Курица в полете - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 15

— Почему?

— Многое становится понятным, — навела туману Элла. — Ну что, может, двинем в город?

— Да, в самом деле. Но мы не поедем на машине. В городе проблемы с паркингом, поедем на метро. А вернемся потом на такси. Кстати, ты запоминай дорогу, я сегодня все тебе покажу, но в ближайшие дни я до обеда буду занята, к тому же я плохо переношу эти толпы туристов. Не обижайся, но я…

Ты за несколько дней увидишь главные достопримечательства…

— Достопримечательности, — машинально поправила Элла.

— Ах, ну да, — улыбнулась мать. — Я очень много читаю по-русски, это помогает, конечно, сохранять язык, но… Так что я хотела сказать? Ах да… Когда эти самые достопримечательности тебе надоедят, я как раз освобожусь и мы поездим по нетуристическим местечкам…

— А здесь такие есть?

— Разумеется! Ну и по магазинам вместе походим! Я хочу, чтобы ты хорошо оделась, я куплю тебе все, что пожелаешь. А еще свожу тебя к своему парикмахеру…

Элла ликовала. Несколько дней она сможет ходить по Вене одна!

Когда они вышли за ворота, мать сказала:

— — Запоминай дорогу! Завтра уже пойдешь сама!

Метро ей очень понравилось. Почти все время едешь поверху, вагоны приятные, с мягкими, пестрыми диванчиками, где многие пассажиры оставляют газеты, а главное — громко и очень ясно объявляют остановки.

— Мы едем до станции «Карлсплац», там я тебе все покажу!

Пока они ехали, матери кто-то позвонил, она довольно долго говорила, и в голосе ее появились какие-то незнакомые нотки. Да она с мужиком говорит, могу голову прозакладывать, и не просто с мужиком, а с любовником! Во дает! — даже с восхищением сообразила Элла. Вот это я понимаю, от прежней курицы не осталось и перышка, куда. там! Весьма блядовитая птичка с голосом горлицы… Наверное, стыдно так думать о родной матери.

Да какая она мать? Но она все-таки раскаялась, вспомнила обо мне, пригласила к себе.., и даже хлеба к столу не удосужилась купить… Она ж не знала, что я толстая, а если б я оказалась тощей, как швабра? Тогда она купила бы хлеб по дороге из аэропорта? Жди-дожидайся! Интересно, а как она собирается есть икру? На диетических хлебцах? Гадость какая!

— Нам на следующей станции выходить, — прервала ее мысли мать.

Город был поистине прекрасен! Элла, естественно, восхищалась всем, чем принято восхищаться в Вене, но все же первый день с матерью она представляла себе несколько иначе.

Часов около шести мать повела ее в ресторан, где Элла заказала себе, разумеется, венский шницель и кофе с куском яблочного штруделя. Мать ела лишь какой-то малоаппетитный, на Эллин взгляд, салатик, кусочек отварной рыбы и пила минеральную воду без газа. Элле хотелось выпить кружку пива, но она не решилась. Венский шницель был приличный, не более того, но она была такая голодная, что ела его с наслаждением, а яблочный штрудель был выше всяких похвал, да его еще подали с горкой взбитых сливок. Она наслаждалась, но в какой-то момент поймала на себе исполненный такого ужаса и жалости взгляд, что кусок штруделя застрял у нее в горле.

Так недолго и комплекс неполноценности заработать.

— Мама, не надо так на меня смотреть, пожалуйста!

— Элла, девочка моя, но ты себя губишь!

— Ничего, как-нибудь!

— Но как-нибудь не годится! Ты еще так молода, а…

Элла вдруг разозлилась:

— Мама, тебе не кажется, что ты все время говоришь о чем-то…

— Да-да, прости, у меня, наверное, это уже пунктик… Не сердись.

— Я не сержусь, просто мне кажется…

— Ты, разумеется, права!

После ресторана они поехали домой, и поскольку прошлую ночь, как выяснилось, обе не спали, то в десять разошлись по комнатам.

Нет, подумала Элла, на месяц меня не хватит.

Она еще более чужая, чем была все эти годы. Незнакомая, малосимпатичная женщина, бестактная и чудовищно эгоистичная. Непонятно только, зачем я ей понадобилась… Она ведь совершенно не понимает, как ей себя со мной вести. Ну и я, честно говоря, не очень понимаю. Черт знает что.

