Спросите ваши души - Житинский Александр Николаевич - Страница 19

Все они были заботливо рассажены в тараканов, распатронены, так сказать, и мы со спирометом показались в расположении противника часов в десять вечера.

Кутеж был в разгаре. Банда занимала половину ресторана, примыкающую к эстраде, на которой в поте лица лабал оркестрик, на переиферии же теснились случайные посетители. Мы заняли столик и заказали бутылку вина и легкую закуску.

– Вон тот, видишь, в рубашке навыпуск, – указала Сигма, – судя по всему, главарь. Стреляй, я прикрою.

– Кем стрелять? – шепотом спросил Костик.

– Ментом.

– Может, лучше младенцем?

– Нет, ментом. Младенец ему как слону дробина.

Костик прицелился из-за плеча Сигмы и выстрелил душою в неприятного быковатого типа лет пятидесяти, пьяного уже в дым, с прилипшей ко лбу прядью волос и сигаретой, свисающей с губы.

Тип слегка вздрогнул и удивленно огляделся. Видимо, смена души произвела некоторое впечателение на его организм. Оно было не слишком приятным, потому что главарь потянулся к фужеру с водкой и выпил залпом.

После чего произнес короткую фразу или слово, которое мы не расслышали.

– Давай следующего, – сказала Сигма.

Костик зарядил спиромет и метким выстрелом уложил еще одну душу в следующего бандита.

– А баб ихних не трогать? – спросил Костик.

– У нас на баб душ не хватит, – деловито сказала Сигма. – Смотри, сколько их.

Мы выпили за удачную стрельбу, и Костик продолжил расстрел группировки.

Души летали по ресторану со свистом, как пули, будто дело происходило на Диком Западе. Через десять минут все было кончено. Около двадцати дюжих «быков» с бритыми затылками отдали нам души, получив взамен то, что нужно обществу.

Главарь уже вполне пришел в себя и приказал оркестру:

– Сормовскую лирическую!

И оркестр грянул «На Волге широкой…»

Обновленные бандиты запели. То ли тоска по утраченной честной жизни, то ли боль новой души, попавшей в тело, обремененное всеми статьями Уголовного кодекса, придали чувства их голосам, но песня звучала на редкость проникновенно.

– Вот. Уже на людей похожи, – удовлетворенно сказала Сигма.

Бандитские девки, на которых не хватило душ, сидели пригорюнившись. Допев, братки расцеловались и разошлись по домам. Официанты, обеспокоенно перешептываясь, принялись убирать столы.

На следующий вечер мы узнали в новостях, что органами правопорядка проведена очередная блистательная операция, в результате которой значительная часть организованной преступной группировки явилась с повинной.

– Почему не все? – строго спросила Сигма у телевизора.

– Кто-то из ветеранов оказался нестойким, – предположил я. – Перевербовался.

Все было бы хорошо, и эксперимент можно было бы считать успешным, но в тех же новостях сообщили о странной закономерности, которую стали наблюдать недавно на Троицком мосту. Там в один и тот же столб за неделю врезались три автомобиля. В одном случае погибли люди. Таких совпадений прежде не бывало. Столб этот стоит уже десятки лет.

– Так это же столб, в который мы переселили душу гаишника! – сказал Костик.

И правда. Это был тот самый столб. Получалось, что обиженная душа гаишника каким-то образом мстила автомобилистам. Но чем же она их притягивала? Или просто делала столб невидимым?

Как бы там ни было, мы на следующее же утро помчались заменять душу столбу. Несчастный гаишник-Маяковский, точнее, его душа была вновь отдана таракану из коммунистической банки.

Это событие слегка поколебало теорию, но ненадолго. Младореформаторы, как я шутя называл теперь Сигму с Костиком, принялись всерьез думать о душевном облагораживании Государственной Думы. Она была немного доступней, чем другие государственные органы.

И правда, чего мелочиться!

Я с удовольствием занялся бы с ними отстрелом душ депутатов, но новая проблема заставила меня забыть обо всем.

Глава 12. Претендент на наше всё

Собственно, проблема была старая. Мы распродавали душевный золотой запас нации, и это не могло не тревожить меня.

То, что мы делали это фиктивно, то есть не перемещая великие души в современных претендентов, а лишь публично объявляя последних наследниками знаменитостей, отнюдь не успокаивало меня. Скорее, наоборот.

