Этот бессмертный - Желязны Роджер Джозеф - Страница 2

– Это далеко не одно и то же по сравнению со всем остальным, сказала она, не допускающим возражения тоном. – А что, если ты никогда не состаришься?

Я закусил губу.

– Обязательно состарюсь! Рано или поздно, но это все же произойдет!

– А если это будет слишком поздно? Я ведь люблю тебя и не хочу состариться раньше!

– Ты проживешь сто – сто пятьдесят лет. Пройдешь специальный курс омоложения. Это от тебя никуда не уйдет.

– Но я все равно не буду такой молодой, как ты!

– И вовсе я не молодой. Я родился стариком.

Это не подействовало. Она расплакалась.

– У нас впереди еще долгие и долгие годы, – старался утешить ее я. Кто знает, что может случиться за это время?!

От этих слов она расплакалась еще больше.

Я всегда был импульсивным. Голова у меня работает, как правило, весьма неплохо, но обычно я сначала действую, а потом обдумываю, что сказать. Вот и на этот раз я испортил всю основу для дальнейшего разговора.

Именно это явилось одной из причин, почему я выбрал компетентный персонал, обзавелся хорошей радиосвязью и стараюсь большую часть времени проводить на воле. Впрочем, некоторые обязанности нельзя никому перепоручить. Поэтому я сказал:

– Смотри. В какой-то степени радиация коснулась и тебя тоже. Целых сорок лет я не мог понять, что я вовсе не сорокалетний. Возможно, нечто подобное произойдет и с тобой.

– Тебе что, известны другие случаи, подобные твоему?

– Ну…

– Неизвестны?

Помню, что тогда мне больше всего хотелось оказаться на борту своего судна. Не нынешнего – огромного великолепного корабля, – а в своей старой лоханке под названием «Золотой Идол». Причем где-нибудь подальше отсюда… ну хотя бы в гавани. Чтобы снова стоять на мостике и опять увидеть Кассандру во всем ее великолепии. Хотелось начать все с самого начала – и либо сказать ей обо всем прямо еще тогда, либо даже рта не раскрывать о своем возрасте.

Это была прекрасная мечта, но, черт возьми, медовый месяц уже заканчивался.

Я молчал, пока она не перестала плакать.

– Так что же? – спросил я в конце концов.

– Все хорошо, не обращай внимания…

Я взял ее за руку и прижал ее пальцы к своим губам.

– Может быть, это все же неплохая мысль, – сказала она, – что ты должен уехать на некоторое время.

Холодный бриз снова обдал нас ледяной влагой, заставив съежиться.

Руки слегка задрожали. Бриз стряхнул листья с деревьев, закруживших над нашими головами.

– Не преувеличил ли ты свой возраст? – спросила она. – Ну хоть чуть-чуть?

Судя по ее тону, сейчас самым умным было согласиться с ней.

– Да, – я старался, чтобы голос мой звучал как можно более убежденно.

Она улыбнулась мне в ответ, как бы благодаря за это признание.

Вот так мы и сидели, держась за руки и наблюдая за тем, как разворачивается утро. Через некоторое время она начала напевать, почти не открывая рта. Это была печальная песня, насчитывавшая много сотен лет.

Баллада о молодом борце по имени Фамоклос, которого никто не мог победить.

Постепенно тот стал считать себя величайшим из всех живущих тогда борцов.

Он бросил вызов, взобравшись на вершину горы. Поскольку обитель богов была неподалеку, они не заставили себя ждать. Уже на следующий день появился мальчик-калека, верхом на огромном, дикого вида псе. Они боролись три дня и три ночи, Фамоклос и мальчик. А на четвертый день мальчик сломал спину гордецу. Там, где появилась кровь не знавшего поражения богатыря, вырос цветок без корней, с лопатовидными листьями, который стал ползать по ночам в поисках утраченного духа павшего человека. Но дух Фамоклоса покинул Землю, и поэтому эти цветы обречены вечно ползать и искать.

Все это излагалось попроще, чем у Эсхила, но ведь и мы – простые люди, не те, что были некогда – особенно живущие на материке. А кроме того, на самом деле все было совсем иначе.

