Смерть за хребтом - Белов Руслан - Страница 14

За первым же углом коридора я столкнулся с Лейлой. Она в безотчетном порыве подалась ко мне, обняла нежно и страстно, поцеловала в губы. Вдвоем мы вернулись в комнату.

Увидев под кроватью ковровый сверток с торчащими ногами матери, она подошла и, взявшись за массивную резную спинку ложа, качнула его несколько раз. Ось качания взвизгнула, хрюкнула и затихла. Лейла озорно улыбнулась, взяла меня за руку и мы, глядя друг другу в глаза, опустились на кровать. Под ней раздались нечленораздельные звуки, она опять качнулась, но, осев под нашей тяжестью, крепко стала на все свои четыре ножки.

Мы прилегли на подушки. Я боялся целовать девушку – одно прикосновение ее губ – и я надолго забуду обо всем на свете. А сейчас надо срочно что-то придумать, надо что-то делать... Надо бежать скорее из этого дома! Вполне возможно, что сестра Фатимы уже вызвала полицию. Или кухарка...

– Кто еще живет в доме? Кроме тех, кого я знаю? – смущенно отстранившись от Лейлы, спросил я по-русски, так как был уверен, что для этой темы ее словарного запаса уже хватит – она запоминала все на лету. Мне бы такую память...

– Ти, я, се sisters, aunt и мой mother, – перечислила Лейла, загибая маленькие розовые пальчики. – Мой mother is ill a little. Она любить европейский мужчина. И брать их в дом. Все мой сестра was born in that way. Мой father быть French oilman. Oна stole him in Tehran[18].

– Ну-ну... Женщина-Дракула! А кто еще здесь бывает?

– Еще один aunt и Шахрияр. Он любить меня. Он ходить ночь твой офис и брать твой passport.

– Шахрияр? Наш рабочий? – спросил я, удивившись.

Шахрияр, высокий, крупный парень, младший сын богатого, но плодовитого полубелуджа, полуиранца был хорошо мне знаком. Он иногда подменял шофера или коллектора в моем маршрутном отряде. Любил приезжать утром на работу на белом отцовском “Мерседесе”. Покоренный красотой и раскрепощенностью индийских девушек, Шахрияр мечтал поступить в какой-нибудь университет в Индии. Но отец пока не давал ему денег – молод еще.

– Шахрияр, Шахрияр! Ты знать его хорошо. Надо бежать отсюда. В Россия. Здесь тебя... – подбирая слово, запнулась Лейла и не найдя его, склонила головку к плечу и жестом изобразила веревку.

– Бежать? – воскликнул я и показал бег, быстро двигая указательным и средним пальцами. – Как? На всех ваших дорогах стоят солдаты and check passwords... Меня схватят на первом же посту.

Она весело и чуть презрительно засмеялась.

Действительно, местные мафиози давно отработали способы нелегального перемещения по стране. Мне рассказывали о проселочных дорогах, по которым незамеченными можно было попасть куда угодно, хоть в Тегеран. Ночью, не зажигая фар, по ним с бешеной скоростью мчатся контрабандисты и поставщики дешевой афганской рабочей силы (в Иране на крупных заводах не хватает рабочих рук).

Нелегалы и контрабандисты безбоязненно перемещаются и днем, на рейсовых автобусах. Шофер останавливает автобус в километре от контрольно-пропускного пункта, высаживает нелегалов и едет дальше. Обыск на пунктах длится не меньше получаса. Еще полчаса его надо дожидаться в длинной очереди из полутора десятков машин. За это время высаженные джентльмены удачи успевают не спеша обойти КПП и вовремя прибыть на посадку к заранее условленному месту.

Однажды, близ Ираншахра, славного пальмово-духанного городка, я наблюдал любопытное зрелище. Наша машина сломалась (лопнул картер) и мой отряд в течение двух часов любовался красотами расстилающегося вокруг Джаз-Муриана, одной из самых жарких пустынь мира. Мимо нас на большой скорости проносились машины. Одна из них – “Тойота” с кузовом, полным людей – остановилась на минуту, не больше, в сорока метрах от нас, над водосбросной трубой. Люди в пуштунских головных уборах быстро оставили машину, спустились с насыпи и... скрылись в этой самой трубе. Сидели они в ней, не вылезая, около получаса. Потом приехала та же самая машина и увезла их.

