Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич - Страница 5

– Видите ли, Ирина Константиновна, – сказал он, – ответить на ваш вопрос я могу только после того, как получу ваше согласие снова работать с нами. Не обижайтесь, такова специфика данного дела.

– Пропади она пропадом, ваша специфика! – в сердцах воскликнула Ирина. – Разводите секреты на каждом шагу... В конце концов, если это дело по моей части, я и без вас узнаю, что произошло!

– Сомневаюсь, – сказал Сиверов. – Суть дела такова, что лица, к нему причастные, вряд ли станут откровенничать с кем бы то ни было. Даже с вами.

Он сунул дымящуюся сигарету в зубы и опять, черт бы его побрал, потянулся к рычагу, делая вид, что собирается уехать. Во всяком случае, Ирина была уверена, что он только делает вид... ну или почти уверена.

– Собственно, вы правы, – не выпуская изо рта сигареты, снова заговорил Глеб. – Помощь, которую вы могли бы нам оказать, носит сугубо консультативный характер, а проконсультироваться, в конце-то концов, мы с Федором Филипповичем можем у кого угодно. Правда, придется говорить обиняками во избежание утечки информации, газетной шумихи и крупного скандала, но с этим мы как-нибудь справимся. Я сразу ему сказал, что вы откажетесь, но он почему-то вбил себе в голову, что с некоторых пор мы с вами, видите ли, коллеги. Кстати, вам от него привет.

– Спасибо, – машинально поблагодарила Ирина.

– Словом, вот вам его контактный телефон, – продолжал Глеб, протягивая ей белую карточку, на которой не было ничего, кроме номера мобильника. – Если передумаете – позвоните. На размышления у вас часа полтора, после этого ни его, ни меня уже не будет в городе. Счастливо оставаться, Ирина Константиновна!

Он наконец передвинул рычаг. Ирина отступила, держа в руке карточку, тонированное оконное стекло поднялось, скрыв от нее сидящего за рулем Сиверова, и длинный черный "БМВ", мягко тронувшись с места, почти беззвучно покатился по усеянному опавшей листвой асфальту.

Проводив его взглядом, Ирина подошла к своей машине, взяла лежавший на крыше букет и, не удержавшись, погрузила лицо в душистую прохладу фиолетовых, белых и розовых лепестков.

Владимир Яковлевич Дружинин остановил машину в условленном месте и огляделся. Двигатель едва слышно шелестел на холостом ходу, к серебристому капоту пристал желтый кленовый лист. На тротуаре, отделенном от проезжей части вытоптанным газоном, царила обычная для этого места толчея; чуть поодаль, у ларьков, торговавших пивом и хот-догами, гомонили перемазанные майонезом и кетчупом любители жрать с газеты. Владимир Яковлевич закурил и посмотрел на часы. Было без минуты шесть, к городу уже начали исподволь подкрадываться ранние осенние сумерки; после трех проведенных сегодня операций хотелось расслабиться, отдохнуть, но доктору Дружинину предстояло еще одно дело, отложить которое он не мог.

Ровно в восемнадцать ноль-ноль, не раньше и не позже, через металлическое ограждение проезжей части рядом с машиной Дружинина перелез мальчишка лет восьми или девяти. Он был низкорослый, щуплый, одет в мешковатую куртку размера на четыре больше, чем ему требовалось, просторные, сильно потертые джинсы и замызганные белые кроссовки. Козырек бейсболки был надвинут на лоб, из-под козырька поблескивали большие солнцезащитные очки, а нижнюю часть лица он прятал в поднятом воротнике куртки, так что наружу торчал только короткий, нахально вздернутый нос. Глядя на него, можно было подумать, что пацан либо играет в шпиона, либо просто прячет от глаз прохожих полученные в какой-нибудь потасовке синяки.

В том, как он двигался, было что-то странное, но никто не обращал на это внимания. Люди предпочитают не замечать вот таких, скверно одетых, прячущих лицо детей до тех пор, пока эти дети не делают попытки забраться к ним в карман, особенно в больших городах с их многотысячными армиями беспризорников. Поэтому прохожие не замечали мальчишку; Владимир Яковлевич, который разглядывал мальчика в упор сквозь тонированное стекло своего "доджа", тоже не особенно его разглядывал, поскольку точно знал, кто перед ним.

