Эта милая Людмила - Давыдычев Лев Иванович - Страница 36

И, войдя в соседний дом, эта милая Людмила сразу спросила:

— Голгофа, ты когда-нибудь смотрела на звёзды? Любовалась ими?

— Да, конечно. Два раза меня возила бабушка, а один раз ездили всем классом.

— Куда возили? Куда ездили?

— Как — куда? — удивилась её непониманию Голгофа. — А где же ещё можно любоваться звёздами, если не в планетарии? Очень красиво!

У этой милой Людмилы было такое жалкое и растерянное выражение лица, она так часто-часто-часто заморгала своими большими чёрными глазами, словно собиралась горько-горько-горько расплакаться. Она спросила глухо:

— Ты ни разу не любовалась настоящими звёздами на настоящем небе?

— Я много читала о них… но… но… — Голгофа виновато помолчала. — Я иногда видела их, но не обращала особого внимания. Я не знала, что ими можно любоваться. А может, и знала, но… надо было идти домой… Я ведь даже ни разу не видела, как растут грибы, чего уж там говорить о небе? Я не представляю, как растут ягоды… Я и в настоящем-то лесу ни разу не была… Стыдно сказать, но я видела божью коровку и кузнечика только в книжках… Какие, какие уж там звёзды…

— Завтра мы отправляемся в многодневный поход! — торжественно, решительно, но почему-то с нотками отчаяния проговорила эта милая Людмила. — Берём с собой только самое необходимое! Постараемся испытать как можно больше трудностей! Чтобы закалиться! Будем у костра любоваться настоящими звёздами на настоящем небе!

— Но ведь попадёт! — крикнул Герка. — Здорово ведь попадёт!

Дед Игнатий Савельевич весело согласился:

— Попадёт, попадёт, конечное дело, попадёт! Особенно, я считаю, достанется мне, потому как я среди вас — единственный совершеннолетний! Мне-то вообще полагается вас остановить, а я с вами отправлюсь! Главное, ребята, сердцем не стареть!

— Да нас же в два счёта поймают как миленьких, — растерянно сказал Герка. — Пока идём да пока дойдём…

— Если ты трусишь, можешь оставаться дома, — с нескрываемым презрением произнесла эта милая Людмила и с ещё более нескрываемым презрением добавила: —Мы уйдем в многодневный поход, а ты можешь готовиться к отправке в областной краеведческий музей в качестве живого отрицательного персонажа наравне со скелетом мамонта!

Герка задохнулся от возмущения и обиды, вскочил и, сжав кулаки, подпрыгнул к этой милой Людмиле, хриплым голосом затараторил:

— Чего ты тут раскомандовалась? Не успела приехать, а сколько уже из-за тебя всяких чепухов… чепухей… чепух… ерунды всякой получилось!

Эта милая Людмила спокойно, с некоторой долей сострадания смотрела на него большими чёрными глазами, и он вдруг мельком подумал, что неправ, что никакой она не командир, но он всё равно может подчиниться каждому её слову.

— Я очень прошу тебя, Герман, перестань нервничать и сердиться, — тихо сказала она. — Я и сама немножечко трушу. Но мы обязаны пересилить себя, если мечтаем стать настоящими людьми. И мы обязаны, понимаешь, обязаны помочь Голгофе, чтобы её никогда не назвали Клеопатрой. А без тебя нам в походе будет совсем трудно. Во всяком случае, не так весело, как с тобой.

— Ну… — Герка от радости и гордости сначала принял озабоченный вид, потом, как говорится, напустил на себя важность. — Я-то что… Я за неё и беспокоюсь… Ей ведь попадёт. И тебе от тётечки твоей дорогой попадёт. Первая обязанность ребенка, — насмешливо закончил он, — слушаться родителей и старших родственников.

— Я тоже старший родственник! — весело воскликнул Дед Игнатий Савельевич. — Можно организовать так, что попадёт одному мне!

— Нет, нет! — Голгофа резко встала. — Я хочу сама, понимаете, сама хочу отвечать за своё поведение!

— И не боишься? Неужели не боишься?! — поразился Герка.

— Пока… не очень, — неуверенно призналась Голгофа. — Вот если бы мы сегодня не купались, не попали под грозу… А сейчас я без этого уже жить не смогу! Пусть мне попадёт, пусть мне грандиозно попадёт, но я должна на настоящем небе увидеть настоящие звёзды и любоваться ими!

И тут эта милая Людмила решительно прервала все разговоры, сказав:

— Собираемся здесь в семь часов утра. Я ещё попытаюсь поговорить с тётечкой. Идёмте посмотрим на звёзды.

