Остров Буян - Злобин Степан Павлович - Страница 102

– Ну и бабка! – воскликнул Иванка, затворяя дверь от мороза и скидывая с плеч на пол громадный куль.

Услышав возню и возгласы в сумерках, вышел к дверям Истома.

– С хлебушком, бачка! – весело крикнул Иванка и обнял одной рукой отца, а другой ошалевшую от неожиданной встречи бабку.

Несмотря на ударивший сильный мороз, Иванка вспотел под тяжестью принесенного хлеба. Глаза его посинели еще больше от радостного возбуждения и казались ярче васильковой рубашки, в которой он пробыл весь день на морозе.

Отец и бабка, Федюнька и Груня – все обнимали, ласкали его и не могли на него наглядеться. Вздули свечу.

– А что же ты в одной рубахе? – спросила бабка Ариша после объятий и поцелуев.

– Бег по улице, а девка какая-то крикнула: «Красный тулуп!» Я думал, «краденый тулуп» – взял да кинул…

– Помнит Иванушка бабкины сказки! – с удовольствием проворчала бабка. – А кто ж его взял?

– Красная девка…

– Ох, Иванка, – вздрогнула бабка, – пропала твоя девка, а была такая, что лучше ее все равно не сыщешь!

– Как пропала? – остолбенел Иванка, поняв, что намек бабки относится к дочери кузнеца.

– Просватана ноне, – пояснила старуха, – за дружка твоего Захара. Сам ты его к ним о святках привел! – ворчливо сказала бабка в обиде, что ей не придется хозяйничать в доме с такой пригожей и ласковой невесткой…

– Э, больно надо! Другую найду, еще краше! – с отчаянием и деланной удалью воскликнул Иванка и, хлопнув дверью, как был, в рубашке, выскочил вон из избы.

Отплатить Аленке! Отомстить ей самой жестокой местью…

Он пришел к тому дому, где поутру стояла у ворот девушка, крикнувшая ему: «Скинь шубейку». У ворот возле дома теперь играла девчурка лет девяти. Он узнал дом стольника Ордина-Нащекина, лучшего дворянина города.

Иванка уставился в окна.

– Кого тебе? – любопытно спросила его девчурка.

– Девку жду, – ответил Иванка. – Тут девка тулупчик да шапку нашла. Ты про то не слыхала?

– А пошто же ты кинул тулуп?

– Я не кинул, а потерял, – возразил Иванка.

– Потерял? – сочувственно протянула девчурка. – А тут все смеялись, что кинул… Иди ей скажи, что ты потерял.

– А ты ей скажи. Я в дом не пойду, пусть сюда принесет.

– Что же ты на улице будешь? Замерзнешь! Я вот в шубейке застыла, какой мороз! А шапку ты тоже, знать, потерял?

– Потерял, – подтвердил Иванка.

– Какой-то смешной! Такой растеряха! – с укором сказала девчурка. – Ну что ж тут-то ждать? Иди в дом.

– Боюсь – дом, чай, стольничий…

– Не бойся. Сам-то тише воды сидит в горнице и окна завесил, а матка той девки по хозяйству хлопочет, а девку зовут Аксюша… Не бойся. Иди, я тебя проведу, – покровительственно сказала девочка, провела Иванку и указала дверь в задней светелке, где жила Аксюша с матерью-вдовой, дальней родственницей стольника, выполнявшей обязанности ключницы.

– Выкуп за тулуп, – засмеялась Аксюша, сразу узнав кудрявого бегуна.

Иванка схватил ее и поцеловал.

– Вот тебе выкуп! – сказал он.

Девушка выскользнула из его рук.

– Ишь, вострый какой! А хошь – крикну? Тебя на конюшню сведут за такой-то выкуп да плетью!.. – сердито сказала Аксюша.

– Губы у тебя горячие, а сердце ледяное, – ответил Иванка. – Я сколь без шубы ходил, промерз, и вся моя вина, что погрелся, а ты плетьми за то хочешь?

Но девушка, увидя его испуг, уже не сердилась.

– Слова молвить еще не поспел, а целоваться полез! – с укором сказала она. – Парня никто не попрекнет, а девке-то срам! Что я тебе худо сделала, что меня осрамить хочешь?!

– Я тебя срамить не хочу. Сам не ведаю, как поцеловал. Губы твои такие – не хочешь, да поцелуешь!

– Знаю парней! Небось каждой девушке поешь! – недоверчиво сказала она. – Тулуп твой вонючий в горницу я не носила. Спросишь у конюхов. Отдадут – ладно, а пропили – их счастье! Смеялись дюже: прозвали тебя «дурачок – скинь кафтан»…

– Аксюша, – сказал Иванка, – что же, я возьму тулуп и уйду, а тебя неужто больше и не увижу?

– Пошто тебе меня видеть? – сурово сказала Аксюша. – За жениха я сговорена, – неожиданно выпалила она.

– За старого, чай! – поддразнил Иванка.

– Ан врешь! Врешь! – со смехом воскликнула девушка.

– Ан не вру, слыхал – за старого, за плешивого!

– Ан врешь! – хохотала она. – На тебя похож, покрасивше тебя, синеглазый да молодой, а ты не знаешь его, он не псковский.

– Ан знаю! – подзадорил Иванка. – Плешивый, беззубый, – и тихо добавил, сам не зная, зачем: – Не ходи за него…

В эту минуту послышались шаги на лестнице.

– Матка! – шепнула Аксюша и, быстро схватив Иванку за оба плеча, толкнула в соседнюю каморку, повернула к пологу, за которым стояла кровать, пригнула к полу и почти засунула под кровать.

Он едва успел подобрать ноги, когда мать Аксюши торопливо вошла в светелку.

– Все прибрано в горнице? – спросила она.

– Все, матушка.

– Полог у постели оправь, – заметила мать. – Время-то какое! Афанасий Лаврентьич гостей хочет примать в нашей светелке, – зашептала она дочери. – У тебя, говорит, в светелке лишних ушей нет. Аксюшу, говорит, уведи вниз, пряниками, орехами, говорит, угости. Пусть, говорит, с девушками позабавится, а мы у тебя посидим – думу подумать надо…

– Столько горниц в доме у стольника, а не нашел краше нашей конуры, – насмешливо сказала Аксюша.

– Сказывала! Не твое, баит, бабье дело указ давать! Старика Устина на лестнице велит посадить, а всю дворню собрать в людской, а ворота на запор, да собак спустить, да караульщиков выставить, а девушки бы с тобой игрались и ты бы смотрела за всеми, чтобы ни одна подслушивать отнюдь не пошла бы.

– Что я, собака, что ли! – огрызнулась Аксюша.

– Марья Андревна! – позвали внизу.

– Иди, иди, Афанасий Лаврентьич кличет, – поторопила Аксюша мать.

– Иду, – откликнулась та и поспешно вышла.

– Уходи скорей, покуда ворота не заперли, – зашептала Аксюша Иванке. – Тулупчик твой у деда возьмешь…

И Иванка едва успел выскочить из горенки прежде прихода гостей стольника.

Уже на лестнице, натянув свой тулупчик, Иванка услыхал внизу голоса и затаился.

– Осторожно, сударь, тут порожек, – сказал старик слуга стольника, присвечивая на лестницу фонарем, и Иванка, к своему изумлению, признал в «Госте» стольника земского старосту Подреза…