Но кровать была удобная, воздух за открытым окном свежий, и Элла крепко уснула.

Утром она побежала в «свою» ванную, просторную, со множеством сверкающих белизной шкафчиков, в которых ничегошеньки не было. Правда, на полочке под зеркалом стояли кремы и лосьоны какой-то неведомой фирмы, явно очень дорогие.

На вешалке висел пушистый халат, который, впрочем, был бы впору разве что худенькой школьнице… Но у Эллы был с собой симпатичный голубенький в белых розочках халат, подаренный Машкой на Новый год. Она хотела было в нем спуститься вниз, но решила, что не стоит, и сразу оделась, чтобы ехать в город, — любимые канадские джинсы на резинке и купленная перед отъездом китайская джинсовая рубашка, которая необыкновенно ей шла. Ей вообще шли спортивные вещи. Внизу слышались голоса. Видимо, приехала прислуга. Элла спустилась в кухню. Там уже возилась высокая полная женщина лет сорока в брючках до колен и клетчатой рубахе.

— Гутен морген, — сказала Элла.

Женщина широко улыбнулась и протянула руку.

Они поздоровались. Какая милая, подумала Элла.

Тут появилась мать в спортивном костюме. Видимо, с пробежки вернулась.

— О, детка, с добрым утром, как ты спала?

— Прекрасно, мама!

— У меня сегодня разгрузочный день, а тебе фрау Зайдель подаст завтрак в столовой.

Действительно, краешек длинного стола красного дерева был прикрыт скатеркой, и фрау Зайдель уже заваривала кофе. Запах был головокружительный. К тому же фрау Зайдель немного говорила по-английски и спросила, не хочет ли Элла к завтраку яйцо.

— Нет, спасибо, — улыбнулась она. На фиг мне нужно яйцо, если нет хлеба с маслом?

Она выпила действительно прекрасный кофе, проглотила два ломтика все той же прозрачной ветчины. И еще съела обезжиренный йогурт, впрочем довольно вкусный. Потом чинно поблагодарила любезную фрау Зайдель и побежала наверх за сумкой и темными очками.

— Элла! — окликнула ее из спальни мать.

— Да, мама?

— Ты собираешься что-то покупать сегодня?

— Не знаю, если что-то попадется по дороге…

— Нет, ты не ходи там по магазинам — слишком дорого, туристические тропы… Покупать лучше на Мариерхельферштрассе. Запомнишь?

— Нет, конечно! Но это неважно, я не собираюсь…

— Все равно, я хочу дать тебе денег. "

— Спасибо, у меня есть.

— Сколько у тебя с собой? — с ласковой улыбкой спросила мать.

— Восемьсот евро.

— О боже! — рассмеялась мать. — Вот тут две тысячи наличными. Я знаю, русские предпочитают кэш.

— Но зачем так много?

— Ну вдруг тебе что-то приглянется. И вообще, я не хочу, чтобы ты тратила свои деньги. Прошу тебя, возьми!

— Хорошо, спасибо! — согласилась Элла, решив, что тратить эти деньги пока все равно не будет. — У вас тут как с преступностью?

— Вполне спокойно. Зимой сюда приезжают толпы богатых итальянок, чтобы спокойно щеголять в роскошных мехах. В Италии это опасно.

— Здорово! Спасибо, мама.

— Если что, свяжемся по телефону. Быть может, я освобожусь раньше, чем предполагаю, тогда встретимся где-нибудь и пообедаем.

Нет уж, лучше я одна, подумала Элла, но кивнула.

Она просто бродила по улицам, по тем самым туристическим тропам, заглядывала в какие-то магазины, даже купила себе красивый голубой шарф из мягкого шелка, который немедленно нацепила на рубашку под воротник, и показалась себе бешено элегантной. Потом купила сандвич с ветчиной и сыром и с удовольствием умяла его, сидя на лавочке, а потом в подземном переходе у оперного театра посетила сортир под названием «Опера», где на кабинках висели таблички «Ложа № 2» и все совершалось под музыку Штрауса. Эти нехитрые развлечения почему-то доставляли ей острое удовольствие, как будто она школьницей прогуливает урок и делает при этом что-то запретное, не совсем приличное… Она решила, что обедать будет в кафе «Моцарт», что напротив «Альбертины», где как раз проходит выставка Дюрера. Но я туда сегодня не пойду, уж больно погода хороша…