История Хэйкэ - Ёсикава Эйдзи - Страница 18

– Ну-ну, Хэйта, что значит «вот как»? Давно ты не появлялся в Хорикаве – хотя твоим визитам там никогда не радовались… Твое невнимание к нам, должен сказать, доставляет мне удовольствие.

Киёмори упал духом. Только что он высокомерно ссылался на свою принадлежность к дворцовой страже, а теперь был готов забиться в какую-нибудь щель.

Тем временем его дядя, получив от своих подчиненных краткий отчет о происшедшем, догадался, что здесь делал Киёмори.

– Этого не может быть! Откуда здесь взяться Морито! Как ты посмел сопротивляться? Точно такой же упрямец, как отец. Зачем ты берешь пример со своего нищего отца? Убирайся домой! – проревел он.

Забыв о гордости и злобе, Киёмори смиренно воззвал:

– Неужели это совсем невозможно, что Морито прячется где-то здесь?

Именно в тот момент Тадамаса заметил придворную карету, выезжавшую из Северо-Западных ворот, и с большой поспешностью, вприпрыжку побежал к ней. Он отвесил ей глубокий поклон.

Киёмори повернулся и поплелся обратно. Больше ему ничего не оставалось. Он слышал, как стражники смеялись за его спиной. Затем парня заинтересовало, чья это была карета. Посмотрев назад, он увидел приближавшегося вола. Заходившее солнце горело на покрытых лаком оглоблях и кузове пышной дамской кареты, поблескивавшей серебряными и золотыми украшениями. Бамбуковые шторы оказались наполовину опущены. Карета принадлежала не принцессе, и пассажиров не было видно, но юный погонщик, шагавший рядом, отгонял от кареты мух. Киёмори остановился в тени кедра и стал ждать, пока карета проедет мимо. Когда она поравнялась с ним, он смело заглянул внутрь.

– Ох…

Ему показалось, он услышал голос. Занавеска завернулась вверх, и погонщик получил приказ остановиться. Кто-то высунулся из кареты и позвал его по имени.

– Матушка! – импульсивно отозвался Киёмори и вспрыгнул на оглоблю. – Это та самая карета, которая только что выехала через Северо-Западные ворота? И это вы, матушка?

– Ну да, но что значат подобные вопросы? Ты никогда не бываешь мне рад, когда бы мы ни встретились.

Ясуко была одета как придворная дама и, как обычно, подкрашена. Наряженная в яркое кимоно, она казалась еще моложе и красивее, чем ее помнил Киёмори, – дома или на скачках у реки Камо.

– Твой дядя Тадамаса только что ждал меня у ворот, чтобы поздороваться. О тебе он ничего не сказал, но мне показалось – вы с ним разговаривали?

– Давно ли дядя начал свидетельствовать вам свое почтение и демонстрировать дружеское отношение?

Ясуко засмеялась:

– Как ты меня забавляешь! Не отвечаешь ни на один мой вопрос, но все время пытаешься что-нибудь у меня выведать. Твой дядя очень изменился. Он относится ко мне чрезвычайно почтительно.

– Это он-то, который, как и тетушка, раньше отзывался о вас так дурно?

– Может быть, теперь, Хэйта, ты начнешь понимать, почему я не выносила жить в бедности? Я понравилась ее высочеству и регулярно принимаю участие в танцевальных представлениях во дворце принцессы. Твой дядя теперь по отношению ко мне ведет себя как настоящий слуга, потому что знает – он обязан потакать мне, если надеется достичь успеха в этом мире.

Так вот, значит, как! Киёмори сплюнул под ноги волу. Как похоже на дядю! Что касается посещений его матерью дворца у Северо-Западных ворот, то, вероятно, она заставила Накамикадо употребить его влияние при дворе и теперь умело пользуется своими талантами танцовщицы. Они с дядюшкой два сапога пара! Каждый раз, когда Киёмори встречался с матерью, он чувствовал, что не она ему ближе, а отец, Тадамори, который не был ему настоящим отцом.

Внезапно Киёмори почувствовал разочарование, горечь и печаль. Встреча с матерью сделала его несчастным. Мухи, жужжавшие вокруг вола, стали кусать лицо юноши, и он раздраженно соскочил с оглобли. Но Ясуко с заметным волнением в голосе позвала сына обратно и, глядя лукаво, сказала:

– Хэйта, неужели ты больше ничего не хотел меня спросить?

