Трудная любовь - Давыдычев Лев Иванович - Страница 37

Письмо Николай изорвал, а на другой день явился в суд.

Прочитав заявление, судья, мужчина с большими, оплывшими глазами, внимательно посмотрел на Николая и спросил сухо:

— Вы уверены, что жена изменяла вам?

— Иначе бы я не пришел сюда.

— Вы согласовали с ней свое решение?.. Ну что ж, дело, как говорится, ваше. Но мой искренний совет вам, совет не только судьи, но и пожилого человека: не спешите, избавьтесь от излишней подозрительности. Мы всегда стараемся примирить супругов.

— Это и называется судебной волокитой?

— А вы не спешите с выводами, — еле заметно повысил голос судья. — Давайте к делу о разводе отнесемся в сто раз вдумчивее, чем вы отнеслись к вступлению в брак. Государство заботится о семье.

Николаю не терпелось уйти, он встал и проговорил:

— Мне кажется, что государство не пострадает от того, что одна неудачная семья распадется.

— Государство, конечно, не станет менее прочным от того, что двое молодых людей поспешили вступить в брак, — невозмутимо ответил судья. — Но государство будет прочнее, если вступающие в брак не повторят вашей ошибки.

— Ну, если речь пошла о государстве…

— Не смею вас задерживать, — судья кивнул, полузакрыв глаза, словно устал от разговора.

У Николая не было сомнения, что судья — формалист, который, не разобравшись, действует по заведенному стандарту. Но жалеть было поздно — дело началось.

А тут еще позвонил Олег и предложил встретиться.

— Есть великолепная идея, надо ее реализовать, — сказал он.

В квартире было холодно. Раньше печь топила Ольга, потом — женщина из соседней квартиры, но она перестала ходить, несколько раз встретившись с пьяным Николаем. Носить дрова было лень, и он, когда бывал трезв, проводил вечер в накинутом на плечи пальто, сидя у включенной электрической плитки.

Было очень неприятно, что Олег, войдя без стука, застал его стоящим на коленях перед печью. Словно оправдываясь, Николай пробормотал:

— Отвык от холостяцкой жизни.

Олег присел на корточки, залюбовавшись огнем в печке, и заговорил:

— Хочу быть хотя бы как вот этот огонь. Гореть… Надо уезжать отсюда. Слышишь?

— Зачем? — Николай испуганно отодвинулся от него. — Я никуда не поеду. Я нигде никого не знаю.

— Зато тебя здесь все знают. А если на место Копытова сядет Полуяров? Он выставит тебя из редакции в два счета. Снова пойдешь в многотиражку?

— Ни за что.

— Слушай, ты был здравомыслящим человеком. Ты должен знать, что умный человек не всегда имеет возможность поступать по-своему. Дураков развелось больше чем надо. Едем отсюда! Новая газета, новые люди — легко забудется все неприятное, здешнее.

«Куда он клонит? — подумал Николай. — Ну, он погорел, его собираются выгонять с работы… А я? Я ничего такого не натворил».

— Тебя же так зажали, что ты и пикнуть боишься! — продолжал Олег. — Как только Полуяров узнает о твоем разводе, сразу собрание, обсуждение, намылят шею. Я не иду в редакцию, жду, когда вызовут. Представляю, что из меня сделают! Едем… Я хочу пожить один. Ни от кого не зависеть. Хочется поработать засучив рукава. Не могу забыть о газете даже во сне. Закрою глаза — и снова в редакции.

— Да, — важно протянул Николай, — трудно без газеты.

— Трудно! — презрительно воскликнул Олег. — Невозможно! А в тебе удивительно сочетается болезненное самолюбие с полным его отсутствием. Ты ведь всегда был расчетлив…

— Ты начинаешь говорить обо мне в прошедшем времени? — обиженно спросил Николай.

— Если ты благоразумно и своевременно не исчезнешь отсюда, скоро все будут говорить: «Помните, здесь работал Рогов? Ну, тот, которого потом уволили за моральное разложение?»

Николай молчал, Олег взял шляпу, спросил мельком:

— Как Лариса?

— Не знаю. Уехала в командировку.

— Жаль… — еле слышно сказал Олег.

— Кого? — удивился Николай.

— Ее.

