Страж штормов - Вурц Дженни - Страница 26

— Госпожа, я не стал бы вас попусту беспокоить, но бочонки на пинасе пусты. Нам нужна вода, однако вряд ли было бы разумно попытаться причалить здесь. Если вы пройдете на корму, то увидите сами, насколько это опасно.

Он протянул руку и помог ей встать. Тяжелые испытания не заставили Татагрес потерять свое изящество: она по-прежнему двигалась с грацией пантеры, а худоба лишь подчеркивала гибкие линии ее тела. Эмиена охватила дрожь желания, и, смутившись, он пропустил женщину вперед. Матросы тоже провожали колдунью глазами, как голодные псы, и юноша почувствовал, как в нем просыпается ревность. Ему вдруг захотелось, чтобы Татагрес приказала отплыть на Иннишари, плевать, что у них не осталось воды!

«Пускай матросы гребут, пока не свалятся замертво!» — мстительно подумал Эмиен, забыв, что еще неделю назад ему и в голову не пришло бы предъявлять права на хозяйку.

Татагрес остановилась на корме, взявшись за бакштаг, чтобы сохранить равновесие, и стала напряженно всматриваться в берег Скейновой Границы. Эмиен, встав рядом с ней, тоже принялся вглядываться в перекатывающиеся через рифы волны и вскоре забыл о матросах. Снова подул свежий ветерок, морская пена под солнечными лучами сверкала, как украшенное блестками кружево. Но моряку за этой красотой виделась смертельная опасность: из-за ветра и скал к берегу невозможно будет причалить без риска. Эмиен знал, что им ничего другого не остается, кроме как отплыть и поискать более подходящую пристань, и осознание этого лежало на его плечах тяжким грузом. Больше всего его угнетали трудности, которые поджидали и без того измученных гребцов. Теперь он смотрел на возможность потерять хотя бы одного человека не как на неизбежную для общего блага жертву, а как на трагедию.

Чувствуя укоры совести, Эмиен уставился на свои руки, как будто хотел найти на покрытых волдырями ладонях ответ на мучившие его вопросы.

— Госпожа… — начал было он.

Татагрес повернулась к нему, и юноша не сразу поверил своим глазам: лицо хозяйки сияло от радости, в глазах ее горел вызов более жгучий, чем вожделение.

— Немедленно веди пинас к берегу, — велела она твердо.

Эмиен приоткрыл рот, от ужаса растеряв все слова.

— Слышал, что я сказала? — Татагрес, наклонившись, заговорила ему прямо в ухо, и от ее близости Эмиену стало не по себе. — Покажи, что ты годишься в командиры! Или будешь и дальше дрожать за жизнь черни, которая тебе служит?

Юноша сжал зубы. Татагрес издевалась над ним: после шторма, посланного Анскиере, она назначила его капитаном пинаса просто ради развлечения. А теперь, как кошка, которой наскучило играть с мышью, решила растоптать его гордость. Татагрес было мало, что гордыня Эмиена стоила жизни его сестре… Нет, эта мысль была слишком горька, чтобы останавливаться на ней!

Эмиен глубоко вздохнул, чувствуя, как в нем закипает гнев.

— Госпожа, — сквозь зубы ответил он, — если вы того желаете, я причалю.

Забыв о сострадании, он сорвал с пояса веревочный бич и двинулся на нос, не замечая, что один из людей на пинасе следит за его действиями еще внимательнее, чем Татагрес.

На носу гигантским стервятником примостился Хеарвин; откинув капюшон с лысой головы, колдун наблюдал, как Эмиен ударами бича загоняет матросов на весла. Ветер уносил звуки прочь, узловатая веревка хлестала по телам почти бесшумно, что придавало всей сцене оттенок нереальности, напоминая волшебнику череду видений, давным-давно посетивших его во время большой церемонии Коридана в Ландфасте. Добиваясь от матросов послушания, юноша делал все, чтобы его они боялись больше, чем морской пучины. И шел он к своей цели с удивительной жестокостью. Хеарвин невозмутимо наблюдал за происходящим, пока Татагрес не опустилась с ним рядом; лицо женщины раскраснелось от возбуждения.

— Ты добьешься того, что он потерпит поражение, — сухо заметил волшебник.

