Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 42

Время шло, было удивительно тихо, только щебетали соловьи или где-то вдали пронзительно кричала сова. Со стороны реки доносился плеск вон, шелестели плакучие ивы, шумели камыши. Ночь была восхитительна, что Мэри некогда было наслаждаться её очарованием. Ей было одиноко и грустно, а ожиданию, казалось, не будет конца.

А потом она едва не вскрикнула от радости, когда на залитом светом открытом пространстве, там, где начинались заросли, она увидела силуэт мужчины. Мужчина был высок, плечист, с непокрытой головой и длинными, до плеч, волосами. Мэри даже различила его светлый распашной камзол, опушенный спереди более темным мехом. Это мог быть только Чарльз. Мэри уже собралась выйти ему навстречу, но что-то удержало ее. Мужчина был не один. Рядом с ним была невысокая женщина в темном платье, которую он обнимал за плечи, явно кто-то из придворных, если судить по её пятиугольному чепцу, У Мэри расширились глаза, когда мужчина склонился к её лицу, прижал к себе. Они целовались!

Мэри словно окатило ледяной волной. Ей захотелось закричать, выскочить из своего убежища, всполошить весь притихший дворец. Да как он смел, так поступать с ней!

Но в следующую минуту парочка двинулась в её сторону, оказавшись на освещенном открытом пространстве, и Мэри увидела, что волосы мужчины гораздо светлее, чем у Брэндона. Это был не он, это был её брат и обнимал он маленькую фрейлину королевы Бесси Блаунт!

В первый миг Мэри ощутила лишь облегчение оттого, что это не Брэндон, но потом всполошилась, почти запаниковала, поняв, что король и его любовница идут в её сторону. Она кинулась прочь, споткнувшись об оставленные рабочими инструменты, потом спряталась за одной из драпировок у толстого столба. Что, если эти двое будут разглядывать её работу здесь и обнаружат её?

Она была наивна, им и дела не было до её переустройств в старом амбаре. Только войдя, любовники сразу кинулись к куче соломы, рухнув на неё. Мэри слышала смех брата, хихиканье Бесси, шорох сена и одежд. Генрих ругался, возясь с застежками, говорил бесстыжие страстные слова, какие Мэри и не ожидала услышать из его уст. Она осторожно выглянула. Бесси лежала на спине, оголив плечи и грудь, насколько позволял корсаж, юбка поднята до пояса, ноги раскинуты и согнуты...

– Иди сюда, мой король! – тянула эта девочка к нему руки. – Вонзись в меня, я изнемогаю.

Генрих почти рычал, возясь со шнуровкой гульфика[9], а потом кинулся на неё, все с тем же рыком.

Мэри почувствовала, как горят щеки. Это было постыдно и недостойно, это было предательством по отношению к милой и покорной Катерине, и все же это было так завораживающе... Мэри глотнула ртом воздух и зажала ладонью рот, словно боясь, что они услышат её вздох. Какое там! Они были охвачены страстью, ритмично содрогаясь, и сильное тело Генриха яростно наваливалось на Бесси, словно желая ещё сильнее вдавить ее в сено. Потом король перевернулся в сене, и Бесси оказалась сидящей сверху, двигаясь, словно ехала на лошади, а Генрих командовал – быстрее, медленно, наклонись. Бесси начала вскоре тихо постанывать, и Генрих довольно засмеялся.

– Моя малышка, ты настоящая чертовка!

Он вновь опрокинул ее, вновь покрыл своим большим телом, а ноги Бесси в черных чулках оказались у него за спиной, сплелись, словно она желала притянуть к себе короля ещё сильнее.

Мэри резко отвернулась.

Теперь стонал и её брат. Бесси выкрикнула:

– О да, мой король! Да! – и резко взвизгнула.

Потом было слышно лишь их яростное дыхание и последний стон Генриха. Они по-прежнему тяжело дышали, но уже спокойнее. Бесси что-то шептала, похоже, спрашивала у Генриха, доволен ли он. Король не отвечал, потом сено зашуршало, и он встал.

– Приведи себя в порядок, Бесси. Нам надо возвращаться.

