Принцесса викингов - Вилар Симона - Страница 41

– Он все еще гневается на меня, – заметил Ролло подошедшему герцогу. – Я ударил его, когда он был гостем в моем доме.

– Вполне возможно, – согласился герцог. – Этот юноша не простой вавассор. Он сын графа Анжуйского Фулька Рыжего.

Ролло никак не отозвался на его слова. Сунув рог за пояс, он, прихрамывая, направился к Брану с тем, чтобы распорядиться о погрузке дичи в повозки. Несколько слов – и дело пошло как бы само собой. Роберта всегда поражало умение Ролло лаконично и коротко формулировать приказы. Поистине он прирожденный правитель, и Франкон, возможно, прав, намереваясь служить ему. Следует возблагодарить небеса, что Нормандией правит этот конунг, а не дикарь, подобный датчанину Рагнару, чей конь сейчас показался из зарослей тальника и ольхи. Едва ли удалось бы ужиться с ним. Нет, он, Роберт, нисколько не жалеет, что спас сегодня своего врага. Хотя и совсем непредумышленно.

Теперь герцог глядел на Эмму. Они едва обменялись с нею несколькими словами. Время сделало их снова абсолютно чужими и отдалило. Голос крови не зазвучал в них при встрече. Девушка выглядела подавленной происшедшим. Она безмолвно сидела на одной из повозок, не сводя глаз с прихрамывающего Ролло. Роберт вспомнил речи Франкона. Сегодня он видел своими глазами, что Ролло готов рискнуть жизнью ради франкской принцессы. Что касается ее самой, то стоит только взглянуть на нее, чтобы более не оставалось сомнений в ее чувствах. Несложно догадаться, что Снэфрид предприняла сегодня попытку разом разрешить все затруднения, избавившись от пленницы. И если это так, значит, епископ прав.

Много позднее, когда дичь уже жарилась над углями, а обоз потянулся в Вернонум (с ним были отправлены и обе женщины), Ролло и герцог повели наконец речь о главном.

– Я уже говорил, что обязан тебе, и если нужен мир – я готов выслушать твои условия, – начал Ролло, когда они удалились от остальных охотников к опушке леса. Оба держались непринужденно, однако неподалеку от каждого из них расположилось по вооруженному воину – на стволе поваленного бука уселся Ги, а у кустов, облокотясь о древко секиры, застыл Рагнар. Они находились достаточно далеко, однако оба невольно прислушивались, стремясь уловить, о чем беседуют правители.

– Не стоит помнить о таких мелочах, Роллон, – жуя пахнущее дымом мясо, возразил Роберт. – Охота есть охота, и если нам случается смотреть друг на друга, как на дичь, то по крайней мере не тогда, когда мы вместе гоним зверя. Сегодня я доволен, хотя и признаюсь, что в миг азарта вовсе не помышлял о твоем спасении. Скорее о таком трофее, как рога этого чудовища.

– И тем не менее ты многого добился, сделав меня своим должником. Мне ли не знать, что тебе как никогда необходим мир с норманнами. С Рихардом Бургундским вы на ножах. Тебе без конца приходится отправлять часть своих людей во владения брата твоей супруги Герберта Вермандуа, ибо тому не под силу сдерживать его воинственного соседа Бодуэна Фландрского. А Эбль Пуатье скорее готов подчиниться Вильгельму Аквитанскому, нежели тебе. Поистине тебе сегодня неслыханно повезло на охоте!

Роберт невольно усмехнулся, глядя на Ролло.

– Как мало в тебе, Роллон, осталось от того варвара, каким ты явился с севера, не желая признавать ничьей власти и надеясь лишь на силу своего меча. Теперь ты знаешь все и вся, и следует отдать должное – у тебя отличные осведомители. Но главное не это, а то, что ты не только твердишь о непобедимости воинов Одина, но и взвешиваешь, как обстоят дела у твоих недругов. Ловец удачи, король моря, умер. Ему на смену идет мудрый герцог Ру Нормандский.

Роберт нарочито воспользовался франкским титулом, подменив им титул конунга-короля, которым именовался сам Ролло. Пусть эта мысль войдет в него и дремлет до нужного часа, когда он готов будет принять герцогство вместо мысли о венце. Ибо корона не для него. Он готов считаться с ним как с равным, но не как с повелителем.