Мальчик приблизился к машине, без колебаний открыл переднюю дверь и, не спросив разрешения, даже не поздоровавшись, уселся на сиденье рядом с водителем. Дружинин сразу же тронул машину с места, набрал скорость и свернул за угол.

– Все в порядке? – спросил он.

– Да, – ответил мальчик.

Голос у него тоже был странный – не детский, но и не взрослый, какой-то писклявый и дребезжащий, как на граммофонной пластинке, пущенной со слишком высокой скоростью.

– А ты уверен, что за тобой не было хвоста?

Мальчик блеснул в его сторону темными стеклами очков.

– Не учи отца детишек делать, – непочтительно заявил он своим странным голосом. – У тебя своя работа, а у меня своя. То, что я до сих пор на свободе, означает, что я свою работу делаю хорошо. Поэтому не лезь ко мне с дурацкими вопросами, подумай лучше, как тебе выполнить свою.

Эта резкая отповедь немного успокоила доктора Дружинина.

– Плохо, что место людное, – проворчал он, перестраиваясь в левый ряд. – Сто человек видели, как ты садился ко мне в машину...

– Не парься, Айболит, – сказал ему мальчик. – Никто ничего не видел, а если и видел, то подумал, что ты из этих... – он тоненько, неестественно захихикал. – Ну, ты понимаешь. Из педофилов, которые по мальчикам... Черт, курить до смерти охота! Ты не возражаешь?

– Кури, – рассеянно разрешил Владимир Яковлевич, напряженно следя за светофором.

Под размеренное щелканье реле указателя поворота мальчик раздернул молнию куртки и снял темные очки. Лицо у него было маленькое, пухлое и бледное, с преждевременными морщинками вокруг не по-детски тусклых глаз и тонкими бледно-лиловыми губами. Рука, которая была детской разве что по размеру, но никак не по пропорциям, сунула в эти бледные губы казавшуюся непомерно большой сигарету и чиркнула колесиком дорогой золоченой зажигалки.

– Жалко, что ты мне не можешь сантиметров семьдесят роста прибавить, – окутываясь облачком дыма, заявил лилипут и поудобнее расположился на слишком просторном для него сиденье. – Тогда лицо можно было бы даже и не трогать. А может, твоя медицина может меня немного растянуть? Ну, сантиметров на пятьдесят хотя бы, пусть даже на сорок... А?

– Ты соображаешь, что несешь? – сказал Дружинин. На светофоре зажегся желтый, и рычащая, окутанная ядовитым облаком выхлопных газов стальная лавина сорвалась с места, на ходу разделяясь на три потока – направо, налево и прямо.

Владимир Яковлевич повернул налево. – Какие сорок сантиметров?! Сантиметров десять-пятнадцать, не больше, и только за счет увеличения длины ног. Это будет очень долго, больно и жутко дорого. А главное, бессмысленно. Ты все равно останешься лилипутом с неестественно длинными ногами.

– При моем росте даже десять сантиметров – это уже плюс, – заметил пассажир, грызя фильтр сигареты. Зубы у него были мелкие, прокуренные и испорченные. – Но ты прав, для дела это значения не имеет. Надо менять вывеску.

– Уезжать тебе надо, – сказал Дружинин. – За границу. А не вывеску менять...

– За границей Интерпол, – возразил лилипут. – Ради такого дела они весь мир на уши поставят. Что же мне теперь, абонировать сейф в швейцарском банке, залезть туда, запереться изнутри и сидеть до конца жизни?

– Это было бы неплохо, – не удержавшись, заметил Владимир Яковлевич.

– Тебе, может, и неплохо, а вот у меня на этот счет другая точка зрения. Кроме того, согласись, при моей внешности отказываться от бесплатной пластической операции глупо.

Владимиру Яковлевичу удалось не поморщиться при слове "бесплатная". Потом он вспомнил, где бывает бесплатный сыр, но легче ему от этого не стало: одно другого стоило...

Он свернул в боковой проезд, чтобы объехать пробку. Здесь было посвободнее, и он увеличил скорость.

Лилипут наконец заметил, что они едут куда-то не туда.

– Эй, ты куда меня везешь? – спросил он, беспокойно вертя головой и вытягивая шею, чтобы лучше видеть.