Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция - Белов Руслан - Страница 55

Виктор Иванович отсутствовал минут пятнадцать и принес полулитровую бутылку "Золотой осени", купленную, видимо, в ближайшем ларьке.

– Компот? На лучшее денег не хватило? – презрительно сказал я, принимая ее.

– А зачем лучшее? Ведь все равно в воду? – простодушно, ответил он, и мне стало ясно, что передо мной оральный типаж.

– Вы правы, – согласился я, рассматривая красочную этикетку в надежде найти название населенного пункта, в котором был произведен плодово-ягодный напиток, в народе называемый "компотом". Название было затерто ногтем. "Веников они не вяжут", – усмехнулся Павел. – "Коломна" там было написано, не "Голгофа", в Коломне мы, посреди города.

В Коломне я бывал. Учась в очной аспирантуре, перебирал на местном овощехранилище гнилую капусту. Это было что-то. Зоман с зарином ничто перед запахом гнилой капусты.

– Ну так вперед, мы ждем, – не дал мне окунуться в прошлое голос бритоголового.

– Я не в форме, и, боюсь, вода будет не лучшего качества, – сказал я и, сорвав "кепочку", водоворотом влил в себя вино.

Они привстали.

– Минут пятнадцать придется подождать, – сказал я, удивительно быстро хмелея. – А потом, пожалуйста, хоть назад, в бутылку, хоть в стакан.

Когда меня били, я вспоминал Билла Голдинга с его мотивом мочеиспускания.

39

На следующий день пришел шеф – интеллигентный, вальяжный мужчина в сером, отлично сидевшем костюме-тройке, в модном галстуке и до блеска начищенных ботинках прекрасной работы. Ему было лет пятьдесят и чувствовалось – этот человек живет в полное свое удовольствие. С ним была удивительно красивая женщина средних лет в черном облегающем платье, в туфельках на высоком каблуке. Правильное ее лицо, умные, улыбчивые голубые глаза притягивали взор и рождали желание. Я понял – придется туго. Такие женщины, как эта – прекрасные, чистые, несмотря ни на что – обычной своей подбадривающей улыбкой превращали меня в котенка, единственным желанием которого было приладиться хоть как-нибудь к желанному теплому телу, приладиться и урчать, призывая бархатную ручку с алыми ноготками пройтись по душе, выступившей наружу.

– Я – Николай Сергеевич. Здравствуйте, боженька, – сказал мужчина, сев перед нами на стул, подставленный женщиной.

Эта услужливость меня покоробила, но в следующую секунду она посмотрела так светло и виновато, что я простил ее и поздоровался.

– Здравствуйте.

– Знакомьтесь – это Христос, – сказал мужчина женщине, довольно сверкнув глазами.

Она улыбнулась мне как давнему знакомому и близкому человеку.

– А это Софья Павловна, ваш ангел-хранитель, – взглянул он на нее, как на шедевр личного музея. – Это она попросила меня сохранить вам жизнь. Видите ли, Софья Павловна – верующий человек, – в глубоком разрезе ее платья качнулся небольшой золотой крестик, – и ваша теория, что каждый человек есть Христос, ее глубоко заинтересовала.

Как только он назвал имя женщины, я прозрел и увидел в мочках ее ушей сережки с изумрудами. Их подарил я.

Да, эта была Софья. Во снах черты земного ее лица виделись мне неясно, ведь – я смотрел иным зрением, не оптическим, но душевным, ведь смотрела моя душа, отделившаяся от тела и слившаяся с ее душой. И вот, она передо мной, земным. Земная, по земному опутанная жизнью, по земному принадлежащая другому, но моя. Мое счастье. Моя радость, прекрасная, как сон.

Перекрестный огонь глаз Павла, Любы и младшего лейтенанта Вити не давал мне сосредоточится на красоте женщины, женщины, которую привели для меня, привели для того, чтобы я вышел из этого подвала в сияющую жизнь, в жизнь полную удовольствий, в жизнь, в которой нет будущего, потому что настоящее прекрасно и никогда не проходит и не блекнет.

– Дурак, – лениво зевнул Павел, показав золотой зуб. – Если ты пойдешь с ней, то все потеряешь, и тебя не распнут на высокой горе, а пристрелят в вонючей подворотне, как бездомную собаку, купившуюся на запах тухлого мяса.

Пришедшие, как бы услышав его, испытующе на меня посмотрели.