Киёмори вздрогнул. Ему показалось, что он заметил фигуру, прятавшуюся в глубине кареты, пригляделся и увидел Рурико.

– Хэйта, больше тебе нечего мне сказать? – спросила Ясуко, смеясь. – Рурико, – сказала она затем, – ты не хочешь отдать это Хэйте? – Смущенная Рурико откинулась назад, спрятав лицо за плечом своей спутницы. Ясуко вытащила крупную хризантему и протянула ее Киёмори: – Ее высочество принцесса дала этот цветок Рурико, а та в свою очередь хочет подарить хризантему тебе. Напиши на цветке стихи и принеси их мне в усадьбу Накамикадо – несколько изысканных строк, которые покорят сердце Рурико.

Киёмори застыл в оцепенении, наблюдая, как карета медленно исчезает вдали. Значит, теперь его мать задумала с помощью Рурико переманить его от отца и так отомстить Тадамори! По рассеянности он смял цветок и оборвал на нем все лепестки. Отгоняя стеблем мух, он зашагал обратно к своему посту на перекрестке.

Там его поджидали две лошади и человек. Киёмори чувствовал себя подавленно. Мокуносукэ, дожидавшийся его с нетерпением, также выглядел удрученным.

– Где все остальные? Уже направились домой?

– Мы получили приказ с этой ночи прекратить несение дозоров. А что обнаружили вы у Северо-Западных ворот?

– Все бесполезно. Не следовало мне туда ходить. Где отец?

– Давайте поговорим по дороге. Ну, садитесь на лошадь.

Мокуносукэ проследил, как Киёмори взобрался в седло, и затем сам последовал его примеру.

– Опять во дворец, Старый?

– Нет, домой в Имадэгаву.

Киёмори это удивило. Стражники должны были собраться вечером в караульном помещении, где с ними собирался говорить отец. Кроме того, Тадамори предстояло доложить его величеству и помощнику императора и получить дальнейшие распоряжения.

– Мокуносукэ, с отцом что-то случилось?

– Я слышал, он решил покинуть свою должность во дворце.

– Правда? Все оттого, что нам не удалось задержать Морито?

– Такой человек, как он, не может позволить критику подобного сорта. Придворные клевещут на него, и это ему неприятно. Он не может терпеть несправедливые и двусмысленные обвинения, которые они выдвигают против него… Я не решился спросить у него что-либо еще.

– Это значит, он снова станет жить в уединении? – вздохнул Киёмори и добавил: – И снова в бедности! – Неожиданно доспехи всей своей тяжестью сильнее придавили его к седлу.

Мокуносукэ пробормотал себе под нос:

– О, почему судьба к нему столь сурова? Несправедливо время, зловреден свет! Когда-нибудь удача должна ему улыбнуться!

Киёмори с трудом узнал собственный голос, вдруг прозвучавший чисто и с вызовом, как боевой клич:

– Вот он я, Старый! Разве не ты назвал меня когда-то дитем неба и земли, не ты заметил, что я не инвалид и руки-ноги у меня на месте? Так вот же он – тот, о ком ты говорил! И что это за судьба, которой мы должны прислуживать?

Глава 5.

Притоптанный сорняк

Братья вышли его встретить, их темные фигуры Киёмори, слезая с лошади, увидел под осевшими воротами. Цунэмори, державший на спине трехлетнего Норимори, вскричал:

– Добро пожаловать домой, брат! Отец уже вернулся.

– Гм… Нас не было дома семь дней, маленькие, наверно, скучали.

– Да, у меня хватало забот с Норимори, он не переставал плакать и звать матушку, – начал Цунэмори, но спохватился, взглянув на Киёмори. – Ох да, отец хотел тебя увидеть сразу, как ты вернешься.

– Вот как? Тогда я иду туда. Старый, прими мою лошадь, – сказал Киёмори.

Передав поводья Мокуносукэ, он направился через двор в сторону света, горевшего в покоях отца.

От кухонных печек потягивало дымком. Слуги, вернувшиеся раньше, не сняв доспехи, занимались ужином для многочисленных обитателей дома – готовили рис, рубили дрова и носили картофель и овощи с огорода при кухне. Как и в большинстве домов, принадлежащих воинам, где было мало женщин-помощниц, а бедность мешала нанимать младших слуг, хозяин наравне со слугами-вассалами обрабатывал землю и работал на кухне.