Сармат. Кофе на крови - Звягинцев Александр Григорьевич - Страница 57

— Вы хотите сказать — о настоящем...

— Настоящее — условно, воин! — качает головой старец. — Скорость, с которой Будущее переливается в Прошлое, выше даже скорости света.

Посмотрев в сторону веселящейся молодежи, старец произносит:

— На рассвете мои воины проводят вас до Главной реки. Пока же пусть твои воины, — он кивает на Алана, Бурлака, — повеселятся... Им вскоре предстоит долгий путь... Самый долгий...

Произнеся это, старец повернулся и перебросился несколькими словами на незнакомом языке со своим сыном. Поняв, что старец собирается уходить, Сарматов спохватился.

— Разреши мне задать еще один вопрос? — говорит он, дотрагиваясь до плеча старца.

— Слушаю тебя, воин, — говорит тот, обернувшись.

— Когда закончится эта война?

— Через полгода. Для того, чтобы ее закончить, тебя и послали сюда...

Туман рассеивается. Сарматов открывает глаза и видит над собой ярко-голубое небо, на котором нет ни единого облачка. Оглядевшись по сторонам, он понимает, что лежит на плоту, рядом с ним лежат Алан, Бурлак и полковник-американец. Старый Вахид хлопочет, привязывая плот к какому-то чахлому кустику на берегу.

Старик замечает, что Сарматов пришел в себя, и кивает ему. Сарматов встает и идет на берег разведать местность. Когда он возвращается, Алан с Бурлаком уже восседают на валуне и что-то возбужденно обсуждают между собой. Американец сидит на краю плота, свесив ноги в воду. Лицо его сосредоточенно — видимо, какая-то мысль не дает ему покоя.

— Ну что, ребята, повеселились в подземном царстве, пора и в путь, — громко говорит Сарматов. От неожиданности Бурлак и Алан вздрагивают, а американец чуть было не сваливается с плота.

— Ты осторожней, командир! Так ведь и до смерти напугать можно! — приходит в себя Алан.

— Ребята, а кто-нибудь из вас помнит, как мы наружу выбрались? — осведомляется Сарматов.

— Вахид откопал, наверное...

— Что значит откопал? — недоумевает Сарматов. — Вы о чем?

— Ну, если, когда мы очнулись, песка на нас не было, значит, его с нас кто-то счистил. И я лично сильно подозреваю, что это сделал Вахид, так как больше просто некому было, — поясняет Алан.

— Да я вовсе не о том говорю, ребята. Я спрашиваю, кто-нибудь помнит, как мы из подземелий выбрались? — снова спрашивает Сарматов.

Бурлак с Аланом переглядываются, затем непонимающе смотрят на командира.

— Ты, командир, часом не заболел ли? — осторожно спрашивает Бурлак. — О каких подземельях речь?

— Как о каких? Вы что же, не помните ничего?

— Говори ясней, командир, — просит Алан. — Я ничего не понимаю.

— И пещер не помните, и старца Ассинарха, и народ его? А танцовщицы! Вы что же, черти, и танцовщиц забыли?

— Командир, может, тебе того, соснуть лучше? — с тревогой в голосе спрашивает Бурлак.

Сарматов некоторое время молчит, размышляя. Удивительное дело, но, видимо, на самом деле, кроме него, никто больше не помнит о том, что произошло с ними во время самума. Что ж, может, оно и к лучшему.

— Ладно, ребята, я пошутил, — говорит Сарматов. — Хотел вас подколоть, да вы больно серьезными оказались.

Алан с Бурлаком облегченно вздыхают.

— Пора нам прощаться с Вахидом и дальше топать на своих двоих, — продолжает Сарматов. — Путь неблизкий, поэтому стоит поторопиться...

После кроваво-красного самума, пронесшегося над изрезанной трещинами и провалами округлой, как глобус, поверхностью ледника, звезды, разом высыпавшие на небе, кажутся особенно крупными и яркими. На северо-востоке величаво выплыл полумесяц луны, осветивший мерцающим мертвенно-белесым светом ледник и вздымающиеся к звездам снежные пики. Провалы и трещины обозначились извилистыми черными полосами, среди которых, держась друг за друга, курсом прямо на луну тащатся по мертвому ледяному пространству два человека, будто плывут в небе два блуждающих призрака среди нереально близких звезд.

— Стой! — сипит, дергая Савелова за рукав, Шальнов. — Опасно здесь — еще в трещину, чего доброго, улетим... Надо связаться веревкой...

Сняв рюкзак, лейтенант достает моток веревки и обматывает ею капитана. Тот, покачиваясь, стоит, еле держась на ногах. Глаза его закрыты, он никак не реагирует ни на действия, ни на слова Шальнова. Кажется, разразись сейчас ядерная война, Савелов все равно не нашел бы в себе сил пошевелиться.

— Не спи, Савелов! — сипит Шальнов, пытаясь негнущимися, отмороженными пальцами завязать на груди капитана узел.

В конце концов, поняв, что руками ему этого сделать не удастся, Шальнов затягивает узел зубами, оставляя на веревке куски примерзшей кожи с губ и десен. Кропящая веревку кровь изо рта сразу превращается в сосульки.

— Не спи, Савелов! — смахнув сосульки обратно в рот, снова тормошит он раскачивающегося из стороны в сторону капитана. — Не спи, иначе хана!..

— А?.. Что?.. Где я?.. — очнувшись, вскидывается тот и, увидев перед собой лицо Шальнова, отшатывается. — А?.. Ты кто?.. Кто ты?.. — выкрикивает он, стараясь оттолкнуть лейтенанта.

— Глюки у тебя, капитан, — догадывается опешивший было Шальнов. — На высоте такое бывает...

— Кто ты?.. Что тебе надо от меня? — дико вращая глазами, продолжает выкрикивать Савелов.

— Рацию доставай... Пора в эфир выходить...

— А?.. Что?.. Какую рацию?..

— В эфир, говорю, пора выходить!.. — повторяет Шальнов.

— А-а-а!.. — наконец доходит до Савелова. — В эфир!..

Его негнущиеся пальцы никак не могут справиться с тумблером на панели рации, и он протягивает ее Шальнову:

— Говори ты, лейтенант!

— Всем погранзаставам Памира... Всем, кто слышит меня... — уносится к звездному небу и к лунному полудиску сиплый, наполненный мольбой голос лейтенанта Шальнова. — Я капитан Савелов... Капитан Савелов... Нахожусь в квадрате одиннадцать — четыре, два... Повторяю: одиннадцать — четыре, два...

Голос Шальнова звучит у крутого скоса ледника из рации в руках подполковника Сизова:

— ...Обеспечьте эвакуацию... Повторяю: имею ценный заморский груз... Обеспечьте эвакуацию...

— Голос вроде бы не тот, товарищ подполковник, — произносит сержант-радист, принявший первое сообщение Савелова. — У того тембр был выше...