Чужак - Вилар Симона - Страница 43

И он застонал, привлек ее к себе, уронив голову ей на плечо.

— Ты моя погибель, Карина.

— Нет. Никогда!

Минуты тянулись бесконечно в странной лесной тиши. Когда же рядом вдруг громко закрякала утица, Торир даже вздрогнул. Но не утица то была, а знак условный. И через миг из зарослей показался Рысь. Посмотрел сначала удивленно, потом хмыкнул в усы.

Все еще обнимая Карину, оглядываясь через плечо, Торир спросил взглядом: как, мол? Рысь понял, кивнул. — Долго не рядили. Я погребение проведу.

Варяг знал: кто прежнего вождя провожает, кто зажигает погребальный костер — тому и княжий дом занимать. И понял: задуманное вышло, подчинились волхвы древлянские. Это удача. А неудачу свою он сейчас в руках держит. Но ведь не до нее теперь. Ему к старейшинам идти надо, поддержать нового ставленника.

Но пока он еще волнение ощущал, мысли тягуче путались. А все оттого, что у груди его билось сердце Карины, ладони шелк ее бедер ощущали. Рысь же разглядывал голую бабу с одобрением. Даже языком прищелкнул восхищенно.

— Отвернись, дай девке одеться, — буркнул Торир.

Стал увлекать Рыся за деревья. Ведь им сейчас о другом думать надо, о другом говорить.

«Я ее и потом убить смогу», — подумал он, словно сам перед собой оправдываясь.

Похороны князя — всегда событие. Люди издалека сходятся поглядеть на обряд, попировать на тризне, В Искоростень через дикий лес прибыл даже князь Мал Старый. Ранее он осуждал Мутьяна за то, что тот строил град свой так близко от полян, считал это глупостью опасной. Теперь же, когда град возник перед ним за густым ельником, весь окруженный ловушками и рвами, старый Мал даже запоздало загордился сыном. Мутьян не ходил в его любимцах, но теперь возникла тоска по нему. Князь исподлобья глядел на отмеченного волхвами нового предводителя древлян и хмурился. Тот раньше Рысью звался, в воинах простых ходил. Теперь же и венец Мутьяна носил так, словно и не кутался до этого в звериное обличье. Да, непросто будет с таким сладить.

Взгляд старого князя обращался к волхвам. В длинных одеждах и мохнатых островерхих колпаках, которые скрывали лица, оставляя только прорези для глаз и рта, они казались до жути одинаковыми. А ведь среди них был и тот, кто Мала Турьего сгубил. Старому князю уже донесли, что убийца из волхвов, а волхвов Мал Старый побаивался. И не осмеливался начать дознание или велеть зарезать убийцу сына.

Торир стоял среди волхвов в первом ряду, видел, как глаза Мала рыщут по шеренге служителей. И читал по его лицу, как иной охотник читает по звериному следу. Что ж, как бы ни злился старый князь, вреда он ему уже не причинит. А значит, правильно он, Торир, все рассчитал. Мала Турьего убил сознательно, а Мутьяна… Торир не тронул бы его, будь тот покладистее. Но упрямый древлянин заартачился. Весь в крови, в повязках лежал, пол-лица едва не срублено было, а ходу посланцу волхвов не давал. Вот и пришлось Ториру прокрасться к нему в землянку, накрыть пуховиком и давить, пока тот трепыхаться не перестал. Дальше уже было несложно. Ведь древляне знали про уговор между ним и князем, вот и исполнили волю умершего, опустили чужака. Даже кланялись ему, поняв, какую власть он над волхвами имеет. А главное, он все еще душой Турьего Мала владел. Поэтому, когда созвало било древлян, когда поведали, что прежний князь умер от ран, а волхвы воина Рыся в новые князья пророчат, то многие сперва волю Торира спрашивали, мол, как, поддержишь ли выбор, нагаданный божьими людьми? Он и поддержал. То, что теперь Рысь собирался стать князем не из последних, видно уже по тому, какие он похороны Мутьяну устроил. Даже волхвы взялись ему помогать. Мал Старый не помнил, когда служители такой почет умершему князю оказывали, а ныне, кажется, едва ли не со всех древлянских чащ сошлись в Искоростень, подношения от каждого капища делали, молились непрестанно. И опять взгляд старого Мала скользнул по шеренге волхвов, гадая, кто же из них тот загадочный пришелец, что всколыхнул древлянское племя, словно упавший в воду камень.

В день похорон весь берег над рекой Уж под Искоростенем был полон народа, повсюду стояли одетые в лучшие меховые накидки древляне. На лбах кованые обручи, на сильных голых руках браслеты-наручни. Стояли, глядя на реку, где у мостков был привязан осмоленный плот, на котором возвели целую избу под высокой соломенной кровлей. На плоту хлопотала здоровенная косматая баба, волосы и лицо ее были измазаны кровью — дух смерти звалась она. Сейчас она оглядывала все, что собрали князю в последний путь, пересчитывала меховые шкурки, оружие, посуду и иную утварь, которую полагалось отдать Мутьяну в запредельный мир. Сам Мутьян в дорогих одеждах покоился в избе на плоту, и, когда ветер дул с реки, вместе с речной сыростью доносился уже явственный запах тления мертвого тела.

Древляне пели на берегу, когда на плот ввели любимого пса Мутьяна и старуха — дух смерти заколола его. Потом ловко разрезала тушу на части и бросила под полог в избу. Так же поступили и с ястребом князя. С конем его было больше возни, он почуял запах крови, заволновался. Пришлось сперва оглушить его ударом кувалды, а уж потом резать. Наконец толпа разошлась, и девушки подвели нарядную женщину в красивом венке на распущенных волосах — одну из жен князя, согласившуюся вместе с мужем унестись в светлый Ирий. Женщина все эти дни ходила по шалашам прибывших древлянских вождей, и они совокуплялись с ней, поили и одаривали богато, дабы показать душе Мутьяна, что она достойна всяческого внимания. Сейчас княгиня-жертва, чем-то опоенная, едва стояла на ногах. Двум помощницам духа смерти приходилось ее придерживать. Потом одна из них дала княгине петуха и велела свернуть ему голову. Но обреченная княгиня была так слаба, что едва не выпустила птицу. Пришлось духу смерти сделать это за нее.

Несколько воинов-древлян окружили ее и, сцепив руки, усадили ее сверху, подняли. Ритуальные речи княгини о том, что-де она уже видит Ирий и предков, звучали совсем слабо. Старухе — духу смерти пришлось даже дернуть ее за волосы, чтобы оживить. И княгиня вдруг зарыдала, захлебываясь слезами и выкрикивая, что она уже видит своего господина, сидящего в прекрасном лесу Ирия среди птиц, что он улыбается и зовет ее.