Полярный летчик - Водопьянов Михаил Васильевич - Страница 44

Карлос настолько увлёкся самолётом, что не ходил домой ночевать и спал под его крылом. Всё время он то копался в моторе, то нырял под шасси, что-то смазывал, подтягивал, подвинчивал, громко призывая на помощь поочерёдно то святую деву Марию, то самого «дьяболо». Однажды в полночь он всполошил весь аэродром, запустив мотор, в котором, как ему почудилось, что-то не ладилось.

К самолёту прибежал советский техник. Карлос спрыгнул на землю и удовлетворённо закричал:

– Порррьядокс!

Он любил козырнуть русским словом и знал их уже немало.

Утром пятого дня сборки на аэродроме появилась старушка. Боец, охранявший ворота, её знал и беспрепятственно пропустил. Старушка в одной руке весла узелок, а другой опиралась на палку. С трудом передвигая скрюченные ревматизмом ноги, она ковыляла среди самолётов и негромко звала:

– Карлос! Карлос!

Механик бросился ей навстречу:

– Мамита!

Слёзы потекли по смуглым лицам – молодому, выпачканному машинным маслом, и старому, чисто отмытому, морщинистому.

Их окружили товарищи. Оказывается, мать Карлоса, обеспокоенная его долгим отсутствием, пришла искать сына. Они пошептались, а потом Карлос стал угощать всех, кто работал вблизи, вином из объёмистой баклажки, которую принесла в узелке его мамита. Он поднял её на крыло своей машины, и старушка неожиданно вскинула руку со сжатым кулаком в интернациональном революционном приветствии. Все дружно ответили ей тем же жестом. Потом старушка перекрестила сына, благословила его, что-то пошептала и, перекрестив самолёт, ушла…

В солнечное утро аэродром стал похожим на пчелиный улей, и казалось, в небе реют не боевые самолёты, а весёлые золотистые пчёлы, наполняя воздух однообразным жужжанием. То и дело взлетали и приземлялись «чатос» и «москас». Их опробовали после сборки советские лётчики. Они же, став на время инструкторами, помогали овладеть новыми машинами добровольцам из других стран.

Только «Р-5» стоял пока на земле, что очень расстраивало Карлоса.

«Красный чертёнок»

На плоскостях и фюзеляжах всех самолётов, пополнивши» народные военно-воздушные силы, маляры вывели круги с цветами республики – красным, жёлтым и фиолетовым.

Карлосу этого показалось мало. Он долго орудовал кистью и краской. Довольно удачно механик изобразил на борту «Р-5» красного чертёнка, показывающего кому-то нос растопыренными пальцами.

Дерзкий бесёнок всем понравился.

С того часа самолёт стали называть «Дьяболито рохо» – «Красный чертёнок».

Так бывший «М-10-94» приобрёл себе новое имя.

Через сутки у него появился и новый хозяин.

Двадцатипятилетний советский лётчик Александр Шухов, инструктор авиационного училища, узнав, что со всех концов земного шара в Испанию едут добровольцы, не находил себе места. Он отлично летал на машинах разных типов и всей душой хотел помочь героическому испанскому народу. Кому, как не ему, сражаться с фашистами! Он подавал начальству рапорт за рапортом, пока не получил разрешения ехать в Испанию.

Шухов с небольшой группой таких же, как он, добровольцев уехал во Францию и ночью перешёл испанскую границу.

Две недели он уже находился на войне, но не воевал – ещё не прибыли самолёты. Много успел повидать за эти дни «камарада Хосе» – так назывался теперь Шухов. И чем больше он видел, тем нетерпеливее становилось желание взвиться в небо на истребителе, ринуться на вражеский самолёт, поймать его в рамку прицела, нажать гашетку пулемёта, заставить фашиста огненным комом рухнуть на землю.

Он побывал в Мадриде. Главный советник по авиации пригласил советских лётчиков-добровольцев поехать в испанскую столицу.

– Не думайте, что я везу вас просто на экскурсию, – сказал им перед выездом генерал Дуглас. – Мы отправляемся вроде как на разведку. Очень полезно познакомиться на земле с районом, над которым будешь сражаться в небе.

Лётчики медленно ехали по осаждённому врагом Мадриду, замечая на каждом шагу разрушительные следы войны. Они часто выходили из автобуса и смешивались с шумной толпой. У продовольственных лавок стояли длинные «хвосты». Рядом копошились ребята. Много детей было в скверах. Они играли и среди развалин. Мальчишки с деревянными пистолетами прыгали по грудам жжёного кирпича, бывшего совсем недавно их домом.

Спешили куда-то защитники Мадрида. На головах у них полотняные рогатые пилотки, какие носят наши пионеры. Многие обуты на босу ногу в «альпаргатос» – шлёпанцы, сплетённые из верёвок. У всех оружие – карабины, пистолеты, кинжалы, гранаты у пояса. С винтовками стояли в очередях в кафе и у касс кинотеатров – в них показывали нашего «Чапаева».

Мальчишки-газетчики орали на перекрёстках, предлагая номера со сводками военных действий.

В городе пахло гарью и порохом.

Через улицы протянуты полотнища с коротким, как выстрел, призывом – «Но пасаран!»

Огромные чёрные воронки от бомб посреди мостовой огорожены канатами, укреплёнными на красных столбиках.

Бронзовые Дон-Кихот и его верный оруженосец Санчо Панса тоже «переведены на военное положение»: памятник обложен мешками с песком.

Вот целый квартал руин. У некоторых домов рухнули только передние стены. Видна вся внутренность безлюдных комнат. Кажется, что их только что покинули люди. Даже немножко стыдно смотреть на чужую жизнь, прервавшуюся в одно страшное мгновение – это всё равно что заглядывать в освещенное окно квартиры. С обеденного стола не успели убрать посуду. В спальне не закрыта кровать. В комнате рядом встал на ребро рояль. Большое чёрное распятие с белым Христом, подброшенное взрывом, зацепилось за оголившуюся железную балку перекрытия многоэтажного дома и с жалобным скрипом раскачивается. Совсем как скорбный памятник над общей могилой.

Лётчики, осторожно ступая по хрустящему под ногами битому стеклу, перешагивая через закопчённые кирпичи, искорёженные куски железа, обгорелые остатки оконных рам и мебели, вышли из злополучного квартала на залитый солнцем проспект. Прямо на тротуаре стояла уцелевшая широкая кровать. На ней спали женщина с ребёнком. В тени деревьев, положив под головы узелки, приютились люди, недоспавшие ночью. На кострах что-то варили в подвешенных к треногам вёдрах и котелках.

Мадридцы то и дело поглядывали на небо. Оно было бездонно-синим, чистым, без единого облачка. Самая что ни на есть лётная погода. В любую минуту могли появиться нежданные гости. И действительно, в полдень показались в вышине чёрные крестики. Они, снижаясь, всё увеличивались в размерах, принимая очертания бомбардировщиков.

По улицам с надрывным воем промчались мотоциклы с сиренами. Тревога!

Побежали женщины, прижимая к себе детей. Мужчины и подражающие им подростки, стараясь не спешить, направились в убежище – не к лицу испанцу показывать страх.

Зашли в подворотню большого дома и лётчики. В наступившей тишине слышен был прерывистый вой моторов «юнкерсов».

Глухо ухнул взрыв. За ним другой, третий. Пламя вырвалось из разбитых окон дома, наискосок через улицу, и тотчас же раздался отчаянный хриплый крик:

– Чикита миа! (Моя маленькая девочка!)

Женщина в отчаянии металась то туда, то сюда по пустынной улице и кричала, показывая рукой на верхние окна горящего дома.

– Что с ней? – спросил у переводчика советский лётчик.

– Её девочка осталась одна в квартире. На третьем этаже!

Шухов выскочил из убежища и ринулся в пожар. Всё произошло так стремительно, что товарищи не успели даже его удержать.

Прошло, наверное, не более двух-трёх минут, но всем показалось, что очень много времени Шухов не возвращался. Вот наконец он появился в дверях горящего дома с ребёнком на руках, пошатываясь, шагнул на тротуар и остановился. Почему же он не отдаёт девочку матери, почему медлит?

Да потому, что девочка уже мертва.

Потом не раз Шухов вспоминал лицо этой крохотной девчушки со струйками крови в уголках рта, полные горя и ужаса глаза её молодой матери, и это заставляло его сжимать кулаки, стискивать зубы…