Жестом, каким поднимают чашу, Ролло поднял кинжал с нанизанным на него куском сочного мяса, давая понять Роберту, что оценил похвалу. Будь это не Ролло, а иной, герцог счел бы себя задетым подобной небрежностью. Но это был Ролло, дикарь, с которым никто не мог ужиться, потому что по-прежнему в нем видели кровавого завоевателя. Роберт много размышлял о Роллоне Нормандском после встречи с епископом Руана. Он, конечно, учитывал, что этот северянин по-прежнему представляет опасность. Но пусть он трижды чужак и язычник, Роберт вынужден был признать, что Ролло превратил испепеленный край в цветущее герцогство, где христианство мирно уживалось с язычеством и где строительство и торговля велись куда живее, чем в исконных землях франков. Этот северянин блестяще справлялся с обязанностями правителя и в мирное время, с этой каждодневной рутиной многолетних тяжб и споров, возмещений убытков, преодоления сопротивления тех, кто еще не смирился и кого нельзя оттолкнуть даже в угоду собственной гордыне. Все это было зачастую куда сложнее, чем жизнь воина-завоевателя, покорителя многочисленных племен. Поэтому, когда Роберт впервые узнал, что, помимо набегов и войн, его сосед-викинг задумал освоение покоренных территорий Северной Нейстрии – от Фландрии до Бретани, – он не счел его серьезным соперником. Когда же Ру разбил и рассеял в Нормандии собственных соотечественников, чтобы укрепить свою власть, герцог пил за его здоровье, восклицая:

– Сила ломит силу, как говорили встарь! Что ж, пусть эти северные волки напьются собственной крови, и тогда мы, с Божьей помощью, вышвырнем их из отчины Карла Великого.

Да, Роберт надеялся сделать то, что оказалось не под силу ни его отцу, ни брату-королю. «Когда двое дерутся – радуется третий», – любил повторять он, пока внезапно не осознал, что в Нормандии идет не беспрестанная борьба единоплеменников за власть, а планомерное объединение их в сильное, хорошо организованное воинство, во главе которого стоит конунг, которого уже не устраивают обычные грабительские набеги и короткая слава викинга, не слепит блеск отступного золота и который решительно распространяет свою власть на всю Северную Нейстрию. Более того, Ролло удалось удержать эту власть и укрепить ее. И первым признаком этого стали попытки Карла Простоватого заключить с ним мир. Когда же северянин отверг предложение Карла, Роберт разочаровался в нем, решив, что он такой же воинственный безумец, как и его соотечественники, лишь немногим более удачливый. Однако, отринув Каролинга, северный завоеватель пожелал вести переговоры с ним – и Роберт был польщен. Это означало одно: в мнении воинственных варваров он, Робертин, герцог франков, весил куда больше, чем помазанник и венценосец. Нет, не сразу сложились их добрые отношения. И когда к Ролло стали стекаться толпы франков, ибо его земли были свободны, – он нуждался и в воинах, и в мастеровых, а вера пришлых его не занимала, – гордый Робертин вынужден был пуститься в переговоры с ним. Он прибыл к Ролло с целым войском, опасаясь коварства «королей моря», а закончилось дело охотничьей потехой. Уже тогда ему пришелся по душе этот неглупый дикарь с ослепительной дерзкой улыбкой и проницательными глазами. И Роберт не оскорбился, услышав однажды:

– Ты силен, герцог Нейстрийский, и тот, кто убьет такого врага, как ты, мигом обретет высокое место в Валгалле. Хотел бы я оказаться этим героем.

Тогда Ролло был еще крайне воинственно настроен, и схватки с его викингами изнуряли воинство Роберта. Со временем меж ними начали заключаться редкие перемирия. Дольше других затянулось то, что было заключено после пленения Роллона Робертом. Именно тогда Роберт начал понимать, что перед ним уже не викинг, а государственный муж, ставящий интересы своих земель выше личных обид.

– Послушай, Ру, желал ли бы ты породниться со мною? – неожиданно спросил Роберт, и едва он это произнес, как в нем окончательно окрепла уверенность в своей правоте. – Я хочу предложить тебе… предложить руку моей племянницы Эммы.

Ролло, казалось, изумился сверх всякой меры. Роберт немедленно воспользовался этой заминкой: