Парадокс великого Пта - Жаренов Анатолий Александрович - Страница 47

— “Возвращаются ветры на круги своя”, — мрачно процитировал генерал и забарабанил пальцами по крышке стола.

— Предусмотрительный, гад, — выругался Диомидов.

Беркутов не понял. Он не догадывался о том, о чем уже догадались генерал и Диомидов. Кроме того, Беркутов был еще молодым человеком. Он не читал Екклезиаста.

Разные живут на Земле люди. Одни любят задавать вопросы. Их интересует, почему расширяется вселенная и где зимуют раки. Они пытаются поговорить с дельфинами и построить фотонную ракету. Им любопытно знать, почему гусеница зеленая и что снится собаке в дождливую погоду. Эта группа людей дала миру Архимеда и неизвестного изобретателя колеса, Эйнштейна и Мечникова, Павлова и Оппенгеймера, Ньютона и Лобачевского, новаторов производства и профсоюзных активистов.

И есть люди, которые вопросов не задают. Они сомневаются, отрицают, опровергают или попросту игнорируют. Они не хотят признавать телепатию. Вольфа Мессинга и Розу Кулешову они считают мелкими жуликами. Они довольно улыбаются и потирают руки, когда узнают об очередной неудачной попытке сконструировать вечный двигатель. На вопрос: может ли машина мыслить? — эти люди отвечают отрицательно, не замечая при этом, что непроизвольно становятся на точку зрения Папы Римского, считающего человека венцом творения.

Василий Алексеевич Тужилин делал вид, что задает вопросы. Собачка Белка притворялась, что отвечает на них.

И экспериментатор и объект исследования были довольны. Тужилин исправно заполнял журнал наблюдений, собачка жирела на казенных харчах. Кроме журнала наблюдений, Василий Алексеевич заполнял страницы популярных журналов и молодежных газет. В своих статьях и очерках он разъяснял существо опытов Павлова и Сеченова, рассуждал о второй сигнальной системе, ссылаясь на первоисточники, и скромно, всегда во множественном числе, напоминал читателям о том, что и сам он, являясь в некотором роде продолжателем, вносит посильный вклад в науку о мозге.

— Насобачился, — говорил обычно Лагутин, прочитав очередной опус Тужилина. Он не разъяснял, что именно хотел выразить этим словом. То ли это была оценка литературных данных Василия Алексеевича, то ли он имел в виду собачку Белку, слюна которой с некоторых пор стала обладать свойствами шагреневой кожи. Но если кожа уменьшалась после каждого исполненного желания владельца, то о слюне этого сказать было нельзя. Слюна капала в пробирку каждый день. И вызвать ее отделение не представляло особой трудности. Можно было просто показать Белке мясо. А можно было просигналить над станком красным светом. Результат был один и тот же.

Конечно, наивно было бы полагать, что Лагутин отвергал условный рефлекс как индикатор для выявления и изучения закономерностей высшей нервной деятельности. Он просто не считал его единственным средством. Кроме того, Лагутин был сторонником распространения физиологического эксперимента на живую клетку. Памятрон указывал ему, по какому пути можно пойти дальше Анохина и Лурии, Мэгуна и Дельгадо. Нет, Лагутин не отвергал условного рефлекса. Он отвергал Тужилина, который делал вид, что задает вопросы. Тужилин не умел их формулировать. Он повторял вопросы, которые были заданы раньше, и получал ответы, которые были уже получены. Безусловно, он не был настолько глуп, чтобы повторять их слово в слово.

Белка накапала Тужилину должность и популярность, квартиру с аквариумом и герань на окошке. Правда, Анна Павловна восставала против герани. Ей казалось, что герань — это несовременно и немодно. Но Василий Алексеевич был непреклонен. Он смутно помнил, что кто-то из великих любил держать цветы на подоконниках в своем кабинете. Он хотел походить на великого. И еще многого хотел Тужилин. Например, совершить открытие. Но об этом своем желании Василий Алексеевич не сообщал никому. Даже Анне Павловне.

Однако ему не везло. Белка исправно отвечала на раздражители. Слюна капала в пробирку. В редакциях популярных изданий Тужилина встречали с распростертыми объятиями. А открытия все не было и не было. Пока однажды…

Тужилин отрабатывал с Белкой новый комплекс условных рефлексов. Конечной целью предпринятого исследования ставилось подтверждение давно доказанной мысли об охранительной функции торможения. Никто, правда, не заставлял Василия Алексеевича проводить эти подтверждающие эксперименты. Но никто и не запрещал. Уже много лет к Тужилину в институте относились по принципу: “Чем бы дитя ни тешилось…” Хочется подтверждать — подтверждай. Вреда от этого не будет. А может, глядишь, и сверкнет вдруг жемчужинка. Кроме того, руководство института ценило литературные опыты Василия Алексеевича. Ведь кто-то должен освещать работу коллектива в печати.

Словом, Белка находилась в полном распоряжении Тужилина. Эта собачка была обыкновенной дворнягой чрезвычайно общительного характера. Она позволила бы, если бы того пожелал Василий Алексеевич, делать над собой любые эксперименты. Лишь бы после каждого из них у нее перед мордой возникала тарелка с мясным порошком.

Но вот однажды Белка неожиданно для Тужилина растеряла свои способности. Случилось это следующим образом.

Василий Алексеевич, придя утром на работу, подготовил все необходимое для опыта и открыл дверцу клетки, в которой Белка ночевала. Обычно собака лениво потягивалась, зевала. Потом, виляя хвостом, бежала за Тужилиным в лабораторию, вскакивала сама в станок и подставляла щеку для того, чтобы тот мог приклеить к ней знаменитую пробирку.

Так примерно все произошло и на этот раз. Вскочив в станок, Белка приветливо махнула хвостом и подставила щеку. Тужилин проделал все, что нужно, и просигналил красным светом. По сигналу у Белки начиналось слюноотделение. Это была прелюдия перед экспериментом, проверка психики собаки, ее состояния.

Тут-то и началось. Взглянув мельком на Белку, Тужилин вдруг заметил, что собака ведет себя странно. Шерсть на загривке поднялась дыбом, послышалось даже как будто рычание. Василий Алексеевич просигналил еще раз. Рычание усилилось. И самое странное — в пробирке не оказалось ни капли слюны.