Цитадель автарха - Вулф Джин Родман - Страница 5

– Ее звали Валерией. Думаю, она была младше меня, хоть и казалась старше. У Валерии были темные курчавые волосы, как у Теплы, но глаза тоже темные, а у Теклы – фиолетовые. Такого замечательного цвета лица я никогда прежде не видел – как сливки с гранатовым и клубничным соком. Но я хотел бы поговорить не о Валерии, а о Доркас. Она тоже очень красивая, хотя и худенькая, как ребенок. Ее лицо – это лицо пери, а веснушки – как крупинки золота. Волосы очень длинные, но потом она их обрезала. Доркас всегда украшала свою прическу цветами.

Я снова замолчал. Я говорил о женщинах, потому что, как мне казалось, эта тема заинтриговала его. Теперь же я не мог определить, слушает он меня еще или нет.

– Перед тем как оставить Тракс, я навестил Доркас. Это было в ее комнате в гостинице под названием «Утиное гнездышко». Она лежала в постели обнаженная, но натянула на себя простыню, будто мы никогда не спали вместе. А ведь мы проделали вместе немалый путь, забирались в такую глушь, где никогда не раздавались человеческие голоса, с тех пор как земля поднялась из морской пучины, взбирались на такие высокие кручи, где не осталось иных следов, кроме солнечных. Теперь Доркас бросала меня, а я – ее, и мы оба не желали ничего иного, хотя под конец она испугалась и попросила пойти вместе с ней.

Она сказала, что, по ее мнению, Коготь имеет над временем такую же власть, какую, говорят, зеркала Отца Инира имеют над пространством. Тогда я не придал значения ее словам. Я вообще не слишком большой интеллектуал и вовсе не философ, но теперь ее замечание кажется мне любопытным. Она сказала мне: «Ты вернул к жизни улана, и это стало возможным потому, что Коготь прокрутил для него время назад, к тому моменту, когда он был еще жив. Ты почти залечил раны своего друга, и это удалось потому, что Коготь повернул время к тому моменту, когда они должны были почти зажить». Разве это не интересное наблюдение? Через некоторое время после того, как я уколол тебя в лоб Когтем, ты издал странный звук. Думаю, это прошумела миновавшая тебя смерть.

Я подождал. Солдат молчал, но вдруг я неожиданно почувствовал на своем плече его руку. До этого мгновения я болтал легко и бездумно. Его прикосновение вернуло меня к действительности, заставив осознать серьезность того, о чем я говорил. Если мои слова были правдой или хотя бы отдаленно напоминали правду, тогда я играл с силами, в которых понимал не больше, чем сын Касдо, чуть не ставший моим сыном, мог понять смысл того огромного кольца, унесшего его жизнь.

– Так что нет ничего удивительного, что ты был не в себе. Вероятно, это ужасно – вернуться назад во времени, и еще хуже – пройти назад через смерть. Я хотел сказать, это все равно что родиться еще раз, но гораздо страшнее, ведь ребенок уже прожил некоторое время в утробе матери. – Я помедлил в нерешительности. – Я… Текла… я имею в виду… никогда не носила в себе ребенка.

Возможно, под влиянием мыслей о его растерянности я и сам растерялся настолько, что уже и не знал, кто я такой на самом деле, поэтому неуклюже продолжил:

– Ты должен извинить меня. Когда я устаю, а иногда в полудреме, я становлюсь почти что другим человеком. – Не знаю, по какой причине, но при этих словах он сильнее сжал мое плечо. – Это долгая история, и она не имеет к тебе никакого отношения. Я хотел сказать, что в Атриуме Времени разлом пьедестала наклонил циферблат солнечных часов, и поэтому гномон стал показывать неправильное время. До меня доходили слухи, что, когда такое случается, дневные стражи останавливаются или ежедневно в течение некоторого времени бегут назад. Ты носишь в кармане циферблат солнечных часов и потому знаешь, что, когда требуется выяснить точное время, нужно направить гномон к солнцу. Солнце стоит в небе неподвижно, а Урс танцует вокруг него. Вот почему мы можем определить точное время дня – прямо как глухой способен танцевать тарантеллу, глядя на движения остальных танцоров и улавливая ритм. Но что, если само солнце пустится в пляс? Тогда поступательное движение мгновений может обернуться отступлением.Не знаю, веришь ли ты в Новое Солнце – я и сам не уверен в своей вере. Но если оно придет, то в образе новоявленного Миротворца. Поэтому Миротворец иНовое Солнце – это два имени одной и той же личности. Правомерно задаться вопросом: отчего эту личность следует называть Новым Солнцем? Что ты думаешь по этому поводу? Не из-за власти ли управлять временем?И тут мне и вправду показалось, что само время остановилось. Вокруг нас возвышались деревья, темные и молчаливые; ночь несла прохладу и свежесть. Я не мог придумать, о чем бы еще поговорить, а пороть бессмыслицу мне представлялось постыдным, ибо я каким-то образом чувствовал, что солдат внимательно слушает мои рассуждения. Впереди я заметил две сосны с гораздо более толстыми стволами, чем у других деревьев вдоль дороги. Меж ними вилась тропинка зеленовато-белого цвета.

