Остров Буян - Злобин Степан Павлович - Страница 101

– По лавкам, робята! По житным лавкам!

И словно ветер понес толпу в разные стороны: люди мчались по улицам, торопясь обогнать друг друга, как шальные забегали в дома, под одежду совали кули, торопливо завязывали рукава рубах, хватали кошелки и снова бежали, сшибаясь, сталкиваясь, падая и вскакивая, мчались дальше.

Погром емельяновских хлебных лавок, ларей и лабазов начался по всему городу.

Сторожа завелицких клетей вышли против толпы с дубинами. На них налетели и смяли. Лет пять подряд стоявший на папертях Пскова немощный нищий Петяйка, дрожавший собачьей дрожью и ползавший раскорякой, в пылу схватки вырвал дубину у сторожа и богатырским ударом вдрызг размозжил ему голову…

Толпа бушевала. От Рыбницкой площади устремился поток в Кром, к последним хлебным клетям Емельянова. Стрельцы, посадские и холопы, нищие и крестьяне, приехавшие на базар, дьячки, пушкари и подьячие, тесно сплотившись в одно громадное тело, кричали одним невнятным и яростным криком, дышали одним дыханьем, повисшим, как туча, в морозном воздухе… Впереди толпы бежал табунок посадских ребят, в валенках, босиком и в лаптишках…

И вдруг со звонницы Троицкого собора поплыл колокольный благовест.

Толпа приумолкла и прислушалась. Сквозь гул донеслось по улице пенье молитв, и возле Троицкого собора заколыхались хоругви.

По улице с двух сторон стекались встречные толпы: два десятка попов и дьяконов в золотых и серебряных ризах в сопровождении черной толпы монахов и чинных богомольцев шли от Троицкого собора, из Крома. Синий дым ладана взлетал из кадил и казался крылатым облаком, в клубах которого, под сенью святых знамен, ведомый под руки, плыл сам владыка Макарий в золотом облачении и в митре, с крестом в одной руке, другой рукой опираясь на высокий пастырский посох, отчего его поступь была особенно торжественна и величава.

С другой стороны приближалась толпа разношерстного сброда, разбившего хлебные лавки и готового в ярости сокрушить все, что ему попадет на пути…

Толпа горожан подошла вплотную, сблизилась с крестным ходом и остановилась с обнаженными головами. Многие крестились.

– Пошто, владыко, ныне молебен? Какому святому? – непочтительно громко спросил Юхим, предводитель толпы.

Макарий поднял крест и трижды осенил им толпу.

– Во имя отца и сына и святаго духа! – внятно сказал он.

– А-ами-инь! – пропел хор за его спиной.

В ответ на благословение архиепископа вся толпа горожан закрестилась.

Владыка обвел глазами близстоящих людей и сочным голосом звонко воскликнул:

– Братья! – Голос его пролетел свободно и внятно. – Радуйтесь, братья мои во Христе! – сказал он, уже уверенный в том, что вся толпа слышит его голос и подчинится ему.

Он сказал это просто, словно родной отец сообщал своим детям счастливую весть:

– Слышали ль, братья, волею божьей какое добро совершится? Тому тридцать лет, как отпали от нашей земли некие земли ко свейскому государю. Из тех земель русские люди текли к матери нашей, святой православной церкви и к Русской державе. А ныне свейская государыня-королева, по слову мирного докончания и закону, от нашего государя любезного тех людей назад воротить восхотела… А их многи тысячи, братья!..

Макарий рассказывал, и толпа внимала.

– И сказал государь наш великий Алексей Михайлович, буди он здрав: «Легче богатства лишиться, нежели одного из российских людей воротить на чужбину!» И собрал государь велику казну по скарбницам и множество хлеба по житницам и тот хлеб и казну ту восхотел послати государыне свейской, дабы не быть кровопролитью и не отдать православные души в латинскую веру.

Макарий уже видел свою победу: народ внимал ему затаив дыхание. Владыке казалось, что слышно в грудях биение сотен сердец.

– А вы, вы, братья возлюбленные, за тот выкупной хлеб заводите гилевание и мятеж… Стыд, братья!..

– Да кто же нам сказывал, владыко, на что тот хлеб? – выкрикнул одинокий голос из толпы, и вслед в толпе прошел тихий ропот.

– Помолимся, братья, о здравии государя, и с радостью отдадим хлеб и злато за ближних наших, и не воспрепятствуем, братья, Федору, хлеботорговцу, вершити торг добрый…

– Вишь, вишь, куды клонит, Лиса Патрикевна! – воскликнул мясник Леванисов. – Об Федоре вся забота!

– Кончил, что ли, владыко? – громко спросил Юхим.

Макарий растерялся и не сумел ответить.

– Когда кончил – ступай отселе домой! – продолжал Юхим. – Срамно божий образ таскать в заступу врагу-живодаву. А не уйдешь, то мы сами от сраму святые хоругви снесем в собор…

– А тебе, шапку сняв, да по шее! – воскликнул зелейщик Харлашка, дерзко подскочив вплотную к архиепископу.

– А попам подолы заголим да по голым задам плетьми их отхлещем! – крикнула озорная старуха Хавронья.

– Добер бобер! Отдал хлеб, да и скок вприсядку! – зыкнул хлебник Гаврила. – Дай-ка мы троицких житниц пощупаем – весь ли ты отдал хлеб?

– Идем, браты, щупать троицких житниц! – воскликнули разом несколько голосов с разных сторон.

Юхим кивком головы указал архиепископу на толпу.

– Слышь, владыко святой, от греха ворочай-ка с дороги оглобли.

– Надругатели! – крикнул владыка сорвавшимся голосом, высоко взмахнул жезлом, словно собрался пронзить им, как копьем, сердце Юхима, но опустил конец и ударил в снег.

– Ладно, владыка, уж ладно! Ты плюнь на них! Ну их! Пойдем ко двору, – добродушно сказал Прохор Коза, только что прибывший во Псков и теперь находившийся тут же в толпе.

Взяв Макария за плечи, он поворотил его, как хмельного кума после вечерки.

Толпа горожан, смяв кучу попов и монахов и оставив позади золотые ризы и черные рясы, пустилась бегом по улице к последней из емельяновских житниц, стоявшей вблизи воеводского дома…

Попы и монахи сзади толпы плелись вразброд обратно к Троицкому собору…

Иванка вошел в сторожку при свечной лавке, где теперь жил отец.

Бабка Ариша, измученная, потная, с волосами, выбившимися из-под платка, тяжело дыша, сидела в сенях на мешке.

– Насилу доволокла. Аж вся взмокла! – сказала она, не оглянувшись и думая, что вслед за ней входит Истома.