В общественном сознании происходила постепенная девальвация героев и гениев, носителями их пламенных душ оказывались толстосумы, политики и всяческие жулики крупного масштаба.

Мы торговали и зарубежными душами, но спрос на них был меньше. Душу Микеланджело Буонаротти за полтора миллиона купил известный скульптор, уставивший столицы мира монументами, в форме которых лежала идея чурчхелы. Душа Элвиса Пресли досталась солисту ансамбля «Красные обезьяны», что нисколько не помогло ни солисту, ни обезьянам.

Уже давно были запроданы души Петра Великого и Александра Невского, Ломоносова и Менделеева, Льва Толстого, Блока, Есенина, Мандельштама. Душу Льва Толстого купил известный исторический романист Просвирин, точнее, его издатели, что дало им право на обложках романов писать крупными буквами: «Новая инкарнация Льва Николаевича Толстого». И ниже помельче: «Николай Просвирин».

Вообще, упоминания в прессе о реинкарнации того или иного деятеля начинали меня бесить. Газету невозможно было раскрыть, чтобы не наткнуться на очередное глупейшее рассуждение о том, как душа графа Витте помогла нынешнему министру Тютькину решить сложнейшую экономическую проблему.

Душу Мандельштама увез в Израиль поэт средней руки Ицхак Лопушанский. Выкупали ее несколько фирм-спонсоров, просто чтобы иметь в Израиле душу великого соплеменника.

Душу Суворова подарила тренеру национальной сборной по футболу компания «Мегафон». Это не помогло сборной, но подняло акции «Мегафона».

И лишь одна душа до сей поры оставалось не оскверненной чужим прикосновением. Это душа нашего великого поэта, на которую я упросил Мачика поставить в нашем прайсе чудовищную цену в сто миллионов долларов.

Александр Сергеевич стоил сто миллионов. И я полагал, что никто не раскошелится на такую сумму.

Но вот такой претендент нашелся.

Мачик сообщил мне, что заявку на душу солнца русской поэзии сделал Семен Кошиц, мультимиллионер и олигарх, недавно выведенный из тени журналом «Форбс».

Сеня Кошиц, как его стали ласково называть в прессе, был из породы ранних комсомольских вождей, чья юность совпала с расцветом кооперативов и комсомольско-молодежных фирм, где их создатели заколачивали первые свои тысячи. В период приватизации Сеня мотался по всей стране с чемоданами ваучеров, в результате чего оказался владельцем нескольких металлургических комбинатов, ну и, конечно, нефти. Ему удалось купить автономную область, по площади превышающую Германию и Францию вместе взятые, и Сеня стал качать из нее нефть. Каждый рабочий день приносил ему миллион долларов. При этом Сеня не лез на рожон, не пытался проникнуть в Думу или стать губернатором Аляски, он просто наливался деньгами, пока журналу «Форбс» не понадобилось зачем-то вывести его на чистую воду, и тут обнаружилось, что капитал Сени уступает лишь капиталу Билла Гейтса, что немало удивило и самого Сеню и, конечно, Гейтса.

Фигурально раскулаченный олигарх пустился во все тяжкие и стал скупать, помимо заводов, еще и разные безделушки: Мариинский театр, порт Приморск, горную цепь в Карпатах, флотилию пассажирских лайнеров и весь чемпионат США по футболу.

Это не считая яхт и вилл, которых у него было в каждой стране по штуке.

Его скромная физиономия с виноватой симпатичной улыбкой не сходила с первых полос желтой прессы, хотя женщин Сеня не покупал. У него была одна-единственная жена Люда Скворцова, его бывшая одноклассница, которой Сеня был верен и которую единственно слушался и боялся с тех самых пор, как отличница Скворцова натаскивала троечника Кошица по математике.

У Сени была лишь одна слабость. Он писал стихи и пытался прославиться под псевдонимом Семен Огневой. Томики с золотым обрезом и золотым же тиснением его имени и фамилии стояли во всех книжных магазинах. Сеня издавал их огромными тиражами. Однако поэтическую славу трудно купить. На него работали несколько подкупленных критиков, но дешевле было бы покупать поэтов и издавать их стихи под своим именем. Однако Семен имел гордость.