерживайте.

Портнов оторвался от статьи, коротко кивнул и снова погрузился в чтение. Тридцать Три вытянул шею, но ничего похожего на заветную жидкость в руках Леденцова не обнаружил. Тем не менее, лингвист приподнялся и манерно наклонил голову. На носу его красовались новые очки строгого фасона. Емельяну Павловичу померещилось, что сейчас Владиленович ещё и каблуками прищёлкнет, но обошлось. Должно быть потому, что на ногах вчерашнего бомжа красовались мягкие коричневые тапочки.