Сармат. Кофе на крови - Звягинцев Александр Григорьевич - Страница 59

Американец переводит взгляд с «зеленки» на просвечивающие сквозь кроны деревьев заснеженные вершины и восклицает:

— Какой дикий, первозданный мир!

— У меня этот первозданный уже в печенках! В горах хоть видно далеко, а здесь за каждым кустом «дух» ждать может, — хмуро бросает Сарматов. — Под ноги глядите, мужики, как бы на змеюку не напороться! — предупреждает он шагающих впереди Алана и Бурлака.

— Почему вас не ищут со спутника, майор? — допытывается американец.

— Не ищут... значит, никто из ребят капитана Савелова к нашим не прорвался, — с горечью отвечает тот. — Или произошло что-то незапланированное...

— Или информация, которую ждет от меня Лубянка, устарела, — подхватывает полковник. — А может быть, твои боссы нашли другое решение проблемы?

— Это было бы свинством с их стороны.

— Скажу тебе по секрету, майор, — усмехается американец. — Среди политиков и высших чинов спецслужб очень часто встречаются свиньи.

— Что, и у вас там в ЦРУ тоже бардака хватает?

— Ну я бы не сказал... Но проблема взаимоотношений дилетантов и профессионалов, как везде, имеется.

— Кстати, полковник, профессионалы из ЦРУ тебя тоже не ищут из космоса, хоть и знают, что ты жив. Почему?..

— Ответить пока не могу. Может, ждут сигнала от моего радиомаяка...

— Не понял?

— Часы, которые ты у меня конфисковал при захвате и выбросил в реку, были снабжены радиомаяком с моим личным кодом. Хорошие часы, в титановом корпусе — подарок шефа в Лэнгли. Лучше бы ты взял их себе на память о нашей встрече.

— Я похож на мародера? — криво усмехается Сарматов. — Руку твою тогда разнесло так, что браслет на ней не сходился. Впрочем, о радиомаяке в часах я тогда подумал. Приходилось с такими штуками дело иметь...

Американец бросает на него косой взгляд:

— Оставил бы часы — группа твоя не погибла бы...

Сарматов ожигает полковника взглядом, но сдерживается.

— Плечо болит? — меняет он тему разговора.

— О, эта проблема почти снята! — Американец поднимает руку и энергично сжимает пальцы в кулак. — Но остается другая проблема. Скажи, майор, как твои объяснят мой захват?

— А никак... Мы тебя взяли на афганской территории, на которой мы находимся по просьбе афганского правительства с «интернациональной» миссией.

— Я не об этом, — отмахивается американец. — Как ты думаешь, что от меня хотят на Лубянке?

— Я же сказал — не мои проблемы! — отрезает Сарматов.

— И все же! — не отстает американец. — Они ведь для того, чтобы меня заполучить, суперпрофи не пожалели. Даже пошли на трамтарарам вблизи пакистанской границы, что, согласись, не в ваших правилах. Полагаю, что у Лубянки на это должна быть веская причина, но какая, черт возьми, какая?

— Полковник, каждый мотает свои сопли на свой кулак... Я всего лишь рабочая лошадь, и не более. Поэтому задавать мне подобные вопросы бессмысленно.

— Не нравится мне вся эта история, Сармат.

— Признаться, мне тоже, полковник.

Американец бросает на Сарматова задумчивый взгляд.

— Ты что-то слишком откровенен со мной. Почему бы это? — спрашивает он через паузу. — Хочешь не хочешь, а русские с американцами враги.

— У тебя искаженное представление о русских, только и всего, — пожимает плечами Сарматов. — Впрочем, это тоже не моя забота.

— Странно, — пристально глядя на него, говорит американец. — Иногда мне кажется, что мы с тобой знакомы всю жизнь, и если бы встретились при других обстоятельствах, то скорее всего стали бы друзьями. Но иногда ты мне кажешься заклятым врагом, с которым нет никакого резона пытаться искать общий язык.

— Я человек войны, полковник. А войны, кроме пушечного мяса, требуют таких, как мы с тобой, будь мы трижды прокляты! Наверное, поэтому между нами много общего.

— Войны — двигатели прогресса, — саркастически усмехается американец. — Они всегда были и будут, во всяком случае в обозримом будущем мы с тобой без работы не останемся.

— О прогрессе можно спорить, но то, что война и убийство заложены природой в человека, тут не поспоришь, — отзывается Сарматов. — Я много раз поражался, как в первом же бою с молодыми солдатами происходит какое-то странное преображение... Изменяются походка, лица, глаза... В них пробуждается что-то очень древнее... На генетическом уровне воин пробуждается, так, что ли?.. Но в то же время сразу почему-то становится понятно, что некоторым из них природой не дано стать воинами, даже если они будут очень стараться подавлять в себе страх.

— Ты осуждаешь их?

— Как можно осуждать березу за то, что она белая, а сосну за то, что на ней растут иголки? Я просто говорю о том, что солдатами, на мой взгляд, все же рождаются...

— Согласен, Сармат, — кивает американец и неожиданно спрашивает: — Откуда у тебя такая фамилия? Я размышлял над этим, но мне кажется сомнительным факт, что ты потомок скифов-сарматов.

— Все мы в России потомки скифов-сарматов, — усмехается майор. — Говорят, мой далекий предок для полководца Суворова однажды степного коня объезжал, тот увидел, как он с диким жеребцом управляется, и назвал его в шутку Сарматом, ну, а мы, потомки его, стали Сарматовыми. До революции мои деды и прадеды коней разводили, даже к царскому двору чистокровных дончаков поставляли. Кстати, а как твоя фамилия, полковник?

— Джордж Ив Метлоу, — с готовностью отвечает тот.

— Настоящая или опять липовая, как в Никарагуа? Тогда, если мне не изменяет память, ты был неким Френсисом Корнелом?

— Нет, эта настоящая, — улыбается американец. — Ну вот, можно считать, что я сделал Лубянке первое признание.

Солнце между тем клонится к закату, низкие лучи просвечивают «зеленку» и широкую каменистую пойму реки нестерпимо ярким светом. Зубчатые скалы, нависающие впереди над «зеленкой», плывут в жарком мареве испарений, будто по воздуху, и кажутся они сейчас грозными призрачными замками из восточных сказок о приключениях Синдбада-морехода. И фигуры бредущих впереди Алана и Бурлака тоже кажутся нереальными, будто плывущими по воздуху. Но вот Алан и Бурлак замирают на месте, вглядываясь вперед, к чему-то тревожно прислушиваются.