Над Курской дугой - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 45

В результате контрударов Воронежского и Степного фронтов, нанесенных в период с 17 по 23 июля, противник был отброшен на прежние позиции. Наступательные возможности фашистских войск на южном фасе Курской дуги были окончательно подорваны. Измотанный, обескровленный враг был вынужден перейти к обороне.

Гитлеровское командование, считавшее Белгородско-Харьковский выступ «бастионом, запирающим путь для наступления русских армий на Украину», решило удержать его любой ценой. Здесь была создана очень крепкая оборона на глубину до 90 километров, с мощными узлами сопротивления. Прорыв этих укреплений требовал от советских войск больших усилий и тщательной подготовки. Поэтому на Воронежском и Степном фронтах с 24 июля установилось затишье, так называемая оперативная пауза. Войска, готовясь к контрнаступлению, пополнялись людьми, техникой и производили перегруппировку в соответствии с новыми задачами. В ходе напряженных оборонительных боев мы лишились капитана Дмитрия Купина, Ивана Козловского, Александра Кузменко, Михаила Беликова… Андрей Петрунин пошел командовать соседней частью вместо сбитого в бою майора Колбасовского. Николай Игнатьев стал штурманом полка, Александр Вахлаев — командиром первой эскадрильи. Меня назначили командиром третьей.

Оставшиеся в живых окрепли, возмужали. Об этом очень убедительно сказал Михаил Сачков, когда его принимали в партию.

— Говорят, за битого двух небитых дают. А я думаю, что любой наш летчик, побывавший в бою, стоит десятерых необстрелянных. Сил у нас прибавилось…

За время небольшой передышки, кажется, сделано все для подготовки к наступлению. А оно, по нашим приметам, вот-вот должно начаться.

Новый аэродром теперь находится в районе села Долгие Буды. Точнее, это обыкновенное колхозное поле, не паханное с начала войны. Аэродром хорош тем, что лежит у опушки большой дубовой рощи, где надежно замаскирована вся техника. Да и мы под зеленым укрытием чувствуем себя в безопасности. Вряд ли вражеский разведчик обнаружит нас. Угроза внезапного налета авиации противника пока исключена. Конечно, на всякий случай находимся у своих «яков».

Дежурство под тенью деревьев не утомляет, а установившееся на фронте затишье не взвинчивает нервы ожиданием вылета в бой. К тому же всем ясно, что теперь наступление начнут наши войска. А как поднимается настроение, когда чувствуешь, что инициатива на нашей стороне!..

Сегодня особенно спокойно. В воздухе не было ни одной машины. Зато много занимались теорией. Капитан Рогачев прочитал лекцию о воздушной стрельбе, штурман полка Николай Игнатьев рассказал об особенностях района боевых действий, и даже выкроили время потренироваться в стрельбе из пистолетов. После стрельб состоялось партийное собрание.

Вечерело. Дневной жар спал. Все в природе как будто вымерло. Летчики эскадрильи собрались у моего самолета и, ожидая отъезда в деревню, убивали время кто как мог. Лейтенант Иван Моря и младший лейтенант Емельян Чернышев, сидя на земле, занялись детской игрой в ножики; мы с механиком самолета Дмитрием Мушкнным пришивали к своим гимнастеркам чистые подворотнички, остальные лежали на свежем, душистом сене и слушали острослова Сергея Лазарева, соблюдая охотничье правило — не мешай врать, раз сам не рассказываешь.

— …Иду я с молодой учительницей к ней на квартиру. Попадается нам двое ребятишек. У обоих во рту по папироске. Она им замечание: «Покуриваете?» А они ей в ответ: «Погуливаете?»

— Вот ты все сочиняешь небылицы, не спишь из-за этого, — заметил Иван Моря. — Тратишь свою силу по пустякам, потому и худеешь.

— Брось, Моря, хвост поднимать! — огрызнулся Лазарев. — Где тебе видеть, что я не сплю ночью. Ты, как примешь горизонтальное положение, так и захрапишь, аж весь аэродром содрогается.

Добродушный Моря не обиделся, но его буйной, подвижной натуре, видно, просто надоело сидеть, и он, приняв оскорбленный вид, вскочил:

— Я тебе покажу!.. — и одним взмахом поднял вверх долговязого Лазарева. — Кайся, блудный сын, а то грохну об землю — рассыплешься по косточкам.

— Ты что, с ума спятил? — уцепившись за силача, не на шутку испугавшись, завопил Лазарев.

Моря бережно поставил его на землю и предложил:

— А теперь давай взаправду поборемся, ты ведь длинней меня.

— Тебе не со мной нужно свою силу мерять, а с медведем, да и то с матерым, лесным.

— Слабак! — отмахнулся Моря и задорно обратился ко всем: — Ну, кто хочет размяться, поднимайся! Любого повалю.

Удивительно удачно шла фамилия Моря к богатырю. Даже близкие друзья, девушки и то никогда не называли его по имени. Он для всех был Моря. По силе и размерам могуч, с виду красив и статен и при всем том душа человек. Неукротимая сила его постоянно рвалась наружу. Моря любил бороться, играючи гнул деревья, легко жонглировал подвернувшимися тяжестями. «Бушует Моря», — говорили товарищи, следя за его физическими упражнениями. Спокойным Ивана можно застать только во сне. Спал он, как в сказках, богатырским непробудным сном. Утром разбудить было нелегко. А летал и воевал, не зная устали. Когда работал инструктором, то, как говорили очевидцы, делал до пятидесяти полетов в день — и хоть бы что.

Вот и теперь буйная сила рвалась наружу, просила движений, разминки.

— Ну, кто хочет? — повторил Моря вызов, расправляя плечи.

— Жаль, Карпенко поблизости нет, а то он бы тебя успокоил, — встал навстречу здоровяк Чернышев.

Петр Карпенко в полку считался, пожалуй, самым малорослым и слабосильным, но цепким, как кошка. В состязаниях с Моря он частенько брал верх. Борьба носила необычный характер. Задача Моря состояла в том, чтобы сбросить и оторвать от себя Карпенко, а тот старался удержаться на спине противника. Забавно было это своеобразное цирковое представление.

Все расступились, освобождая зеленый ковер из сена Чернышеву и Моря. Оба рослые, сильные, схлестнулись, и началась свалка.

— А безбилетнику можно посмотреть? — улыбаясь, громко спросил незаметно подошедший командир полка. Борьба прекратилась. — Давайте, давайте резвитесь, — махнул рукой Василяка. — Интересное развлечение, а то скоро не до него будет.