– Вот то, что нам нужно! – воскликнул я. Но когда мы приблизились к соснам, мне пришлось остановить солдата движением руки. В пыли я заметил темные влажные следы, наклонился и потрогал их. То были капли крови.

– Мы на верном пути, – сообщил я солдату. – Здесь проносили раненых.

4. ЛИХОРАДКА

Трудно сказать, как далеко пришлось нам идти и сколько минуло ночных страж, прежде чем мы добрались до места назначения. Знаю только, что я начал спотыкаться через некоторое время после того, как мы свернули с главной дороги. У меня это стало вроде хвори: так бывает, когда больные люди кашляют и никак не могут остановиться, другие же не в состоянии сдержать дрожь в руках. Так вот и я все спотыкался и спотыкался, делал несколько шагов и снова спотыкался, и потом еще, и еще раз. Если я на мгновение задумывался о чем-нибудь, кроме как о собственных шагах, так сразу же носок левого башмака цеплялся за пятку правого. А мысли мои с каждым новым шагом разбегались в разные стороны.

Среди деревьев по обе стороны от тропы мерцали светлячки, поэтому я длительное время предполагал, что свет впереди – всего лишь скопление этих насекомых, и не спешил. Потом, как мне показалось, неожиданно мы очутились под тенью крыши, где мужчины и женщины с желтыми фонарями в руках передвигались между длинными рядами застеленных коек, переходя от одного больного к другому. Женщина в черной одежде позаботилась о нас двоих. Она привела нас к тому месту, где стояли обитые кожей кресла и горел огонь. Только тогда я понял, что на самом деле ее одежда была ярко-красного цвета, с красным же капюшоном, и на краткий миг мне почудилось, будто передо мной стоит Кириака.

– Твой друг очень болен, – сказала она. – Ты не знаешь, что с ним?

Тут солдат покачал головой и ответил:

– Нет. Я даже не знаю, кто он такой.

От удивления я не мог вымолвить ни слова. Она взяла меня за руку, но отпустила, потом взяла за руку солдата.

– У него лихорадка. У тебя тоже. Теперь, когда пришла летняя жара, с каждым днем становится все больше больных. Надо кипятить воду, которую пьешь, и беречь себя от вшей, надо сохранять чистоплотность.

Она обернулась ко мне.

– У тебя множество мелких порезов и ссадин, причем некоторые нагноились. Осколки камней?

– Не я один болен. Я привел больного товарища, – удалось мне выдавить из себя.

– Вы оба больны, так что вы привели друг друга. Сомневаюсь, чтобы вы добрались сюда по отдельности. Ну так что, в тебя кидали камнями? Оружие неприятеля?

– Да, камнями, но то было оружие друга.

– Хуже всего, как мне говорили, это когда в тебя стреляют сзади, но сейчас меня больше всего тревожит лихорадка. – Она замялась, переводя взгляд с солдата на меня и обратно. – Мне хотелось бы вас обоих уложить на больничные койки, но сначала вы должны вымыться.

Она хлопнула в ладоши и подозвала коренастого мужчину с бритой головой. Он взял нас за руки и повел куда-то, потом остановился, поднял меня и понес, как я носил когда-то маленького Северьяна. Через несколько секунд мы оказались голыми и сидели в ванне, наполненной водой, которая подогревалась раскаленными камнями. Коренастый облил нас водой, потом заставил вылезти по одному. Он остриг нам волосы, после чего мы еще некоторое время отмокали в воде.