Теперь он говорил с ней довольно сухо, и фрейлина больше ни о чем не спрашивала. Мэри не хотела глядеть на них. С одной стороны, её жег стыд, с другой – она была крайне возбуждена. Так вот какова тайна, соединяющая мужчину и женщину. Это выглядит совсем не так невинно, как у животных. И то, что Мэри подглядывала сейчас за собственным братом – за королем Англии, – шокировало и пугало ее. А эта Бесси... То, как котенок, ластится к Катерине, а по ночам ублажает Генриха.

Это ведь измена со стороны их обоих! Но отчего же она, Мэри, никак не может успокоиться? Что с ней? Она вся словно горела, не решаясь выйти из своего укрытия, хотя Генрих с любовницей уже ушли.

Чуть скрипнула створка ворот.

– Мэри!

Брэндон. Мэри едва не подскочила. Она вдруг почувствовала, что почти боится его. Выйти к нему сейчас, когда она так напряжена, когда голова идет кругом, а сердце стучит как бешенное...

– Мэри! Отзовись, это я.

Не диво, что она спутала его с братом – тот же рост, осанка, тот же фасон одежды и непокрытая голова.

Брэндон, заметив ее, стал приближаться, но она отпрянула, и он тоже остановился. Глядел на неё – такой большой, сильный, неподвижный, но этой своей неподвижностью словно притягивающий. Мэри испугалась того, что творилось с ней. Боже правый! Она почти желала вот также оказаться с ним в сене, чтобы он наваливался на неё...

– Мэри, ангел мой, успокойтесь. Я вижу, моей милой девочке пришлось стать свидетелем сцены, не предназначенной для невинных глаз.

Она вспыхнула, спрятав лицо в ладони.

– Хэл и эта Блаунт... Это же грех! Как он может так поступать? Он ведь муж Катерины.

– Успокойтесь, Мэри. Катерина пока ничего не знает. И вы проявите благоразумие, если ничего не откроете ей. Ведь Генрих по-своему любит королеву, а Бесси... Это просто так.

– У вас тоже бывает «просто так»? – запальчиво спросила принцесса. – Я ведь сначала приняла Генриха за вас.

Какое-то время он молчал, а потом спросил спокойно, зачем она его вызывала. Но она никак не могла успокоиться, все твердила, что Генрих хочет выглядеть благочестивым и нравственным в глазах двора, он так строг к малейшим проявлениям легкомыслия, флирта, а сам... сам!

– Генрих должен оставаться выше всех, – остановил её Брэндон. – Ты будешь молчать о том, что видела. Так надо, Мэри. Я не успел увести тебя, когда сюда направился король с Бесси, для меня было неожиданностью, что они изберут амбар местом для любовных утех. Это ведь я вывел сегодня мисс Бесси к Генриху. Он приказал мне, и поэтому я задержался.

– Так вы стали и сводником в угоду королю!

Он не отвечал, но в темноте она угадала его улыбку. Чарльз взял её руку и поднес к губам. Обычная галантность, но у Мэри сильнее забилось сердце, когда его губы коснулись её запястья. Она еле справилась с порывом прильнуть к нему. И он, словно почувствовав это, даже отпрянул.

– Бога ради, Мэри, зачем вы меня вызывали? Не хватало еще, чтобы ещё кто-нибудь заглянул в это пристанище любви и обнаружил нас!

– Да вы боитесь меня, Брэндон! – изумилась Мэри, отчего-то заулыбавшись.

Лунный отблеск ложился на её лицо: растрепанные волосы, блестящие огромные глаза, прелестный пухлый рот, который она и не думала поджимать сейчас по своей чопорной привычке.

Да, она была прелестна. И он боялся ее. Боялся совершить глупость, поддавшись той страстной тяге, какую всегда ощущал подле неё.

– Давайте поговорим и разойдемся, – как можно суше сказал он. Его сухость заставила её опомниться и взять себя в руки. У неё было, что сказать ему.

– Чарльз, вы в курсе вопросов, обсуждаемых на Совете. И вы должны знать, что меня хотят выдать за старика Валуа.

Даже на расстоянии она заметила его напряжение.

– Кажется, сегодня в Ричмонде побывала черноволосая сорока, – произнес Брэндон. – Лонгвиль дурак, если на её подушке выбалтывает государственные тайны.

Какой сухой и холодный у него голос! Да, он все знает, он участвует в этом, и ему нет дела до неё. И ей стало вдруг так больно... так больно, что она испугалась, что потеряет сознание. Удивительно, что она все же устояла на ногах, даже смогла говорить, вяло, бесцветно: