Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 5

– Ирина, а ты откуда знаешь?

– Выследила. Мы с Машкой выследили. И узнали, кто она.

– И кто?

– Тоже юристка. Только в этом году юрфак окончила. Двадцать три года. Зовут Олеся. Олеся Луговая.

– Луговая? Похоже на псевдоним.

– Ну зачем ей псевдоним? Это фамилия такая.

– Как ты все это разузнала? – поразилась Софья Давыдовна.

– Секрет фирмы! – хихикнула Ириша. – Только, чур, маме ни слова.

– Но ведь рано или поздно она все равно узнает.

– Лучше поздно, чем рано. Пусть пока привыкает, что его нет… Знаешь, как мне ее жалко! Она такая несчастная ходит. На ней просто написано: меня муж бросил. Хорошо хоть, Алиса заставила ее подстричься, но все равно… А я, Давыдовна, решила: ни за что замуж не выйду! Ни за что!

– Ну это мы еще поглядим.

– Нет, я серьезно. Зависеть от какого-нибудь козла? Чтобы он потом меня на Луговую сменял?.. Ну ничего, он эту Олесю тоже бросит, он такой… Еще потом приползет к маме, когда никому уже не нужен будет. А она, наверное, примет его, – вздохнула Ириша. – Она же у нас бесхребетная.

– Неправда! – вступилась за подругу Софья Давыдовна. – Она вовсе не бесхребетная, а добрая. И очень принципиальная.

– Только на работе. С авторами она воюет будь здоров!

Но тут в двери повернулся ключ, и Иришка прижала палец к губам.

– Мама, смотри, кто у нас!

– Сонька! Как я рада!

– Татуша, до чего тебе идет стрижка! – воскликнула Софья Давыдовна, поразившись тому, как плохо выглядит Тата. – А я вот была тут рядышком и решила зайти. Ужином покормите?

– Конечно! Идем на кухню!

– Мам, ты меня позови, когда готово будет!

Иришка удалилась в свою комнату, давая им возможность поговорить наедине. И Тата тут же рассказала о сегодняшнем визите Ильи.

– Ты правильно повела себя, Татуша, – одобрила Соня. – Пусть думает, что у тебя кто-то есть. А ему наверняка это было неприятно.

– Мне так показалось.

– Вот и отлично! Не все же тебе от него терпеть. – О встрече с Ильей в магазине парфюмерии Соня умолчала. – Знаешь, я тут пообщалась с Иришкой, она такая умница у тебя.

– Знаю, – кивнула Тата. – Опора и поддержка. Ладно, Сонька, хватит о моих делах, надоело. Что у тебя?

– Все то же. Работа, мама, Славик.

– Именно в такой последовательности? – улыбнулась Наталия Павловна. – Славик на последнем месте?

– Ну не на первом же… Я, Татка, кажется, от него устала.

– Неужели? Только сейчас? Мы с Алисой от него уже давно устали.

– Раньше я все-таки на что-то надеялась, а теперь…

– Сонька, ну скажи ты мне, почему мы все такие невезучие? В личной жизни, я имею в виду.

– Раньше я считала, что невезучие только мы с Алиской, а у тебя все хорошо. Муж, дочка… А теперь… Не знаю, что и сказать. Мужиков-то кругом вроде бы много, а на самом деле их просто нету. Я вот смотрю, – все-таки через нашу контору много людей проходит, – но что-то ни одного не видела, от которого бы хоть сердце забилось. Разве что по телевизору…

– А от кого в телевизоре у тебя сердце бьется? – полюбопытствовала Наталия Павловна, вываливая на сковородку замороженные грибы.

– От Чубайса, например. Вот он настоящий мужик.

– Чубайс? А что, в нем действительно что-то есть. Только где Чубайс, а где мы… А вообще ты про Чубайса помалкивай, а то и побить могут! Известно же – «во всем виноват Чубайс»! Ну а поближе никого нет?

– Даже и не пахнет.

– А кому же ты меня сватать собиралась?

– Ваньке.

– Кто такой? – без особого интереса спросила Наталия Павловна.

– Сосед. Хороший мужик, овдовел не так давно. Детей нет. Неглупый, красивый…

– А что ж ты сама им не займешься?

– У него мама. А две мамы на меня одну – это слишком. К тому же его мать, кажется, антисемитка.

– Спасибо тебе, подруга! – рассмеяласьТата.

– Но ты же русская.

– Ну и что? Все равно терпеть не могу антисемитов! И вообще, Сонька, ты сама, что ли, не знаешь, что все эти знакомства – чепуха, почти никогда ничего не выходит. И не надо. Буду учиться жить одна, как Алиска.