У мачты Эмиен влепил оплеуху непокорному матросу. Ветер трепал черные жесткие волосы юноши, его глаза безумно блестели. Всю сумятицу своих мыслей и чувств, все свои подавленные желания он вложил в удары, и они возымели результат. Татагрес с довольной улыбкой наблюдала, как матросы подчинились своему командиру.

— Зачем? — тихо спросил Хеарвин. — Его жестокость все равно не убережет судно от рифов. Мальчик и так верен тебе, зачем же его ломать?

Татагрес прикусила ноготь.

— Если сейчас он меня подведет, разве позже он не сделает все, чтобы вернуть мою благосклонность? — Она опустила руку и снова приняла серьезный вид. — Его верности мне недостаточно; чтобы добиться цели, мне нужно владеть и его душой. Вот тогда у меня будет оружие, которое поставит Анскиере на колени.

Если Хеарвин и ответил, его слова заглушил стук весел, которые матросы вставляли в уключины.

Эмиен едва дождался, пока команда справится с этим делом.

— Гребите!

Он подкрепил свои слова ударом по спине ближайшего матроса.

Хеарвин подался в сторону, когда юноша взялся за якорную цепь: от Эмиена разило потом, от его кожи веяло лихорадочным жаром. Цепь освободилась, юноша потянул за нее, добавляя свои усилия к усилиям гребцов. Пинас двинулся вперед, и Эмиен наклонился, чтобы закрепить якорь, выкрикивая приказы через плечо. По его команде матросы, сидевшие по правому борту, стали табанить. Пинас качнулся, его бушприт изящно опустился, будто девица, делающая реверанс, и суденышко повернулось к опасному берегу Скейновой Границы.

— Вперед! — Эмиен побежал на корму и высвободил румпель.

Широко расставив ноги на качающейся палубе, он налег на румпель, чтобы повернуть судно в нужном направлении. Впереди вода темным клином врезалась в щель между высоких скал; Эмиен понимал, что ему придется ввести пинас в этот проем, где вода бурлит, как у подножия водопада. Он нахмурился, отлично понимая, какие трудности их ждут. Матросам придется грести как можно быстрее, или они потеряют власть над пинасом; но если скорость будет слишком велика, лодка перевернется.

Скалы приближались.

Волны разлетались белой пеной перед носом движущегося к рифу пинаса, по килю колотил прибой, от вибрации румпеля у Эмиена болели руки. Сквозь грохот волн почти не слышались голоса людей и плеск погружающихся в воду весел. Промокший до нитки Эмиен откинул волосы с лица и с трудом поставил румпель прямо. Впереди открылся проход, похожий на черную пасть чудовища.

— Суши весла! — Крик Эмиена прозвучал жалобно, как голос потерявшегося ребенка, но матросы услышали его.

В левый борт ударила волна. Пинас стал отклоняться от курса, и юноша налег на румпель. Хотя его плечи и руки разрывала боль, он сумел вернуть суденышко на прежний курс. А потом сквозь брызги он увидел, как один из матросов сделал неловкий гребок.

Эмиен закричал, но было уже поздно. Над ними уже нависла гранитная скала, обросшая морскими ракушками. Весло ударило о гранит и, задев уключину, сломало матросу ребра. Громкий вопль, шипение пены; пинас развернулся и врезался в скалу. Во все стороны полетели щепки, планшир с душераздирающим треском разломился пополам. Эмиен бросил румпель, прыгнул через скамьи и схватил Татагрес как раз в тот момент, когда огромная волна обрушилась на банку. Их вышвырнуло за борт, и перед тем, как уйти под воду, Эмиен вцепился в одежду Татагрес. А потом гневные темные воды сомкнулись над ним и повлекли ко дну.

Эмиена швыряло, болтало, он колотил ногами и руками, пытаясь вырваться из ледяной хватки течения. Татагрес мешала его усилиям, но он крепко ее держал. Он не смог спасти Таэн; но теперь, после крушения пинаса, у него не осталось ничего, кроме клятвы верности, и он был полон решимости вытащить хозяйку на берег.

Водоворот затягивал его все глубже, от усиливающегося давления у него гудели барабанные перепонки, болела грудь. И все же Эмиен боролся, отчаянно стараясь вырваться на поверхность. Внезапно его плечо коснулось плотного песка — значит, он очутился на мелководье. Сообразив, что течение вынесло его к берегу, юноша схватил Татагрес за волосы.