Чужак - Вилар Симона - Страница 92

Она целовала его, как пила. Кудряш, удерживая ее на себе одной рукой, другой стал развязывать ее кушак, теребить завязки гашника, пробираться внутрь. И она, оторвавшись от него, тоже торопливо, почти всхлипывая от нетерпения, стала пробираться к нему. И никогда еще Уд не казался Кудряшу таким горячим, никогда еще Ярилина мощь так не билась в нем. Карина, растрепанная, шальная, горячая, влажная, села на него верхом, словно наделась, впившись испепеляющим поцелуем в губы…

Лунная ночь была морозной и холодной, но они словно не замечали этого. Было жарко, клубился пар, они двигались друг к другу толчками, все ближе, все теснее. Карина стала постанывать, выгибаться, удерживаемая сильными руками Кудряша. Ее коса совсем растрепалась, она ничего не видела, не чувствовала ледяного холода ночи, ощущая лишь опаляющий жар внутри. Потом Карина всхлипнула, вскрикнула, и в ответ ей приглушенно застонал Кудряш, уронил растрепанную голову на грудь негаданной полюбовнице… Карина медленно подняла отяжелевшие ресницы. Она все еще сидела верхом на его коленях, чему-то улыбалась, перебирая кудри юноши. Улыбалась блаженно, мечтательно. Но то ли холод начал пробирать, то ли рассудок вернулся к Карине, то ли руки Кудряша, до этого ласково обнимавшие ее, стали медленно размыкаться, но она, наконец, опомнилась. Подумала о Белене — о единственной верной, доброй, наивной подруге Белене. И с этой мыслью пришел стыд.

Она резко уперлась в плечи Кудряша руками, соскочила с его колен, словно только что и не сидела обессиленная в его объятиях. Отошла, стала быстро приводить в порядок одежду. И все не могла отыскать шапку. Ее поднял и протянул ей Кудряш, сказав при этом:

— Такого у меня вовек не было. Но ты, Карина… это. Не должна Белёна ничего знать.

Карина резко вырвала у него шапку. Пылко молвила, мол, и привычно же Кудряшу так своим полюбовницам говорить, держа невесту в неведении?

Он словно и не слышал вопроса. Повторил суше:

— Белёна и догадываться не должна.

— Не тревожься. Сам не сболтнешь — и то, что случилось здесь, навек умрет.

Он вдруг усмехнулся.

— Так уж и навек?

Ей захотелось ударить его.

— Ошибку всякий совершить может. А мне Белёна дорога.

В призрачном свете месяца она видела, что он уже не улыбается.

— Мне тоже.

Они молча возвращались. Карина впереди, Кудряш чуть поодаль «И чего я добилась?» — горько думала Карина. Отдалась в отчаянии нелюбимому, нелюбящему. Боль хотела заглушить, что ж, на миг ей так и показалось, особенно как поняла, что огонь Уда можно не с одним Ториром изведать. Но, с другой стороны, опять тоскливо подступало одиночество. И еще растерянность: как теперь милой подруге Белене в глаза смотреть?

У костра их ждали, не спали. Белёна первая кинулась навстречу.

— Ох, и измаялась же, ожидаючи. Все сердечко изныло.

Она обняла Карину, потом прыгнула к Кудряшу. Тот подхватил ее, завертел, шутя и целуя.

Карина опустилась среди огней на пихтовые лапы, ватажники окружили ее, выражали заботу, волнение, протянули подогретую сыту. Ей была приятна их забота, на душе потеплело. Только бы не глядеть туда, где обнимались Кудряш с Белёной.

«А ведь никто и не подумал, что между нами с Кудряшом могло что-то быть. Да и в такой мороз…» — И невольно улыбнулась, припоминая. Но тут же смахнула улыбку, услышав, как воркуют Кудряш с Белёной:

— Лелечка моя… ненаглядная. Прости, что задержался, оставил тебя, голубка моя, волноваться заставил. Но пока проберешься сквозь кущи эти…

«Не о том думаю», — словно каменея, размышляла Карина. Злость ощутила: «Все мужики — коварством и хитростью от Змея Белеса».

И опять вспомнились речи Рыси о Торире. Кудряш что — минутная слабость. И когда Белёна устроилась вздремнуть на пихтовых ветках у нее под боком, Карина обняла подругу с сестринской заботой, даже была благодарна Кудряшу за то, что тот и подозрения не вызвал у нареченной.

В последовавшие за этим дни были вновь торги-мены, вновь подсчитывали барыши, радовались. И все же ватажники заметили, что их Карина стала более замкнутой, даже торг ее не увлекал, как раньше. Но дела окончили и, оставив на священном дубе подношения, весело тронулись в путь. С Кудряшом Карина держалась по-прежнему ровно, а для себя отметила, что он словно побаивается заигрывать с ней в своей обычной манере да порой поглядывает настороженно. Но для себя Карина уже решила, что благодарна парню за то, что полюбился с ней, приласкал, когда худо ей было. А остальное… И быть остального не может!

Морозы все держались. Небо было слепяще-синее, по вечерам алели закаты. От дыхания иней оседал на воротниках, и люди спешили, мечтая отогреться у родных очагов, отдохнуть да похвалиться богатой выручкой.

Уже подъезжая к Вышгороду, нагнали они длинный санный обоз, отправленный Диром в Киев с дарами полюдья. Среди охранявших его воинов было немало знакомых Кудряшу дружинников, и парень, переговорив с ними, сообщил, что везут в стольный град немало взятого у радимичей.

— Как у радимичей? — невольно всполошилась Карина, нагоняя идущего впереди на лыжах Кудряша, — Что ты сказал о радимичах? Неужто и их Дир примучил — заставил подчиниться Киеву?

— Ну, примучить не примучил, — беспечно ответил тот, плюхаясь на край саней. Карина, опираясь на лыжные палки, спешила следом. Кудряш старался не глядеть на нее — все еще непростыми были их отношения. Но Карине нужно было все разузнать, она настаивала, даже огрела его лыжной палкой, когда он не поспешил пояснить.

— Да не примучил, — отмахивался Кудряш, — а вот по землям их прошелся. И как! Схлестнулся с самим князем радимичей Родимом, пленил его. Когда Дир захочет — многое может. Вот теперь и отправил этого пленного князька под охраной в Киев на суд-расправу. Ха! Да на кол, скорее всего, этого Родима посадят. И людей позабавят, и себе утешение.

И он присвистнул, погоняя лошадь.

Карина поотстала, шла слепо, глядя на лыжню перед собой. Очнулась, когда на гору к Вышгороду стали подниматься, уже и резные фигуры городских ворот можно было разглядеть, несмотря на тени приближавшегося вечернего сумрака. Возы ее уже въехали, она последняя входила. А вошла — кругом костры, дружинники в меховых накидках поверх доспехов, кругом охраняемые княжеские сани. И пленные, которых просто сгоняли в кучу у одного из костров, чтобы погрелись в такой мороз. Дым от костров, пар от дыхания людей и животных голубели в вечерних сумерках. Карина невольно задержалась, снимая лыжи, отдала их кому-то из своих, а сама все ходила среди людей, волнуясь невесть отчего. Ведь где-то тут мог быть и Родим, уже почти позабытый нелюбимый муж. Вот и пыталась она высмотреть среди укутанных в шкуры озябших пленников того, кто некогда силой ее в жены взял, по-своему любил, хотя и бил нещадно.