Звёзд было много-много, и все они были яркие-яркие.

— Они совсем не такие, как в планетарии, — прошептала Голгофа. — А я вспомнила… Конечно, я видела настоящие звёзды, но только мельком… В это время я обыкновенно уже сплю. А сегодня мне спать совершенно не хочется.

— Но придётся, — сказал дед Игнатий Савельевич. — Вставать-то рано. Я сейчас займусь подготовкой к походу, а вы марш на боковую! Поход потребует дополнительных сил!

— Никаких походов! — Все вздрогнули, услышав резкий, суровый голос тёти Ариадны Аркадьевны, которая незаметно подошла к ним. — Да, да, никаких походов! Девочки, немедленно домой! Завтра Голгофа должна быть дома!

— А! — грозно воскликнул дед Игнатий Савельевич. — Риадна! Аркадьевна! Если вы в самом деле беспокоитесь о Голгофе, милости просим с нами в многодневный поход! Можете взять с собой даже вашего бандитского кота!

Нет особой надобности подробно передавать очередную словесную распрю между уважаемыми соседями. Следует лишь отметить, что на сей раз получилась не обычная очередная словесная распря, а почти ссора, сугубо принципиальная и на сложнейшую педагогическую тему.

Тётя Ариадна Аркадьевна самым-пресамым наирешительнейшим образом требовала завтра же отправить Голгофу домой, не ожидая прибытия милиции или отца и врача П.И. Ратова.

Дед Игнатий Савельевич меньше говорил, а больше покашливал, покрякивал, покряхтывал то возмущённо, то яростно, то гневно, то презрительно и вдруг сказал прямо-таки загробным голосом:

— Сейчас, сейчас я вам сообщу, уважаемая соседушка… вы у меня… Только дайте мне возможность собраться, подготовиться…

Он медленно достал кисет, ещё медленнее и очень долго искал по карманам аккуратно сложенную квадратиками бумагу, неторопливо оторвал листочек, старательно согнул его, осторожно развязал кисет, высыпал в бумажку табак, свернул цигарку, завязал кисет, по всем карманам медленно и долго искал спички, закурил и лишь тогда заговорил:

— Детей надо уважать даже тогда, когда они делают глупости и даже вредности. Вот ведь своему хулиганствующему коту вы любые безобразия прощаете, а…

— А мне смешно, — с обидой прервала его тётя Ариадна Аркадьевна. — Из-за бедного котика смешно. А из-за детей мне горько и страшно. Вы пожилой, вернее, старый человек, втягиваете их в опасную АВАНТЮРУ и толкаете на моральное преступление.

— Он никого никуда не втягивает и не толкает, — осторожно возразила эта милая Людмила. — Просто дедушка понимает нас. И хочет нам помочь. Ведь мы должны развиваться, закаляться, совершенствоваться, учиться самостоятельности, ответственности и… И не сердитесь на нас, дорогая тётечка! Идёмте с нами в многодневный поход! Он вам тоже необходим! Вы представляете, ночь у костра под огромным звёздным небом… Кругом темнота и тишина…

— Боюсь, очень боюсь, что завтра ты отправишься не в многодневный поход, а домой, — плачущим голосом проговорила тихо тётя Ариадна Аркадьевна. — И конечно, Голгофа тоже.

— Разрешите, тётечка, нам с ней спать на сеновале? — боязливо, но с оттенком настойчивости спросила эта милая Людмила. — Пусть она хоть вволю подышит свежим воздухом!

— Пусть она до утра делает чего ей вздумается. А ты, дорогая племянница, будь любезна, со мной! Я отвечаю за тебя перед твоими родителями! — И тётя Ариадна Аркадьевна быстрыми, решительными, почти солдатскими шагами не прошла, а прямо-таки промаршировала к калитке, резко толкнула её, и…

И калитка обо что-то стукнулась, раздался приглушенный писклявый вскрик, и послышался стремительно удалявшийся топот ног.

Обескураженная спорами о многодневном походе, раздосадованная, разгневанная, растерянная, тётя Ариадна Аркадьевна ничего не заметила и уже не промаршировала, а медленно и устало, опираясь рукой о заборчик, прошла в свой дворик.

После её ухода все уныло, удрученно и даже обреченно молчали. Только дед Игнатий Савельевич изредка ободряюще кашлял или виновато покряхтывал. Голгофа часто, громко и глубоко вздыхала, видимо собираясь вот-вот зарыдать.