– Почему ты плачешь? – неожиданно спросила она.

– Я думаю о картине на щите Ахилла, – сказал я. – И о том, насколько ужасно быть образованным зверем… К тому же я не плачу. Это роса падает на меня с листьев.

– Я приготовлю еще кофе.

Пока она готовила кофе, я вымыл чашки. Потом сказал ей, чтобы она присматривала за «Идолом» во время моего отсутствия. Если я вызову ее к себе, то лодку нужно будет вытащить на берег.

Она внимательно все выслушала и обещала исполнить.

Солнце поднялось выше. Высоко в небе, как вестник чего-то страшного, появился летучий крысс-паук. Мне страшно захотелось сжать пальцами рукоятку своего пистолета 38-го калибра, открыть шумную пальбу и увидеть, как падает это чудовище. Но огнестрельное оружие было сейчас на борту «Идола», и поэтому я просто наблюдал за пауком, пока он не скрылся из виду.

– Говорят, что они внеземного происхождения, – сказала Кассандра, глядя на исчезающего вдали крысс-паука, – и что их завезли сюда с Титана для показа в зоопарках и подобных заведениях.

– Верно.

– И что они очутились на воле в течение трех дней и одичали. Притом стали крупнее и агрессивнее, чем у себя на родине.

– Однажды я видел животное, с размахом крыльев почти десять метров.

– Мой двоюродный дед однажды рассказал мне историю, которую он слышал в Афинах, – начала она, – об одном человеке, который убил крысс-паука безо всякого оружия. Чудовище схватило человека прямо на пристани, где он стоял – в Пирее – и взлетело с ним. Но человек голыми руками сломал ему шею. Оба они упали с высоты тридцати метров в залив, и человек остался жив.

– Это было очень-очень давно, – кивнул я, – задолго до того, как Управление развернуло компанию по истреблению этих бестий. Тогда их водилось великое множество, и в те дни они были гораздо смелее. Теперь же они стараются избегать городов.

– Насколько я помню, того человека звали Константином. Может быть, это был ты?

– Его фамилия была Карагиозис.

– Ты тоже Карагиозис?

– Если тебе так хочется. Только почему тебе пришло это в голову?

– Потому, что позже он помогал разыскать в Афинах возвращенца Рэдпола, и еще потому, что у тебя очень сильные руки.

– Ты что, заодно с возвращенцами?

– Да, а ты?

– Я работаю в Управлении. У меня нет политической ориентации.

– Карагиозис подверг бомбардировке курорты.

– Да, он совершил это.

– Ты желаешь повторения бомбардировки?

– Нет.

– Я почти ничего о тебе не знаю.

– Ты знаешь обо мне все, что хотела узнать. Если хочешь узнать что-то, неизвестное тебе, – спроси.

Она засмеялась.

Я поднял голову к небу и произнес:

– Мое воздушное такси приближается.

– Я ничего не слышу, – пожала она плечами.

– Сейчас услышишь.

Через мгновение оно скользнуло с небосвода прямо к острову Косс, следуя сигналу радиомаяка, который я установил во внутреннем дворике.

Я встал и поднял Кассандру на ноги.

Шестиместный аэроглиссер жужжал над нашими головами. Солнце играло на его прозрачном плоском днище.

– Ты хотел бы взять что-нибудь с собой? – спросила она.

– Ты знаешь, что хотел бы – но не могу.

Аэроглиссер совершил посадку, открылась дверь пилота, и человек в очках повернулся к нам лицом.

Я помахал ему рукой.

– У меня такое чувство, – сказала она, – что тебе грозят какие-то опасности.

– Весьма сомневаюсь, Кассандра, – рассмеялся я. – Прощай!

– Прощай, мой калликанзарос.

Я залез в глиссер, который тут же взмыл в небо. Мне осталось только вознести молитву Афродите, полагаясь на умение пилота управлять машиной.

Внизу Кассандра махала мне рукой.

За моей спиной все ярче разбрасывало сеть своих лучей Солнце. Мы летели на запад. От Косса до Порт-о-Пренса четыре часа лета – четыре часа серых волн, бледных звезд и моего безумия…