Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич - Страница 6

– А ты куда хотел? – хладнокровно поинтересовался Дружинин.

– Как "куда"? В клинику!

– А может, сразу в следственный изолятор? Ты подумал, сколько в клинике лишних глаз? Прости, конечно, но мне как-то не хочется, чтобы нас видели вместе.

– А оперировать меня ты в подворотне собираешься?

– А оперировать тебя, – ответил ему Владимир Яковлевич, – я собираюсь на даче. Я там уже все оборудовал. Не так, как в клинике, конечно, ничего лишнего там нет, но для дела вполне достаточно.

– Вот почему ты так долго тянул с операцией, – понимающе произнес лилипут. – Ну, ты перестраховщик!

– Береженого Бог бережет, – возразил Владимир Яковлевич. – Не хотелось бы лишний раз задевать твое самолюбие, но ты чересчур заметен. Прооперировать тебя в клинике – так весь персонал еще десять лет будет вспоминать, как лилипуту новое лицо делали, и трепаться об этом по всему Питеру. Тебе это надо? Мне – нет.

– Мне тоже, – согласился лилипут. – Это не та слава, о которой стоит мечтать.

Доктор Дружинин повернулся к нему и некоторое время внимательно вглядывался в маленькое, пухлое и сморщенное личико, затененное засаленным козырьком ярко-красной бейсбольной кепки.

– А ты мечтаешь о славе? – спросил он, снова переводя взгляд на дорогу.

– А кто о ней не мечтает? – спокойно произнес лилипут своим дребезжащим голоском. – Славы, как и денег, никогда не бывает достаточно. Вот ты, к примеру. Тебя вся Россия знает, за бугром твое имя тоже не пустой звук, а тебе все неймется...

– Неймется, это ты правильно заметил, – вздохнул Дружинин. – Я и сам думаю иногда: ну чего мне неймется? За каким дьяволом мне понадобилось ввязываться в это дело?

– Потому что ты жадный, – сообщил ему лилипут.

– Допустим, – не стал спорить Владимир Яковлевич, с некоторым удивлением отметив про себя, что этот разговор его заинтересовал. – Со мной мы разобрались. Ну а ты? Если тебе так нужна слава, так чего тебе в твоем цирке не сиделось? Афиши, аплодисменты, цветы... Насколько мне известно, цирк лилипутов всегда собирает аншлаги.

Лилипут старательно затушил в пепельнице окурок и сразу же закурил опять. Когда он заговорил, голос его уже не дребезжал, а скрипел, как несмазанная дверная петля.

– Аншлаги, – произнес он с горечью и отвращением. – Аплодисменты... Ты ходил когда-нибудь на эти представления?

– Нет, – честно признался Владимир Яковлевич. – Я вообще не люблю цирк. Есть в нем что-то противоестественное...

– Верно, – подтвердил его собеседник. – А цирк лилипутов вдвойне. Никаких особенных чудес силы и ловкости там не увидишь, там только одно чудо – мы сами. И люди идут в цирк лилипутов затем же, зачем они приходят в Кунсткамеру, – поглазеть на забавных уродцев, на шутов, которые валяют дурака на арене просто потому, что забыли стыд и за деньги готовы на любое унижение.

Доктор Дружинин с трудом сдержал ухмылку. "Ишь ты, – подумал он. Надо же, какое кипение страстей!"

– Ну, не знаю, – сказал он вслух. – Ты ведь, насколько мне известно, не просто ездил по сцене на трехколесном велосипеде. Ты же профессиональный акробат! И, говорят, очень неплохой.

– Знал бы ты, чего мне стоило им стать, – с прежней горечью произнес лилипут. – Думал, сделаю номер, чтоб не стыдно было на люди показаться... А людям моя акробатика до лампочки, они пришли на урода посмотреть, пальцем в него потыкать, посмеяться... Им все равно, стишки я рассказываю, катаюсь на трехколесном велосипеде или кручу тройное сальто-мортале... Чем такая слава, лучше удавиться!

За окнами машины быстро темнело, вдоль улиц редкими цепочками зажглись фонари, и Владимир Яковлевич включил фары.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Раз у нас с тобой пошел такой разговор, объясни мне, пожалуйста, что ты получил взамен. Твои теперешние коллеги – народ грубый, в выражениях они не стесняются...

