Князь ветра - Юзефович Леонид Абрамович - Страница 9

– Чаю хотите?

Вздрогнув, он обернулся и увидел Наталью с подносом в руках. На подносе стояли три чашки, сахарница, молочник.

– Чаю хотите? – повторил Килин.

Интонация была та самая, которую Каменский, должно быть, ясно слышал внутренним слухом, но не сразу сумел облечь в слова.

Иван Дмитриевич поглядел на Килина, сравнивая его с профессором-дарвинистом. Тот имел такое же крепкое тело и тоже говорил басом, но при этом был седовлас, аристократичен, как Довгайло. Очевидно, Каменский слепил своего героя из этих двоих: голову одного приставил к туловищу другого и, чтобы они срослись, попрыскал их мертвой водой собственных разочарований. Но поскольку этот химерический персонаж любил жену художника не душой, а только телом, подозрения падали на того, кому оно принадлежало.

– Я рад, – за чаем сказал Килин, – что вы лично взялись расследовать убийство Николая Евгеньевича, а не свалили на кого-нибудь из помощников. Теперь вы можете вернуть ему долг.

– По-моему, я господину Каменскому ничего не должен.

– Но ведь именно ему вы обязаны своей славой.

– Вот как?

– Мой муж так много писал о вас, – вмешалась вдова, – что сделал ваше имя популярным во всех слоях общества. Иные дорого заплатили бы за такую рекламу.

– Вы меня с кем-то путаете, – улыбнулся Иван Дмитриевич. – Не припомню, чтобы покойный хоть раз брал у меня интервью для какой-нибудь газеты.

– При чем тут газеты? Он писал книги о вас.

– Когда я прочел рукопись его первой повести о ваших приключениях, это была «Тайна пурпурной лилии», – вспомнил Килин, – я и подумать не мог, что эти книжки будут пользоваться таким успехом.

– Конечно, – признала Каменская, – в них немало вымысла, но ведь и вы там выведены под фамилией Путилов, а не Путилин. В то же время ни для кого не секрет, кто является прототипом главного героя.

– Так это он писал? Каменский?

– А вы что, не знали? – в свою очередь поразился Килин. Иван Дмитриевич потрясенно молчал. Ему давно известны были эти плюгавые книжонки, чей автор скрывался за псевдонимом Н. Добрый. Все они были наполнены диким вздором вроде пурпурных лилий, которые своим смертоносным, как у анчара, дыханием поочередно спроваживают на тот свет обитателей старинного дворянского гнезда, пока не приезжает Путилов и, дыша через намоченный уксусом платок, не выдирает с корнем эту заразу, разведенную злодейкой-племянницей на погибель прямым наследникам родовых вотчин. Великий сыщик, года за полтора он успел искрошить в капусту сонмы беглых каторжников и кавказских абреков, знающих одной лишь думы власть– похищать и продавать в гаремы одиноко гуляющих по полям генеральских дочек. Смокинг джентльмена, сутана католического патера, паранджа ханской наложницы – все было ему к лицу. Не было ремесла, которым бы он не овладел. Ему ничего не стоило отремонтировать часы, продирижировать оркестром или зажарить змею по всем правилам китайского кулинарного искусства. Перед ним трепетали шпионы, иезуиты, казнокрады с графскими титулами. На простых убийц и грабителей столбняк нападал при одном звуке его имени. «Я – Путилов», – спокойно говорил он, поигрывая тростью, и звероподобные бородатые громилы от ужаса начинали рыдать как дети.

Еще осенью Иван Дмитриевич решил выяснить, кто таков этот Н. Добрый. Фамилия издателя на книжках не значилась, указывалась только типография. Самому идти туда не хотелось, дело поручено было агенту Валетко. Он получил деньги из секретного фонда и на следующий день доложил, что Н. Добрый – это Тургенев. Раскрытие тайны обошлось казне в красненькую, но Иван Дмитриевич был польщен и не стал беспокоить автора «Отцов и детей». Теперь он понял, что Валетко попросту прикарманил безотчетные десять рублей. Спросил у кого-то без подмазки, ему и напели: Тургенев, мол.

– Вот так так! – весело сказал Килин. – Я думал, вы знаете, кому принадлежит этот псевдоним.