Олег снова подсел к огню и закурил. Видно было, что идти ему некуда и делать нечего. «Нет, я не поеду с тобой, — думал Николай, — кто знает, может, ничего со мной и не случится? А то и здесь все потеряешь, и на новом месте ничего не найдешь. А тебе что? Ты если там провалишься, сюда вернешься, к маме. А кто мою квартиру караулить станет?»

— Значит, не едешь? — спросил Олег, вставая. — Была бы честь предложена… Не забудь вовремя закрыть печь.

Через некоторое время Николай машинально открыл дверцу. Дрова давно сгорели. Только большая головешка дымила в темноте.

Ему было ясно, что надо делать. Во-первых, надо написать такой материал, чтобы все развели руками. Во-вторых, надо избавиться от присутствия в редакции Лесного. Он мешает Николаю нормально жить и заниматься делами. Кроме того, он лезет в заведующие отделом… Посмотрим.

Надежда на счастье, без которого жизнь казалась немыслимой, крепла.

Они встретились в том же сквере, где стояла гипсовая физкультурница, стройные ноги которой по колени утопали в снегу.

Внизу, за чугунной решеткой, под высоким, крутым обрывом, лежала скованная льдом, невидимая отсюда река. Вдали, на другом берегу, вздрагивали, словно от холода, цепочки огней.

Шли молча. Оба ждали встречи и в первый момент растерялись. Валентин варежкой сбил снег со скамейки. Присели.

— Странно, — сказала Ольга, смотря в темноту широко раскрытыми, тоскливыми глазами, — даже зимой река чувствуется.

— Ветер, — ответил Валентин. — Ты устала, ты просто устала. Ты не сердись на меня. Я знаю, у тебя и без меня много неприятностей, но и я не виноват… Я боялся спрашивать тебя… Но ведь иначе нельзя. Мне нужно знать… как ты относишься ко мне.

— Не надо нам встречаться, — резко сказала Ольга и, видимо, почувствовав, что слова прозвучали неуверенно, продолжала горячо: — Вот перестану себя в руках держать, забудусь и могу к тебе прибежать. Я только не сдержись, и начнется у нас с тобой… потом сами не рады будем.

— Ерунду ты говоришь, Оля.

— Знаю! — она взяла его лицо руками, а он от неожиданности отпрянул назад. — Если бы ты знал… Ведь тебе не это надо, что я сейчас тебе могу отдать.

Ольга закрыла глаза, чтобы удержать слезы, но они проникли сквозь ресницы, заблестели на щеках.

— Не надо нам встречаться, — бормотала она, — не надо…

— Мы будем часто встречаться, — твердо проговорил Валентин. — Я не тороплю тебя, я ни о чем не прошу,

И хотя Ольга промолчала в ответ, Валентин еще сильнее уверился в том, что счастье приблизилось.

На другой день радостное настроение Валентина первым заметил Николай. Губы его дрогнули, искривились.

Валентин дежурил по номеру. Скосив глаза на лежавшую перед ним полосу, Николай сразу увидел курьезную оплошность. Справа, внизу, под названием газеты, есть маленькая продолговатая клеточка, где указывается цена номера. Клеточка была пустой. Валентин не заметил этого и ушел с полосой к редактору. Копытов внимательно просмотрел заголовки, тексты под фотоснимками.

— Ну, лети, голубушка, — сказал редактор, сделав на полосе размашистую подпись.

И в типографии Валентин не заметил ошибки. По просьбе Полуярова он вернулся в редакцию. В кабинете ответственного секретаря сидел Копытов.

— Сильна девка! — говорил он, видимо, о Ларисе. — Мне бы такой характерец… Дурак Вишняков. Ей-богу, дурак. И себе жизнь испортил, и ей. Чего тут обсуждать? Выгнать надо из редакции и из партии. И вся недолга.

— Выгнать легко, — вздохнул Полуяров.

— Обсудить на собрании.

— И обсудить легко, — сказал Полуяров. — А ты как думаешь, Валентин?

— Я сначала думал, что, действительно, надо обсудить и исключить, — ответил Валентин, — но… это, действительно, самое легкое.

— У меня есть предложение, — Полуяров помолчал, словно не решаясь высказать свою мысль, — есть предложение не обсуждать Вишнякова, ограничиться беседой, дать ему возможность доказать…

— Не мели ерунды, — перебил Копытов, — ты в своем уме? За такой либерализм тебя самого в два счета…