Крайняя маза - Белов Руслан - Страница 30

Как ни странно, воспоминания событий, коренным образом изменивших течение жизни Смирнова, на этот раз его не взволновали. Может быть, потому, что Евгений Александрович, слушая равнодушный голос Стылого, по каким-то его ноткам и оттенкам ясно понял, что человек, изнасиловавший Юлию, во многих отношениях лучше его. Он не доводил жен до развода своим категорическим императивом, не обещал студенткам жениться, не писал всякую чепуху в научные журналы, не раскатывал за государственный счет по живописным рудным районам, и вообще был добрее и чище.

"Почему же тогда он раз за разом напоминает мне о том, что было? Неосознанно напоминает? Из-за того напоминает, что это навязанное изнасилование гложет его душу? Или просто я на всем этом шизанулся и каждое десятое его слово воспринимаю, как намек?

...Нет, это чисто мужское. Он просто не может удержаться, чтобы не намекнуть мне: "Я трахал твою бабу, и она оргазмировала". Да, наверное, так. Ну, гад, ты у меня получишь красотку на ночь!"

Спустя минуту Смирнов позвонил Элеоноре Кирилловне Понятовской и попросил в счет аванса послать на Арбат нечто напоминающее Вупи Голдберг.

28. Эта женщина – его женщина

Было десять минут двенадцатого. О сне Смирнов и не думал. Завтра по его воле умрет человек, а он будешь спать?

Нет. Он так не умел. Пока не умел.

В одиннадцать тридцать цепь оборвалась. Как был, в халате, сунув в карман мобильный телефон, он побежал наверх. К Марье Ивановне. Бессонная ночь, так бессонная ночь. А за Бориса Михайловича Юлия простит все. Она умеет подбивать сальдо.

Не успел еще смолкнуть первый (очень робкий) звонок, как Мария Ивановна загремела запорами. Через две минуты (запоров было четыре, а хозяйка суетилась) он увидел ее лицо.

Немногие женщины так на него смотрели. С ликующей надеждой в глазах, как Пигмалион на оживающую Галатею.

– Закурить не найдется? – спросил Смирнов, потоптавшись.

– Найдется, найдется, – закивала Мария Ивановна, приглашая войти. – И спички найдутся, и соль, и хлеб.

Смирнов вошел, уселся в кресло, в котором сидел в предыдущее свое посещение. На столике лежала непочатая пачка легкого "Парламента".

– Курить будешь ходить на лестничную площадку, – сказала Мария Ивановна, сев напротив.

Смирнова реплика покоробила. Но он смолчал.

– Я дала Рае двести рублей, чтобы она тебе рассказала то, что рассказала. Хотела...

Смирнов впился глазами в глаза женщины. Они говорили ему: "Ну что ты кокетничаешь? Ты ведь пришел послушать мой голос, потрогать мои грудки, провести ладошкой по попочке, посмотреть, по-прежнему ли так хорошо лежать рядом со мной, быть на мне, быть во мне... Ну, хочешь, я подойду к тебе, опущусь перед тобой на колени? Опущусь и посмотрю снизу-вверх, так выразительно посмотрю, что ты не удержишься, повалишь меня на ковер и сделаешь все так, мы сделаем все так, что после этого долго будем лежать, приходя в себя, лежать, в силах лишь касаться друг друга утомившимися телами?"

Смирнов ответил глазами: "Да, хочу". Мария Ивановна подошла, присела перед ним на колени, посмотрела призывно, с искоркой...

Спустя сорок минут они, приходя в себя, лежали на пушистом ковре, лежали, пропитываясь счастьем, переполнявшим комнату.

– Мне завтра рано вставать... – сказал Смирнов, не открывая глаз.

– Ты же в отпуске, – прикоснулась к нему Мария Ивановна.

– Завтра в девять я должен быть на Арбате. Дела, – тепло женщины по-прежнему привлекало его, все остальное казалось второстепенным.

– С Сашей дела?

– Да...

– Что-нибудь серьезное?

– Серьезное, но не для меня...

– А что ты будешь делать?

– На стреме стоять...

– А что Саша будет делать?

Смирнов не ответил. Придвинулся, поцеловал в шею. В плечо. Увидел грудь. Не смог не поцеловать и ее.

– Пойду в ванную, – сказала Мария Ивановна, поднимаясь.