– На заправку ездила. Там всегда солдаты... – объяснил мне Фархад.

К слову сказать, в том же Ираншахре, мне приходилось близко видеть и неудачливых гастарбайтеров – под дулом автоматов человек тридцать афганцев вели в комендатуру. Веселых среди них не было.

Посмеявшись вволю, Лейла придвинулась ко мне, обняла и поцеловала в губы.

– Я буду прятать тебя сюда, – игриво показала она себе за пазуху и опять залилась смехом.

– Там я готов сидеть всю жизнь, – усмехнувшись, ответил я и чмокнул ее в шею.

– Но трус никогда туда не будет!!!

– Вот как? Это меняет дело... За это можно все отдать, как сказала одна наша замечательная певица. Ну а ты что? Мать ведь тебе не простит, а?

– Я идти с ты!

– Ты хочешь бежать со мной!? Да я – бич! Авантюрист поневоле! Ты пропадешь со мной! И еще I am homeless, poor man! I have nothing!

– You will have me![19]

– Ну, ну! Я привыкну дышать тобой, а ты слиняешь! Вон какая красавица... Да и лет тебе восемнадцать... А само главное – не пройдет и месяца, как ты вместе со мной вляпаешься в какую-нибудь историю и пожалеешь, что на свет родилась...

– Иншалла!

– Ну, ты даешь! А виза, загранпаспорт? Да тебя схватят на границе. А меня шлепнут или в тюрьму запакуют. Border, borderguard? You know?

– Мы идти Мешхед. Я есть... I will refugee. Я все делать сама. Ты смотреть я. Я смотреть world. My father was wanderer. I have wanderer blood too. Moreover I love you... I will save you[20]. Ты ничего не знать. Тебя давно искать police.

И сбивчиво, переходя с одного языка на другой, Лейла передала мне рассказ Шахрияра.

Оказывается, задолго до того, как контрабандисты подкатили ко мне с нехилой просьбой заняться переправкой опиума через приграничные районы, Удавкин не имел мужества отказаться от подобного предложения и сделал несколько рейсов. И быстро привык к легким деньгам. Когда меня похитили, Фархад сказал своим боссам, что я с наркодельцами что-то не поделил, и меня убили.

Боссы, подумав, что и другой их иностранец работает на контрабандистов, переполошились, надавили на Сергея Егоровича, и тот раскололся. Вместе они придумали идти в администрацию провинции с тем, чтобы сдать меня, как они думали, мертвого. Так они рассчитывали прекратить связи Удавкина с наркомафией (вот, мол, братцы-разбойники, властям все стало известно, и они начнут досматривать все наши машины) и таким образом попытаться спасти многомиллионный контракт с правительством провинции.

В конце своего сбивчивого повествования Лейла всхлипнула и уткнулась мне в грудь лицом.

И что-то окутало нас. Нахлынувший прилив необычайной нежности отражался в наших глазах и возвращался утроенным. Мы ласкали эту нежность как некое восхитительное существо, своей любовью заместившее все наши страхи и заботы; каждая частичка нашей сделавшейся общей кожи стремилась вновь и вновь соприкоснуться с каждой новой ее частичкой, чтобы восторженно воспламениться в бесконечном узнавании...

Прошла вечность, прежде чем мы оторвались друг от друга. Распластавшись на измятой простыне, ее рука в моей руке, с полчаса мы приходили в себя.

“Любовь не терпит привыкания, – думал я, прислушиваясь к дыханию Лейлы. – Она не любит растекаться лужицей во времени и порой, сжавшись в комочек, должна уходить в дальний угол и следить оттуда нежным взором за своими подопечными. Все нуждается в перебивке...”

Звонкий смех прервал мои рефлексии – это Лейла вспомнила о матери! Вдвоем мы вытащили рулон с бедняжкой из-под кровати и перенесли в ее комнату.

Я развернул ковер и бедная, несчастная женщина предстала перед нашими глазами... Лейла со слезами бросилась к ней, обняла и стала гладить своими маленькими ладошками ее голову, плечи, утерла выступившие материнские слезы. Потом, поцеловав ее в лоб, поднялась и, взяв меня за руку, повела из комнаты.