Любовь изгнанницы - Вилар Симона - Страница 65

– Пусть ваше высочество простит меня, но этой песне научил меня один трубадур, когда я ездила поклониться гробнице святого Августина. Так что, если она окажется несколько легкомысленной, имейте в виду, что я еще в порту Форвич обзавелась индульгенцией, отпускающей мне этот грех.

Анна, почти не слушая, кивнула, и Бланш запела:

Смиренно жил в густом лесу Отшельник, стар и сед. Явился как-то черт к нему, Когда тот сел за свой обед. Лукавый ловок и хитер Он хлеба вид принял. Отшельник был благочестив И хлеба есть не стал. Он глотку глиной залепил И тем он черта посрамил.

Анна сидела, облокотясь на спинку кресла, и, глядя на блестящую толпу молодежи, думала, что если завтра вместо нее здесь окажется королева Элизабет, то вряд ли что-нибудь изменится. Эти прелестные существа готовы восхвалять кого угодно, лишь бы оставаться в милости у сильных мира сего. Взять хотя бы ту же Бланш. Все знают, что она фаворитка принцессы Уэльской, но ведь она состояла и при дворе Элизабет Вудвиль, и, возможно, пользовалась там не меньшей популярностью. Жаль, что она никогда не интересовалась прошлым Бланш.

Бланш между тем продолжала:

Спешит в досаде сатана

К святому, что из дальних скал.

А тот ни хлеба, ни вина

От веку не употреблял.

И жил лишь воздухом одним.

Но черт вид воздуха принял.

Отшельник был благочестив –

Дышать он вовсе перестал.

Он ноздри глиной залепил –

И тем он черта посрамил.

Вокруг послышались смешки. Анна увидела, как славящаяся своим неприступным благочестием леди Бофор оторвала глаза от рукоделия и кусает губы, чтобы не рассмеяться. Наверное, неплохо быть столь привлекательной вдовушкой и иметь поклонником барона Стэнли. Тот в эти мгновения стоял, касаясь подлокотника кресла своей дамы и не спуская с нее задумчивого взора.

Анна про себя фыркнула – влюбленный Стэнли выглядел довольно уныло в присутствии предмета его страсти, и начисто исчезали живость и обаяние барона, которые так нравились Анне. Леди же Маргарита рядом с ним казалась веселой и счастливой. Она так молодела, что нельзя было и подумать, что сидящий неподалеку со скучающим видом рослый юноша – ее сын. Анне не нравился этот Генрих Тюдор. Он был еще мальчишкой с едва пробивающимся пушком на губе и пустыми синими глазами, однако пытался держаться как высокородный вельможа, степенный и полный достоинства. Он не смеялся даже тогда, когда все вокруг веселились. Впрочем, он напрасно так кичился своим высоким происхождением, ибо его родословная брала свое начало от незаконной связи одного из Плантагенетов.

Святой Сульпиций средь лесов Денечки коротал.

Не ел, не пил и – ей же ей! – Он даже не дышал. Явился женщиной к нему Порой ночною черт, И был он выдумкой своей По-сатанински горд. Святой Сульпиций не таков, Чтоб черту дать себя надуть. Он сбросил тлен земных оков, Узрев к спасенью путь… …Не важно, что он залепил – Но черта все же посрамил!

Дружный взрыв хохота был ответом на песню, и Анна, не удержавшись, засмеялась вместе со всеми. Позади раздался возмущенный голос леди Блаун:

– Немыслимо! Стыд и срам! Чтобы незамужняя девица распевала такие вирши, от которых покраснели даже бы крючники в порту! – Так вам, оказывается, известно, достойная дама, что именно сделал святой Сульпиций? – спросил Стэнли, и новый взрыв хохота потряс галерею, а статс-дама сидела, багровая и разгневанная, и лишь накрахмаленные рога ее высокого чепца подрагивали от негодования. В этот миг Анна увидела, что Стэнли, поцеловав руку графини Ричмонд, направился к выходу. Она окликнула его и поманила к себе.

– Вы уезжаете, сэр Томас?

– О нет, лишь завтра на рассвете. Сегодня мне предстоит куча неприятных дел – проверка гарнизонов вокруг столицы, стражи на городских стенах, отрядов городской милиции в предместьях и многое другое, о чем обычно скучно слушать таким хорошеньким девушкам, как вы.

Анна огорчилась. Если бы Стэнли немедленно отправился в Ковентри, к ее отцу, она могла бы передать с ним послание.

– Сэр Томас, сегодня вечером я отплываю на континент с пристани у стен Тауэра. Это произойдет тотчас после бала в ратуше. Вы непременно должны быть в это время там, и я передам вам послание, адресованное моему отцу. Вы же должны дать мне клятву, что передадите его из рук в руки Делателю Королей.

– Поклясться? – барон удивленно воззрился на принцессу. – Видит Бог, я сделаю все, что вы прикажете, ваше высочество!

Анна промолчала. Как глубоко укоренилось в ней недоверие к людям! Лорд Стэнли начал было говорить, что, разумеется, он весьма польщен честью послужить посыльным принцессы, но если дело столь срочное, то лучше отправить это письмо с королевской почтой. Анна остановила его жестом и покачала головой. Стэнли внимательно смотрел на нее.

– По-видимому, у вас есть свои основания не доверять королевским гонцам. Может быть, вы и правы, миледи, время сейчас тревожное…

Но Анна уже не слушала. Она заметила, как Генрих Тюдор, сидевший напротив, весь напрягся и неотрывно смотрит в сторону дверей. Проследив за его взглядом, принцесса увидела в дверном проеме на редкость красивую даму. Она не сразу узнала ее, но уже через миг удивленно воскликнула:

– Дебора? Бог мой, неужели это она? Это была баронесса Шенли, избавившаяся наконец от своего траурного одеяния. Дебора была вся в розовом и голубом, ее головной убор в форме полумесяца окутывала легкая дымка кружев, а светлые волосы двумя пышными волнами были уложены вдоль щек.

Анна, не веря глазам, смотрела на приближающуюся Дебору. Баронесса Шенли опустилась перед ней в низком реверансе и произнесла приветствие, но уже в следующую минуту Анна увлекла ее в свои покои, где обняла и пылко расцеловала.

Ты и не представляешь себе, как я тебе рада! В самом деле; она была несказанно обрадована встречей с единственной подругой, что оставалась у нее в столице. Дебора Шенли, всегда ровная, благожелательная и искренняя, вносила мир и покой в душу принцессы. И сейчас, когда они, смеясь, уселись у окна и принялись болтать, Анна впервые за долгое время вновь почувствовала себя легко и свободно.