– Так Алиска зарабатывает будь здоров, а в твоем издательстве много не получишь.

– Это правда. Но Илья будет давать деньги.

– А квартиру разменивать он не предлагал?

– Нет.

– Тогда соглашайся на все, Татка. Может, и хорошо… А роман закрутишь с каким-нибудь автором. Мало ли их у вас толчется.

– Нет, с автором не получится, – вздохнула Наталия Павловна.

– Почему?

– Мы печатаем в основном таких авторов, что хочется просто убить или отправить на конюшню, чтобы их там выпороли. Есть у нас один, Виктор Тушилов… Не знаю, как я ему в волосенки не вцепилась.

– А в чем дело? – улыбнулась Софья Давыдовна, поудобнее устраиваясь на кухонной табуретке. Она обожала Таткины истории об авторах.

– Является сегодня вопросы снимать. Он их посмотрел дома и взъярился. «Что вы мне тут три раза подчеркнули?» Я говорю: «У вас написано „Диплом, обрамленный в рамку“. – „Ну и что?“ – „По-вашему, „обрамленный в рамку“ – это хорошо? Почему не сказать просто „диплом в рамке“? Дешево и сердито“. – „Вот именно, что дешево! – фыркает этот стилист. – Но, если вы настаиваете, я, так и быть, это уберу. А тут вас что смущает?“ – Я говорю: „У вас написано, что герою заплатили гонорар в рейхсмарках“. – „Ну и что?“ – „Но у вас же дело происходит в наши дни“. Он смотрит на меня как баран на новые ворота. „Сейчас, – объясняю, – нет рейхсмарок – хотя бы потому, что нет и самого рейха“. – „Но деньги же так называются!“ – „Нет, отвечаю, они называются просто „марки“ или, на худой конец, „дойчмарки“. – „Вы уверены?“ – „Уверена!“ – „Вероятно, я что-то спутал. Но надо еще уточнить“. – «Уточняйте!“ А при этом морда у него наглая, и смотрит он на меня как на какую-то вошь, которая его, гениального, посмела укусить.

Вероятно, Тата могла бы долго еще продолжать о господине Тушилове, но тут на кухню явилась Иришка:

– Ой, как вкусно пахнет! Грибочки! Класс! Мам, ты опять про своих усосков?

– Про кого? – не расслышала Софья Давыдовна.

– Она моих авторов усосками зовет, – засмеялась Наталия Павловна.

– Ну, судя по твоим рассказам, она недалека от истины, – заметила Софья Давыдовна, хватая со стола соленый огурчик. – Ужас, как жрать охота.

– Сейчас, сейчас, сметанки добавлю…

– Ну, Ирина, что у тебя в школе? Как успехи? – обратилась к девочке Софья Давыдовна.

– Тоска смертная, – пожала плечами та, – жду не дождусь каникул.

– А на каникулах что?

– Да так… есть кое-какие идеи, – смутилась вдруг Ириша. И поспешила переменить тему: – Давыдовна, а как моя любименькая тетя Берта?

– Вот придешь к нам Восьмого марта, увидишь свою любименькую.

– А что такое будет Восьмого марта?

– Женский день, забыла?

– Да, вылетело из головы, что вы всегда в этот день тусуетесь.

– Придешь?

– Ну я еще не знаю…

– Хватит болтать, Ирина, руки помыла? Тогда садись! – распорядилась Наталия Павловна. Она была рада, что неожиданно явилась Соня и теперь не придется коротать вечер вдвоем с дочерью, которая явно изнывала от жалости к ней.

Поев, Ириша спросила:

– Мам, можно я к Машке пойду, а?

– Можно. Только не очень засиживайся.

– Ладно!

И она убежала.

– Сонька, какая ты умница, что пришла… А то Иришка из-за меня торчит вечерами дома как приклеенная. А ей это скучно.

– Я не пойму, она вроде даже не очень расстроена?

– Расстроена, еще как расстроена, но ей ведь всего пятнадцать. Не лить же слезы с утра до вечера, правда?

– А в тридцать девять надо лить? – ласково усмехнулась Соня.

– Но оснований-то больше… Знаешь, мне Ирка рассказывала, что видела летом, как Илья к Алиске приставал и получил от нее по морде. А к тебе случайно не подкатывался?

– Подкатывался. Сколько раз, – со вздохом призналась Соня. – Но и тут обломался… Не повезло ему с подругами жены.

– Кошмар! А я-то думала…

– Ничего ты не думала! Да и он ничего не думал, а цеплялся просто по пьяни. Ох, как же мне все надоело! – вдруг проговорила Соня.