Пошла. Мылась, не закрыв двери. Смирнов видел ее почти всю. Перекатился, чтобы было видно. Смотрел пристально. Как запускает руку в промежность. Как поводит по бедрам. Как струйки и капли воды стекают по коже. Смотрел и понимал, что эта женщина – его женщина. И что она желает быть его женщиной.

Пока мылся Смирнов, Мария Ивановна подняла с ковра его мобильный телефон. Прошла в спальную, отметив, что телефон почти такой, что и у нее. Позвонила по последнему входящему номеру.

– Да... – ответил сонный голос.

– Борис Михайлович? – спросила она, прикрыв рот пальчиками.

– Да.

– Завтра утром вас должны убить.

Опустив телефон в карман халатика. Мария Ивановна перевела стрелки часов на полтора часа назад. Во всех комнатах. "Авось не заметит".

Когда в спальную вошел Евгений Александрович, она сидела перед трельяжем и готовилась ко сну. Умащивала лицо, внимательно следя за любовником в зеркало.

Смирнова это покоробило. Он не собирался спать. Не смог бы – он сова. Тем более, такие потрясения. Тем более, что всего лишь час ночи. И такая женщина на пуфике.

– Мне какими духами попрыскаться? – спросила его Мария Ивановна, не оборачиваясь.

Она покупала духи дневные и ночные. И любовные.

– Есть хочу, – ответил Смирнов. – Телефона моего не видела?

– Там, в стенке на полочке, под вазой.

В стенке на полочке под вазой лежал телефон Марии Ивановны.

Легли они спать в три ночи. То есть в четыре тридцать.

В пять утра позвонил Стылый. Ждавшая звонка Мария Ивановна услышала: "Мне каюк, Смирнов!", звуки падающей мебели и предсмертный вопль разбивающегося телефона. Выключив мобильник, положила его на тумбочку рядом со своим, поцеловала похрапывающего Смирнова, поднялась осторожно и пошла по комнатам переводить стрелки часов на правильное время. Заснула она, лишь голова ее коснулась подушки.

Смирнов проснулся в девять часов. Он всегда вставал минута в минуту в загаданное время. Посмотрел на часы. "Не может быть! Проспал!"

– Милый, будь осторожен, – пробормотала спящая Мария Ивановна. – У меня дурное предчувствие...

Позвонив Стылому, и не дождавшись ответа, Смирнов спешно поехал на Арбат.

29. Кран завернут

Шуру взяли сонным. В пять утра. Через полтора часа после того, как ушла в поте лица поработавшая "Вупи Голдберг". Взяли, избили и бросили в прихожей.

Допрашивал его Василий Васильевич, явившийся в пять тридцать.

– Ты, Александр, хорошо знаешь, что я держу свое слово, – сказал он, присев на корточки перед своим связанным подчиненным. – Я отпущу тебя, как ясного сокола, если ты подтвердишь мою талантливую мысль, что этот спектакль, в котором мы с тобой имеем честь участвовать, поставила мадам Остроградская Юлия Кирилловна. А если ты дашь нужные показания в суде, то, без сомнения станешь видным акционером нашей славной фирмы.

– Ничего подтверждать я не буду. Хотя очень хочется... – поморщился Шура. Избили его обстоятельно.

– Тебе будет очень больно, – сочувственным голосом сказал Василий Васильевич, проводя взглядом Варвару Капитоновну, тенью проследовавшую на кухню с чайником в руке. – Очень больно.

Стылый вспомнил паяльник. "Твою мать, волки кругом, так и норовят в нутре поковыряться.

– Плевать, – выдавил он, поморщившись. В Школе его учили, что перед тем как сдаться, надо набить себе цену и выведать о своем положении как можно больше.

– Но умрешь ты не скоро, – продолжал наслаждаться Василий Васильевич положением "сверху". Ты знаешь, как Борис Михайлович поступает со своими врагами?

Стылый знал и потому задумался. Смирнов его продал. Простенько и со вкусом. Расплатился за все. И Юлия продаст. Такие игроки, как она, использованными фигурами не дорожат. Может, и в самом деле вернуться на доску ферзем? Или, на худой конец, слоном?

– Ну и молодец, – расшифровал его мысли Василий Васильевич. – Скоро приедет Борис Михайлович, и мы все решим.