Я задумался. Увидев женщину, я испытал не только восторг, но и легкую досаду, ибо мне не хотелось выбирать между тем, что у меня было, и тем, что предлагали ее глаза. А тут получается, что альтернативы-то и нет – одна Голгофа с крестом и жалкими мыслями, что вместо гвоздей и боли могла быть она.

– А ты возьми ее к нам, – сказала Люба.

Младший лейтенант, чуть покраснев, спрятал глаза и ушел по своим делам. Ему нравились красивые женщины, и перспектива слиться с такой в одном кристалле, смущала его спартанское сердце.

Я посмотрел на Софью Павловну глазами Христа. Если она станет нами, а мы ею, то все мы станем красивее, а значит – сильнее.

Я влился в женщину глазами – она позволила это сделать. И стал красивой и уверенной в себе женщиной, женщиной, знающей, что ее красота божественна и всемогуща. Я почувствовал на себе упругие колготки, туфельки, так завораживавшие мужчин, ласковое ладное белье, почувствовал свое влагалище, застенчиво улыбнулся, почувствовав в нем тампон. Она, так же улыбнувшись, перевела мой взгляд на наши груди, ее груди. Я почувствовал их не кормившую упругость, почувствовал, как соски сжались, как будто я к ним прикоснулся. Она игриво покачала из стороны в сторону указательным пальчиком, и я услышал ее запах. Запах кожи, волос, духов и дезодоранта, запах влагалища... Мне стало сладостно. Но ненадолго. Я напрягся, чувствуя, что и она становится мной. Чувствует мой излишний вес. Запах носок и трусов. Чувствует операционные шрамы – их метр без малого. Чувствует мое переломанное тело... О Господи! Что это такое!? В меня вошло то, что не хватало мне всю жизнь! В меня вошла женщина! В меня вошла женщина, которая чувствует меня каждой своей частичкой, которая любит меня, как себя! В меня вошла любовь! Любовь не плотская, божественная любовь! Почему же я не почувствовал этого с Любой и младшим лейтенантом Витей?

– Да очень просто! – улыбнулась Люба. Я – девочка, и заняла в нашем поле, нашем кристалле место дочери. Да, дочери. Я дала тебе то, что не смогла дать Полина, то, без чего ты оставался неполным. И приняла от тебя твою отцовскую любовь, болезненно тебя переполнявшую, и вылечилась.

– А ты, Витя? – обратился я к младшему лейтенанту? Ты кем мне стал?

– Сдается – отцом...

– Да, так... – увидел я в нем родного отца. – Когда мы соединились, я почувствовал твой взгляд. И мне захотелось стать таким, как ты. Уверенным, жертвенным, способным на поступок мужчиной.

– А Софья Павловна стала Прекрасной Дамой, без которой никуда... – передал он, чтобы по-мужски снять все вопросы. – Она стала Женщиной нашего кристалла.

– Женщиной нашего кристалла? – взревновал я. – Значит, и твоей женщиной?

– Да нет, у меня есть жена и я ее... ее... люблю. И она меня любит.

– Так почему она не с нами?

– Она – другой человек... Кристаллов и других материй не разумеет, только домашнее хозяйство, зато хорошо.

Стало по-детски тоскливо. Софья Павловна двинула ко мне сердце, и, почувствовав смысл его биения, я позвал, чувствуя себя ребенком:

– Милая...

– Да, милый...

– Ты такая притягательная... Я люблю тебя... Ты так меня понимаешь, и все видишь, и все чувствуешь. Мне так тебя не хватало...

– И мне тебя не хватало. Твоей доверчивости, твоего восторга... Ты ведь глубже всех меня увидел...

– Знаешь, милая...

– Что, милый?

– Все во мне устремлено к тебе. Я хочу спать с тобой и оставлять в тебе себя. А ты... а ты – Прекрасная Дама, ты принадлежишь всем...

– Ты хочешь сказать, что Прекрасная Дама не может принадлежать никому в отдельности?

– Да...

– А ты не подумал о Прекрасной Даме? Ты не подумал, что ей хочется принадлежать любимому? И хочется, иногда хочется чувствовать в себе его... его частички?

Она покраснела. Подумала, что младший лейтенант и Люба ее слышат.

– Нас никто не слышит, – прошептал я. – Никто не слышит наших слов, но все знают, что мы любим друг друга, и наша связь особенная, она глубже дружественной.