Остров Буян - Злобин Степан Павлович - Страница 127

Свойственник Ордина-Нащекина, у которого остановился он в Москве, жил в небольшом достатке. Для приезжего стольника у себя в дому отвел он светелку, где Афанасий Лаврентьич сидел часами над чертежом города Пскова с окрестными монастырями, обдумывая до мелочей ход осады и всякие хитрости, какими способней бы одолеть мятеж, упорно готовясь к тому, что так или иначе, а все же добьется он увидать царские очи и говорить с царем и убедить его, что лучше, чем его, Афанасия, не сыскать ни советчика по псковскому делу, ни воеводы для приведения в покорность мятежного города.

Вдруг в светелку, где стольник сидел в одиноких и трудных думах, вошел молодой богато одетый красавец.

– Дозволь, Афанасий Лаврентьич, сударь, холопишку боярскому слово молвить, – вежливо обратился он от порога.

– Кто таков, молодец? От кого? – вскинув глаза, спросил стольник. – Что-то ты не холопска обличья!

– Ильи Данилыча Милославского стремянный, Первушка Псковитин, – скромно назвался гость.

– С чем пришел, Первой? Боярин прислал по меня?! – обрадованно спросил псковский стольник.

– Слыхал, Афанасий Лаврентьич, что ищешь ты ход к государю по псковскому делу. И я об том же болею. Прикажи, пожалуй, и завтра боярин пришлет меня за тобою.

– Что плетешь?! Как я боярину прикажу!

– Не боярину – мне прикажи. А уж боярин сам тебя видеть захочет. Опричь моего боярина кто к государю введет тебя без мешкоты! За покой державы душою болеет боярин Илья Данилыч… А когда говорить с ним станешь, примолви словечко, что ранее знал во Пскове Первушку и де ранее чуял, что из мальца взрастет муж разумный…

– А ты, холоп, я гляжу, волю взял на боярской службе! – одернул стольник. – Язык распустил!

– Возле умных людей набираюсь, сударь, – скромно сказал гость. – Пошлет меня боярин с тобою, сударь, мятеж покоряти, то я тебе пособлю, а сам от тебя черпну разума. Тебе ведь в город не влезти, а мне, холопишку, проскочить, что комаришке влететь! Письмо ли кому велишь отдать али так, на словах, – во всем буду исправен.

– А кого ты во Пскове знаешь?

– И заводчиков пущих ведал мальчонкой: Козу, да Гаврилу-хлебника, да Копыткова, Захара Осипова, подьячего, Шемшакова из площадных подьячих, а из великих людей Василия Собакина, воеводского сына, да и всех его слуг… А с Василием-стольником хотел я добро совершить: посадский извет для него расстарался, добыл, да, вишь, оплошал воеводский сын, в дороге пображничал и припоздал с изветом!

– Стало, твоих это рук?! – уже с живым интересом спросил стольник. – Ты извет послал воеводе?

– Оплошал Василий! – грустно сказал Первушка. – А то бы, бог дал, не быть бы и мятежу. Прихватили бы кликунов!..

– А ворам не продашься? – строго спросил стольник.

– Что ты, сударь! Я в милости у боярина. Не всяк дворянин от него ласку видит, как я. На той неделе мне молвил сам, что таков разумный холоп и дворянского званья не посрамил бы. Неужто же от воров мне ждать лучшего! Рыба ищет, где глубже!

– А башку потерять не страшишься, коли воры признают?

– Как бог будет милостив, сударь! А пошлет бог удачи, то и государь своей милостью не оставит! На том живем. Кто добра не желает державе своей да чуточку и себе добришка!

Афанасий весело рассмеялся:

– Ну добро, Первой. Проведи к боярину. Уж я тебя не забуду!

Афанасий Лаврентьич Ордин-Нащекин все же добился свиданья с царем через царского тестя, боярина Милославского. Он высказал государю все свои мысли по поводу восставшего Пскова и теперь скакал царским гонцом с посланием к боярину Хованскому. Вместе с ним, слегка приотстав, ехал посланный Милославским для тайной службы боярский холоп Первушка.

Ордин-Нащекин сумел убедить царя в том, что помощь его необходима Хованскому в борьбе против псковских мятежников. Царь посылал его как нужного и полезного советчика к боярину. Только что возведенный в чин окольничего, недавний стольник, кроме грамоты, вез изустный тайный наказ царя, что было великой честью и служило знаком доверия. Окольничий знал, что царская грамота требует от Хованского во избежание кровопролития в Новгород не входить, а, приблизясь к нему, послать к мятежникам с уговорами.

Но вести, мчавшиеся навстречу царскому гонцу, говорили о том, что он запоздал с царским наказом: народ по дорогам рассказывал, что, с барабанами и распустив знамена, боярин Хованский ринулся в бой и вломился в новгородские стены. Вначале Ордин-Нащекин не верил «дорожным вракам», как звал он слухи, но «враки» все более крепли, а войска Хованского не было видно.

Проскакав до глубокой ночи, пристав ночевать в деревушке и выехав с первым лучом рассвета, окольничий заметил в рассветном тумане на пригорке толпу людей при дороге. На всякий случай он ощупал пистоль за пазухой и разобрал поводья. Первушка при этом внезапно отстал.

– Эй, где ты там? – крикнул Ордин-Нащекин.

– Подпруга чего-то… – отозвался Первушка.

Окольничий сдержал коня.

– Вот чего, малый, я, слышь, тебя плетью подпружу! Царское письмо у меня. Ну-ка, живо скачи вперед ведать, что там за люд.

– А вдруг, осударь Афанас Лаврентьич, там шиши придорожны, тогда что? – сказал Первой.

– Да сабля на поясе у тебя к чему? – возмутился окольничий.

– Вишь, их сколь – что тут сабля! – отозвался Первой.

– Стой, кто едет?! – крикнули впереди.

– Дворянин в боярина Хованского стан! – откликнулся Ордин-Нащекин, держа наготове пистоль, и тронул коня.

Толпа оказалась стрелецким обходом, пущенным для береженья дорог.

– Где ныне боярин? – спросил Афанасий Лаврентьич.

– В Новгороде наш боярин, – сообщили стрельцы. – Был намедни пятидесятник с объездом, сказывал – в городе пир горой: молодухи новгородские пекут и жарят для нашего войска – в радость за избавление от воров…

– Много ль воров побито? – спросил Афанасий Лаврентьич.

– Сказывал пятидесятник – без крови пустили. Куда ж им деться – вон сколько войска! – ответил стрелец, и в голосе его послышалось как бы сочувствие сдавшимся мятежникам.

Ордин-Нащекин помчался дальше.