– Мне говорили, что Тургеневу.

– Тургеневу? Кто вам такое мог сказать?

– Не важно.

– И вы поверили?

– Почему нет? Он пишет не хуже Каменского, а деньги всем нужны.

Килин рассмеялся, и в глазах у вдовы тоже мелькнуло подобие улыбки.

– Мой муж, – ответила оиа, – прекрасно сознавал меру таланта, отпущенного ему Богом. На этот счет у него не было иллюзий. Недавно, прочитав один из рассказов Тургенева, он признался мне, что без колебаний продал бы душу дьяволу за возможность написать хоть один такой рассказ.

Пока шли по коридору, она говорила, что да, по чисто литературным достоинствам повести о Путилове уступают другим произведениям Николая Евгеньевича, написанным в объективной манере, но что поделаешь? Жизнь есть жизнь, надо есть, пить, одеваться, платить за квартиру. Доход от этих книжек позволял ему подолгу работать над серьезными вещами, такими, например, как рассказы, вошедшие в книгу «На распутье».

– У меня она есть, – кивнул Иван Дмитриевич.

– Значит, можете сравнить.

– Но вот чего у вас точно нет, – уже в передней сказал Килин, вынимая из портфеля жалкую брошюру плебейской наружности. – Это его последняя повесть о вас, то есть о Путилове. Она только что вышла из печати и еще не поступила в продажу. Берите, я вам ее дарю.

Отказываться было неловко. Иван Дмитриевич принял подарок и с мгновенным отвращением прочел название: «Загадка медного дьявола».

На улице прямо напротив подъезда Каменских стояла извозчичья пролетка. Иван Дмитриевич уселся на сиденье, назвал адрес. Торговались недолго. В тот момент он ничего не заподозрил, но на следующий день вспомнил этого «ваньку» и задался вопросом: для чего, собственно, на ночь глядя понадобилось ему стоять в таком месте, где никаких седоков не предвидится?

На этот вопрос отвечала им же самим написанная «Инструкция по организации сыскной службы». Там, в частности, имелось пять пунктов, касающихся так называемого конного наблюдения:

«1. Конное наблюдение за подозреваемым или уличенным в совершении какого-либо преступления лицом, которого по тем или иным причинам нецелесообразно подвергать аресту, устанавливается в двух случаях: а) когда пешее наблюдение очень заметно; б) когда наблюдаемый постоянно перемещается по городу на лошадях.

2. Конное наблюдение производится через агента, переодетого извозчиком, для чего избирается агент более находчивый, знакомый с управлением лошадью, а также с правилами езды извозчиков и их обычаями. По костюму и по внешнему виду своего экипажа агент-извозчик ничем не должен отличаться от извозчиков-профессионалов.

3. Агент-извозчик должен понимать, что он прежде всего извозчик и обязан беспрекословно исполнять требования чинов наружной полиции, не вступая с ними в пререкания. Если такое требование наносит вред наблюдению, его все равно следует исполнить, а потом, незаметно от других извозчиков, поговорить с полицейским чином или старшим над ним, объявив свое действительное положение. Если таких переговоров можно избежать, не нанося особого ущерба делу, последнее предпочтительнее.

4. При появлении агента-извозчика вне места стоянки извозчиков-профессионалов он неизбежно обращает на себя внимание сторожей и дворников, которые гонят его прочь, чтобы «не гадили лошади». В этом случае все зависит от находчивости агента и его умения быстро «схватывать» тип дворника. Судя по типу, агент одному говорит, что выжидает доктора, приехавшего к больному; другому «по секрету» сообщает, что ждет барина, который находится у чужой жены и для поездок «по этому делу» всегда берет его, или рассказывает про такую же барыню; третьему предлагает угостить его «по-хорошему», чтобы не гнал с «выгодного места», и т.д. На вопросы публики агент-извозчик отвечает, что занят.

5. Как правило, агенту-извозчику не следует самому возить наблюдаемого, но иногда вечером, или в дождливую погоду, или если поблизости нет других извозчиков и агенту неудобно сказать, что он занят, это допускается. В таких случаях агент-извозчик торгуется с наблюдаемым, как обыкновенно извозчики торгуются с пассажирами».