– А я тоже грубый, – заявил лилипут. В его маленькой руке неожиданно появился пружинный нож, тусклое, сточенное лезвие со щелчком выскочило из рукоятки, и даже со стороны, на глаз, было видно, какое оно острое. – Если кому охота посмеяться над уродом, я это в два счета могу устроить. Чик – и ты обеспечен весельем на всю оставшуюся жизнь. Как глянешь в зеркало, так и засмеешься. Уродами не только рождаются, иногда ими становятся. Кто-то становится живым уродом, кто-то – мертвым. Тут уж кому как повезет.

Снова послышался металлический щелчок, и нож исчез, словно его и не было.

– Так мы с тобой, оказывается, коллеги, – усмехнулся доктор Дружинин. – Ты у нас, выходит, тоже пластический хирург, только наоборот...

– Ага, – подтвердил лилипут. – Так что ты уж постарайся сделать все как надо. А то, если что, я тебя тоже прооперирую.

– Уймись, – посоветовал Дружинин. – Если я берусь за работу, я делаю ее на всю катушку, что называется, до упора. Просто не умею по-другому... Алена Делона из тебя, конечно, все равно не получится, но... В общем, я там, у себя, смоделировал на компьютере что-то вроде твоего будущего портрета... Не желаешь взглянуть?

Он вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист компьютерной распечатки и протянул лилипуту. Тот недоверчиво хмыкнул, развернул бумагу и стал с любопытством разглядывать изображенное на ней лицо, по которому пробегали полосы света и тени от уличных фонарей и фар встречных автомобилей.

– Действительно, не Ален Делон, – сказал он наконец, возвращая бумагу Дружинину.

– Оставь себе, – сказал тот, – потом сравнишь... Не красавец, конечно, зато ни малейшего сходства с твоей теперешней физиономией. Обрати внимание, я даже форму ушей немного изменил, так что никакой компьютер тебя не узнает, не говоря уж о родной маме.

К загородному дому доктора Дружинина они подъехали уже в полной темноте. Фары осветили железные ворота в высоком кирпичном заборе, верхний край которого сверкал и переливался острым бутылочным блеском. Порывшись в бардачке, Владимир Яковлевич отыскал пульт дистанционного управления, и тяжелые створки с негромким рокотом начали расходиться в стороны, открывая проезд.

– Ого, – оценил это новшество лилипут. – К черту славу, когда есть такие бабки!

– У налоговой полиции ко мне претензий нет, если ты это имеешь в виду, – сказал доктор Дружинин, загоняя машину во двор.

– Они просто не знают об операциях, которые ты проводишь здесь, – заметил лилипут.

– Ну, мы же их за это простим, правда? – улыбнулся Владимир Яковлевич. – Невозможно знать все на свете.

Через темный двор вела гладкая, выложенная цементной плиткой дорожка, упиравшаяся в запертые ворота гаража. Как только машина, шурша опавшей листвой, покатилась к гаражу, по обеим сторонам дорожки зажглись неяркие матовые плафоны, а гаражные ворота плавно поползли вверх. В гараже вспыхнул свет, и сейчас же на первом этаже мягко озарились окна гостиной.

– Ого, – повторил лилипут. – Это что, тоже автоматически?

– Я мог бы сказать "да", – с улыбкой ответил Дружинин, – но это была бы просто шутка. На самом деле нас встречают.

– Кто? – насторожился лилипут.

– Ты же не рассчитываешь, что я стану делать такую сложную операцию один, без помощника? – довольно туманно ответил Владимир Яковлевич, загоняя машину в гараж.

Он заглушил двигатель, вышел из машины и повернул установленный на стене переключатель. Зажужжал невидимый электромотор, и пластинчатые ворота начали опускаться.

– Есть хочешь? – спросил Дружинин у своего пациента, позвякивая связкой ключей, возникшей из кармана брюк.

– Нет.

– Это хорошо, потому что тебе сейчас нельзя.

– Это еще почему? – удивился лилипут. – Ты же не собираешься копаться у меня в кишках?

– Не собираюсь, – признал Владимир Яковлевич. – Но выгребать из-под тебя дерьмо и следить, чтобы ты не захлебнулся собственной блевотиной, я тоже не намерен. Общий наркоз – это, брат, такая штука... Короче, если ты не против, я хотел бы начать прямо сейчас. Операцию придется делать в несколько этапов, так что, как говорят твои коллеги, раньше сядешь – раньше выйдешь.